Орлиное гнездо
Шрифт:
– Я не госпожа, - жарким шепотом сказала Василика. – Я такая же, как ты! Мне нужны нитки, игла и гребень для волос!
Слуга опустил голову, избегая ее взгляда.
– Я передам господину, и если он разрешит, принесу.
– Он уже разрешил! – тихо гневаясь – и отчаиваясь, отозвалась Василика. Она замолчала, потом потребовала:
– Назови мне хотя бы свое имя, ведь ты тоже валах!
– Александру, - ответил прислужник. Он не поднимал глаз.
Потом вдруг быстро прибавил:
– Мне запрещено говорить с тобой, госпожа! Прости!
Василика увидела, что на бледных
– Добро, - пробормотала девушка, - значит, нельзя…
– Разожги жаровни, мне холодно, - потребовала Василика. Александру в этот раз не стал спорить, а, зачерпнув в каком-то горшке углей, проворно наполнил две металлические жаровни и зажег огонь. Потом откланялся и ушел.
Абдулмунсиф, хитрый змей, конечно, приставил к ней одного этого безъязыкого слугу – конечно, и этому валаху, да и всем остальным мужчинам здесь запрещено говорить с ней; наверное, даже смотреть! Абдулмунсиф тоже большой господин в этом месте – или завладел княжеским сердцем настолько, что князь дозволяет ему творить все, что тот захочет! Или оба эти господина согласны в том, что творят.
Или же Абдулмунсиф делает все тайком, как это принято у турок…
Василика стала есть, едва ощущая вкус превосходной господской пищи. Она думала – откуда же взялась такая добрая еда здесь, когда вся Валахия давно голодает, а у князя такое большое войско? Может быть, он взял какую-нибудь турецкую крепость и завладел припасами: складами и скотом?
Но ведь сам князь на стороне турок – разве нет?
Этого было слишком много для ее бедной головы, и Василика заплакала, уткнувшись лицом в колени.
Потом она утерла глаза и заставила себя доесть. Неизвестно, когда дадут еще – что может случиться через час!
Валашский прислужник Александру, теперь державший себя с ней так, точно он и вправду был немой, вскоре вернулся за посудой и принес ей иглу, нитки и костяной гребень. Красивый гребень - хоть боярской дочке! Но Василика не могла ничему радоваться – ей сделалось только страшнее.
Абдулмунсиф сказал, что она будет при нем служанкой. Но как турок допустит женщину прислуживать себе – они ведь так отгораживаются от женщин, и Абдулмунсиф, хоть и крестился, не мог себя переменить?
Да он и не переменял…
Значит, Василика нужна для другого. Если не в наложницы, то еще хуже… хотя что может быть хуже?
Она стащила с себя шаровары и, оставшись в одних чулках и набедренной повязке, обмоталась овчиной, как юбкой. Потом принялась ушивать штаны.
Сердце у нее сжималось, на пальцы капали слезы. Василика напевала заунывную валашскую дойну* – пела колыбельную всем своим мертвецам, которых не было времени оплакать.
Абдулмунсиф вернулся днем: если Василика угадала время, во дворце в это время подавали обед…
Она еще не закончила со своими шароварами; и не могла переодеться. Но Абдулмунсиф, конечно, не вошел к ней.
Он, не присаживаясь, возился с чем-то на своей половине. Василике вдруг нестерпимо захотелось взглянуть, какие вещи ее спаситель держит там, - но валашка понимала, что ей будет, если она сунется туда. Может, у него там колдовские книги? Но ведь Василика
не умеет читать!Как ей вдруг стало жаль, что она не знает грамоты; хотя это было редкостью среди женщин.
– Господин, - окликнула Василика турка.
– Мне сейчас некогда! – огрызнулся Абдулмунсиф. Или Штефан. Непостижимый человек!
Он вышел так же быстро, как и вошел.
Но хотя бы не отказывался говорить с ней, не презирал ее разговоров! Этот человек все же пожил среди христиан! Может быть, вечером Василике удастся заставить его рассказать хотя бы немного о себе и о том, что он намеревается делать. Или заставить проговориться…
Она вздохнула и отложила работу, глядя на вход в шатер, который сквозил недостижимой свободой. Пальцы, с отвычки шить, Василика все исколола…
Она слизнула выступившую на пальце капельку крови и, зажмурившись, протерла усталые глаза. Открыв их, Василика поняла, что не одна.
В первое мгновение девице показалось, что пришел слуга; но нет, никто не входил к ней, никто не тревожил ее снаружи. Тревога явилась изнутри. Василика почувствовала, что над ней кто-то стоит.
Она поняла, что это женский дух, по жаркой злобе, волнами окутывавшей ее, по радости, которую этот дух испытывал при виде крови.
– Ты кто? – шепнула Василика, не смея повернуть головы.
Длиннопалая жаркая ладонь легла ей на плечо.
– Бедное дитя!
Вот ее наконец и пожалели, в первый раз после спасенья из Тырговиште, - но Василика готова была убежать на край света от такой жалости.
– Ты дух из ада? – прошептала она. Гостья засмеялась.
– Нет никакого ада, глупенькая!
Василика отважилась повернуть голову – и встретилась взглядом с высокой смуглой женщиной, в длинных серьгах, запястьях, подобно змеям, обвивавших ее руки, в длиннейшем белом платье, клубящемся у ног. Черные глаза и черные волосы духа блестели, как намасленные. Блестели долгие клыки в алчно приоткрытом рту.
– Рая тоже нет, - шепнула гостья.
Она помолчала, внимательно глядя на девицу, и прибавила, очень серьезно и печально:
– Вы напрасно думаете, что когда-нибудь сможете освободиться.
– Я не понимаю тебя, - боязливо прошептала Василика.
Пришелица улыбнулась.
– Ну конечно же, не понимаешь, - сказала она.
Черный дух отдалился, скрестив руки на груди.
– Разве ты не знаешь, что вампир приходит, только если его позвать? – спросила жуткая гостья.
– Как же я тебя звала? Я тебя даже не знаю, - прошептала девушка. В этих резких чертах, лишенных женской красоты, было что-то знакомое, что она страшилась узнать.
– Ты меня знаешь. Я знавала твою княгиню, и мы с ней очень давно дружны, - ответила черная женщина.
– И теперь дружны? – прошептала Василика.
Марина покачала головой.
– Теперь? Теперь княгиня потеряна и для вас, и для нас, - сказала она с тяжким вздохом. – Моя несчастная святая сестра!
Василика начала понемногу понимать – и чем больше она понимала, тем больше ужасалась.
– Княгиня попросила, чтобы ее убили… потому что не хотела стать самоубийцей и проклятой!* – воскликнула она.