Орленев

о пьесе и игре не оставляет сомнений: «И пьеса дрянная и игра

неважная, вроде как бы жульническая». Как объяснить эту кате¬

горичность без оттенков? Разве только тем, что к моралистике Иб¬

сена (о чем мы уже упоминали) он относился без всякой симпа¬

тии, а Орленева ценил как актера веселого таланта, остроумного

и жадного к жизни (хотя славу ему принесли царь Федор и роли

из репертуара Достоевского), и вдруг такая тоска и мрак. Нельзя

также забывать, что это письмо было написано тяжело больным

человеком за три с половиной месяца до его смерти; дотошный

клиницизм актера ничего другого, кроме раздражения, у Антона

Павловича вызвать не мог. Тем удивительней дальнейшее разви¬

тие отношений Чехова и Орленева в те весенние месяцы

1904 года.

Проходит еще шесть дней, и 24 марта Чехов пишет Книппер:

«Сегодня приходил ко мне Орленев, отдал сто рублей долгу. Не

пьет, мечтает о собственном театре, который устраивает в Петер¬

бурге, едет на гастроли за границу и в Америку. Сегодня вечером

будет у меня Л. Андреев. Видишь, сколько знаменитостей!» Да¬

лее из письма Чехова мы узнаем, что Орленев носит в кармане

портрет Станиславского и клянется, что мечтает стать актером

Художественного театра; «я советую ему поступить к вам, он был

бы у вас кстати, как и Комиссаржевская». Значит, «жульниче¬

ская» игра в «Привидениях» ничуть не уронила Орленева в гла¬

зах Чехова, он в него верит. Дальше происходит уже совсем не¬

предвидимое.

На следующий день, 25 марта, Чехов снова пишет Книппер:

«Опять приходил сегодня Орленев, просил написать для него

трехактную пьесу для заграничных поездок, для пяти актеров; я

обещал, но с условием, что этой пьесы, кроме орленевской труппы,

никто другой играть не будет». Чехов обещал, Орленев поверил

и в последующие недели до отъезда писателя из Ялты, ожидая

от него вестей, в коротеньких открытках держал в курсе своих

маршрутов (8 апреля — «Еду в Баку на два спектакля. Затем

Петровск, Дербент, Грозный...»; 13 апреля — «Еду в Пятигорск.

Сегодня сыграю и ночыо выезжаю в Екатери яодар, потом

Ставрополь» и т. д.). А Чехов 11 апреля, помня о нетерпении

Орленева, пишет В. М. Чехову в Таганрог: «Милый Володя,

я читал, что у вас в Таганроге 14 апреля будет играть Орленев.

Если ты будешь в театре, то повидайся с Орленевым и скажи

ему, что письмо его из Кутаиса я получил и что желание его, по

всей вероятности, мною будет исполнено. Также поклонись

ему» 32.

Из приведенных здесь отрывков из писем можно понять, как

серьезно, вполне по-деловому отнесся Чехов к просьбе Орленева

и что какие-то конкретные очертания эта пьеса «для пяти акте¬

ров» уже приобрела. Некоторые из современных исследователей

полагают, что ничего из этой затеи не получилось бы, потому что

Чехов был тесно связан с эстетикой Художественного театра,

а Орленев и Комиссаржевская (которой он тоже обещал написать

пьесу) представляли другое направление в русском театре, по¬

строенное на свободном проявлении индивидуальной художест¬

венной воли актера. Так ли это? Можно допустить, что Чехов,

восхищаясь ансамблем Художественного театра, исключающим

возможность всякой случайности, в то же время дорожил тем

элементом неожиданности и риска, который был в игре великих

русских гастролеров. Во всяком случае, в ту свою последнюю

весну пьесу для Орленева он хотел написать, и называться она

должна была Орленев. Никаких других подробностей на этот счет

мы нс знаем.

В молодости Орленева звезды мирового театра часто приез¬

жали в Россию, и он видел Дузе, Сальвини, Баттистини и многих

других знаменитых трагиков и певцов конца века. Поток с Запада

на Восток был мощный и непрерывный. А кто на его памяти ез¬

дил из России в Европу? Однажды Савина с группой актеров

Александрийского театра — в Прагу и Берлин. До того, еще

в восьмидесятые годы, его партнерша по «Привидениям» Горева

тоже ездила в Берлин. Больше никого назвать он не мог. Когда-то,

в свой первый вологодский сезон, он прочитал в «Ниве» заметку

о гастролях русской оперной актрисы Н. В. Булычевой в Рио-де-

Жанейро. Журнал описывал, как во втором акте «Аиды», постав¬

ленной в ее бенефис, в сцене освобождения невольников русская

гостья, прервав действие оперы, «при шумных восторженных ап¬

лодисментах публики» вручила пяти неграм-рабам, находившимся

среди актеров, «формальный акт о выкупе из рабства» 1 (рабство

в Бразилии существовало до 1888 года). Заметка более чем эф¬

фектная, хотя из ее содержания неясно — то ли Булычева выку¬

пила рабов на свои гонорары, то ли какой-то бразильский филант¬

роп поручил ей эту высокую миссию. Как бы там ни было,

на семнадцатилетнего Орленева, еще недавно пытавшегося бежать

к индейцам в пампу Южной Америки, эта фантастическая исто¬

рия с участием русской актрисы произвела большое впечатление.

Он не забыл о ней и теперь. Конечно, в зрелые годы его интерес

к такой экзотике заметно убавился, но для задуманной им боль¬

шой поездки в Европу и Америку нужен был дух романтики и

пионерства.

И. П. Вронский в неопубликованных воспоминаниях (в сущно¬

сти, целой книге), посвященных заграничным гастролям русской

труппы, пишет, что, «оглядываясь на далекое прошлое», он не пе¬

рестает удивляться «необычной предприимчивости» Орленева,

«упрямой настойчивости этого бесшабашного человека», органи¬

зовавшего первую в истории нашего театра «поездку небольшой

группы актеров в Новый Свет» 2. Бесшабашность в этом случае