Орджоникидзе

Привыкать Серго не собирался, а подумать о хлебе, об источнике существования надо было. У околицы он срубил подходящее дерево, ободрал, выдолбил в широком стволе колоду — нечто среднее между пирогой индейца и южнорусской душегубкой. Свой челн — это уже серьезное дело. И рыбачишь, где больше по душе, и рекогносцировку местности производишь невзначай.

Огляделся Серго и, не утруждая губернатора, не беспокоя казачьего сотника, командовавшего охраной ссыльных, тихонько перебрался из Потоскуя в деревню Мотыгино. Там жителей побольше, заработок предвиделся — богатым мужикам требовался пастух, и до торгового села Рыбного всего двенадцать верст по Ангаре. В Рыбном две лавки, церковь, не слишком привлекавшие Серго, и очень нужная почта. По воскресеньям на почту со всей округи приплывают на своих колодах ссыльные. Вот и случай, не возбуждая лишних подозрений казаков, познакомиться с нужными людьми.

— Хорошо бы всем нам собраться, поговорить, душу отвести, — предложил Серго одному, другому новому товарищу.

— В воскресенье, говорите, после почты… (дальше заканчивал уж каждый по-своему, часто в зависимости от срока пребывания в ссылке).

— Благодарствую, обязательно буду!

— А? Отчего же, можно.

— Вы считаете, это безопасно, да?

— Гм. Любопытно. Ну, была не была!

Всех их не так много — тридцать пять — сорок человек. Очень разных и по нынешним стремлениям и по прошлой жизни. По политическим взглядам — большевики, меньшевики, эсеры, анархисты, польские, латышские и еврейские националисты. Были люди безнадежно разочарованные, полностью смирившиеся, ничего хорошего уже не ждавшие. Были колеблющиеся, слишком давно вырванные из активной жизни. Теперь, если налетит свежий ветер, искра, прикрытая их нетвердой рукой, может и совсем угаснуть, а может и разгореться славным костром.

В ближайшее воскресенье поплыли челны от Рыбного вниз по быстрой высокой воде. Ссыльные выгребали к левому берегу Ангары. Там, за сплошной стеной тайги, сколько угодно укромных мест, легко затаиться от нежелательного человека, от сотника и его казаков. А мошкару, гнуса, как говорят сибиряки, в летние месяцы всюду приходится терпеть.

Серго нетрудно было заинтересовать своих слушателей. При всем различии их взглядов, при всех непримиримых противоречиях все одинаково жаждали новостей. А новости Серго мог выкладывать со щедростью рождественского Деда Мороза. За новость вполне сходили события хотя бы двухлетней давности — третьеиюньский переворот премьера Столыпина, вся его последующая политика, крест-накрест перечеркнувшая "свободы", высочайше дарованные манифестом 17 октября, и жалкие "основные законы" 1906 года. И уже совсем откровением явилось то немногое, что Серго успел услышать в пересыльных тюрьмах и на этапе о Парижской пятой конференции РСДРП, осудившей, после доклада Ленина, ликвидаторов и отзовистов. [19]

19

Ликвидаторы — крайне правое течение в РСДРП. Оно возникло после поражения революции 1905 года. Возлагая все надежды на "дарованные свыше" реформы и буржуазный парламентаризм, ликвидаторы стремились полностью покончить с нелегальной революционной партией, заменить ее официально дозволенной организацией типа лейбористов в Англии.

"Ликвидаторами наизнанку" большевики называли отзовистов (группа Богданова — Алексинского), выступивших с требованием отозвать социал-демократических депутатов из третьей Государственной думы и отказаться от участия в рабочих профсоюзах и других легальных и полулегальных организациях. По существу, это была попытка оторвать революционную социал-демократию от масс, лишить ее возможности набрать силы для новой победоносной революции.

Позднее стараниями Троцкого ликвидаторы и отзовисты объединились в антибольшевистский "августовский блок".

Возможно, сам Владимир Ильич не стал бы переносить в глубь вековой тайги на тайную сходку людей, осужденных на вечное мытарство в приангарской глуши, остроту и непримиримость парижских заседаний. Хотя Ильич терпеть не мог недомолвок и криводушия!

Серго ничего не принимал во внимание. Не хотел или по молодости и особенностям характера не умел? Без околичностей и смягчений Серго объявил, что часть ссыльных хуже, чем ликвидаторы, они политические мертвецы.

— Мертвецов, извините, приходится закапывать. Неумолимый закон!

Если отбросить эмоции и крики оскорбленных, то вся разношерстная колония добивалась от Серго ответа на один разумный вопрос: ты не ликвидатор, не мертвец, самый убежденный большевик, ну и что ты сделал?! Потихоньку убежал из Потоскуя в Мотыгино. Экая важность для России! Смех… Есть у тебя что — выкладывай, душу понапрасну не тревожь!

Вскоре в министерство внутренних дел Российской империи прибыло срочное, совершенно секретное донесение начальника Енисейского губернского жандармского управления. Водворенный в Потоскуй Григорий Орджоникидзе "учредил беспартийный союз политических ссыльных на Ангаре. Хотя союз этот и считается беспартийным, но преобладающий в нем элемент с.-д., и фактически он социал-демократический… Орджоникидзе и его единомышленники насаждают школы агитаторов, пропагандистов и организаторов для того, чтобы по окончании ссылки водворенные возвращались бы на места хорошо подготовленными партийными работниками.

Независимо от изложенного, — писал начальник губернской охранки, — стараниями Орджоникидзе сорганизовалась также небольшая особая группа, которая приняла на себя обязанность устройства побегов политических ссыльных, снабжая последних паспортами, явками и даже деньгами; группа эта приняла название "Бюро помощи ссыльным", причем в г. Красноярске учреждается филиальное отделение этого бюро".

Обеспокоенный министр внутренних дел обратился к коллеге — военному министру. По телеграфу был отдан приказ — безотлагательно снарядить карательную экспедицию в Приангарский край. "Начальнику экспедиции полковнику Комиссарову принять строжайшие меры. Дело особо опасного государственного преступника Григория Константинова Орджоникидзе изъять из общего порядка подсудности и передать на рассмотрение военного суда".

Серго не стал ожидать встречи с облеченным столь высокими полномочиями полковником Комиссаровым. Свои дела Серго вполне благополучно закончил до прибытия карательной экспедиции. Прочел курс лекций по политической экономии, разгромил в бурной дискуссии "теоретика" анархистов Евстратова, носившегося с книгой немецкого философа-идеалиста Макса Штирнера "Единственный и его собственность". И если Маркс и Энгельс в своей "Немецкой философии" назвали Штирнера (псевдоним Каспара Шмидта) идолом мелкой буржуазии, то Серго попросту сказал:

— Носишься, как дурак с писаной торбой, со своим немцем, кричишь: "Я поклоняюсь свободной личности", а в семье, которая из любви к тебе приехала в ссылку, не даешь никому дышать, ведешь себя как последний купец или восточный деспот. Противно с тобой говорить.

Создал Орджоникидзе несколько нелегальных библиотек, положил начало философскому кружку в Рыбном. "Учредил" союз политических ссыльных с районными бюро в важнейших пунктах Приангарья.

Тем временем подсохли дороги и тропы в тайге, деревья покрылись густой листвой. Наступила самая подходящая пора на вертком челне рискнуть пройти до совсем глухой, даже по восточносибирским понятиям, заимки Дворец. Оттуда по чуть приметной тропе между двумя трясинами выбраться к деревушке Червянка. Далее проселочные дороги. Если "вид на жительство" позволяет — нанимай телегу, трясись до самого Иркутска. Опасаешься встречи с жандармами — петляй тихонько по тайге, пока не доберешься до станции Тайшет. Там слаживай с кондукторами…

Серго предпочел от Червянки идти на Тайшет. При всем нетерпении он не мог себе позволить рисковать понапрасну. Другое дело сам побег!

Теперь Серго двигался в несравненно более приятном направлении, чем в начале года. Из быстро Увядавшего сибирского лета, от настигших его в Челябинске холодных дождей — к благодатной щедрой кавказской осени. Да и на Кавказе он не задержится. Его путь лежит дальше, в Иран. Там жарко и в прямом и в переносном смысле…

"Вслед за русским движением 1905 года демократическая революция, — писал Ленин, — охватила всю Азию — Турцию, Персию, Китай".

Перепуганный народными восстаниями во всех провинциях и крупных городах, шах, так же как Николай Второй, "даровал" манифест о свободах. В октябре 1906 года в Тегеране собрался первый меджлис — парламент; стали появляться выборные органы местного самоуправления. Затем весьма неторопливо, чуть ли не через год была принята конституция. Революция набирала силы. Этого одинаково не могли допустить самодержавная Россия и "демократическая" Англия. Они разделили Иран на сферы влияния. Россия ввела свои войска — преимущественно казаков — в Иранский Азербайджан и Гилян. Англия — в южные провинции. При такой поддержке иранским феодалам не трудно было покончить с меджлисом, отменить конституцию, восстановить свои былые привилегии.

После контрреволюционного переворота в Тегеране центром революционной борьбы на некоторое время стал Иранский Азербайджан, а еще позднее Гилян. Туда и отправлялась из Баку большая группа закавказских большевиков. Руководителем этой боевой дружины подпольный центр рекомендовал Орджоникидзе.

— Там, в Иране, ты будешь полезнее всего, — уговаривали колебавшегося Серго Мешади Азизбеков и Нариман Нариманов. — И для твоей безопасности лучше побыстрее перейти границу.

В ту пору между Баку и Энзели, [20] бойким торговым городком Северного Ирана, дважды в неделю ходили пароходы общества "Кавказ и Меркурий". Трюмы и палубы судов всегда были забиты артелями иранцев, искавших работы на нефтяных промыслах Баку или возвращавшихся в такой же бедности домой. Для таможенной стражи все они на одно лицо — одинаково плохо одеты и пропитаны запахом сырой нефти…

20

Энзели — сейчас порт и город Пехлеви.