Орлиное гнездо

– Я слышала, что князя Влада ужасно пытали здесь, - произнесла валашка, глядя исподлобья темным, горящим взглядом.

Турок посмотрел на нее неподвижно.

– Вот как у вас рассказывают?

Василика кивнула. Да, о мучениях князя Влада, превративших его в изверга, шептались люди даже спустя годы после вокняжения Дракулы – и она мимолетно удивилась: неужели сам Штефан не слышал этого, живя при дворе в Тырговиште? Но турок сказал неожиданную вещь.

Положив руки пленнице на плечи, Штефан произнес:

– Я учился с князем Владом в Турции, в придворной школе. Он был одним из лучших… умен, как хафиз…

Василика нахмурилась.

– Кто?

– Тот, кто читает Коран наизусть, - объяснил Штефан.

Василика фыркнула с большим презрением, чем намеревалась.

– Ваша святая книга!

Глаза турка сверкнули необузданной яростью; но потом он поджал губы и с сожалением усмехнулся. Что эта девчонка может понимать?

– Князь Валахии постигал нашу мудрость шесть лет, - сказал Абдулмунсиф. – Вера пророка – вера любви и милосердия, Василика…

– То-то я вижу это по вас, - сказала девушка.

– Война всегда жестока, с кем бы она ни велась, - заметил ее хозяин. – Жестокость бывает необходимостью… поистине так, - прошептал он, кивая, уже словно бы самому себе.

Василика обхватила плечи руками и, насупившись, сказала:

– Мне кажется, что ты никакой не христианин.

Ее прямота, немыслимая для турчанки – и для туземной рабыни, – ударила его, заставив поморщиться. Но в глазах валашки Абдулмунсиф разглядел тоску, причину которой угадал.

– Ты тоже сможешь постигать нашу мудрость, когда войдешь в мой дом, - сказал он, погладив Василику по плечу. – У нас женщинам дозволено учиться. А ваши женщины – дикие женщины…

Абдулмунсиф подумал о валашской женщине, соединившей в себе и эту свойственную им свежую, благородную дикость и силу, и редкую красоту, и ум, и тонкость… Иоана Валашская…

Эта девчонка, ее служанка, тоже хороша, но никогда не уподобится своей властительнице, сколько ее ни школь: такой, как Иоана, нужно родиться. Голубые глаза турка смотрели с тоской и с предвкушением – с неизбывной тоской и с неизбывным предвкушением. Потом Абдулмунсиф улыбнулся, взглянув в лицо служанке.

– Я был добрым товарищем князю Дракуле. Он полюбил меня так, что взял с собою в Валахию, - здесь же я был одним из тех, кто скрашивал князю и другим благородным христианским юношам трудные дни учения.

– То есть вы переделывали их на свой лад, - сказала Василика.

Девчонка была умна и дерзка. Конечно, она не выдержала бы и малой доли того, что Дракула и ее княгиня, - но Абдулмунсиф и не собирался ее такому подвергать. Чтобы утешить, он обнял и поцеловал Василику в губы. Она трепетала в его объятиях. Сколько пройдет времени, прежде чем он приручит ее – и она сама возжаждет его, возжаждет принадлежать ему?

Но когда он выпустил ее, Василика опять заговорила о своем.

– Где мой князь?

Несчастная! Абдулмунсиф усмехнулся.

– Он в безопасности, - сказал турок. – А ты в безопасности со мной.

Он тихо погладил девушку по щеке; но она не откликнулась. Василика отошла к своим носилкам, ждавшим в отдалении, и села; к ней тотчас подступили невольники. Когда Василику подняли в воздух, Абдулмунсиф крикнул:

– Прикрой лицо!

Сквозь резьбу паланкина можно было разглядеть сидящую.

– Пока нет нужды ничего прикрывать, - отозвалась она звонко. – В воздухе меня никто не увидит, кроме птиц!

Обыкновенную рабыню он бы выпорол за подобное – но ее не будет. Нет: Абдулмунсифу, крещенному Штефаном, который и сам себя называл Штефаном, не хотелось калечить такую натуру; и смирения, и рабов в империи было предостаточно…

Мало только таких людей, которые и творят историю, - неукротимых, подобных великому сыну дьявола. Валаху, которому Штефан присягнул с намного большею готовностью, чем служил султану. Из числа таких избранных был и Бела Андраши: из людей, которые выше закона, которые сами и есть и закон, и правда, и вера.

Братья-драконы… Возлюбленные братья!

Штефан плакал, выступая на своем коне рядом с Мехмедом. Княгиня Иоана, великая госпожа, поняла бы его. Турок взглянул в сторону носилок – и тотчас отвернулся. Василика сейчас мало занимала его мысли.

Он не знал, что в этот самый миг Василика видит терзания, скрытые от других, – но не его, не мужское горе: Василика видела перед собою прекрасное лицо княгини Иоаны, государыня Валахии плакала кровавыми слезами.

– О, что они творят, - прошептала Иоана. – Прости им, Господи! Они не ведают… не ведают, что творят!

– Чем я могу послужить тебе, государыня? – спросила Василика шепотом. – Где ты?

Иоана улыбнулась, капля крови сверкнула на ее щеке; княгиня всплеснула руками, словно распростерла их над своею землей, как крылья, - и пропала.

Василика зажмурилась, ощущая огромную любовь и боль, любовь и боль всего существа Иоаны.

– Ты… везде… - прошептала девушка, точно молясь.

– Кисмет, - в ответ прошелестел холодный ласкающий ветер.

Василика уже знала, что это значит по-турецки: судьба. Государыня велела ей принять свою турецкую судьбу.

Василика склонила голову и опустила на лицо покрывало.

Голос княгини - единственный, которому она повинуется без всяких сомнений.

Учить Василику турецкому языку Штефан начал прямо в пути – когда они останавливались и могли говорить. Василика быстро училась: память у нее оказалась прекрасная. Турок видел, что пленница внимает ему всецело, - но, при всем при том, она словно бы так же чутко слушала что-то еще, вне его, вне себя…

Штефан кормил свою женщину, одаривал ласками, и вид ее согревал ему сердце. Он думал, как привезет ее домой – и как она в конце концов перестанет смотреть вовне, и начнет смотреть только на него. В этой девице было – или сейчас появилось что-то, напоминавшее ему Иоану: что-то, чего он не мог постичь и чем не мог овладеть. Но это дело времени и терпения.

Василика скоро привыкла к турецким видам, но мало что запомнила за дорогу – когда они останавливались, она узнавала все те же белые дома, узкие запутанные переходы, зарешеченные окна, сады за глухими стенами: все, чтобы сбить с пути и обмануть человека, посулив недостижимое. Войско почти рассеялось к тому времени, как они подошли к столице, - словно Турция засосала всех обратно в свою паутину.

Путники несколько раз ночевали в таких вот белых домах. Василике прислуживали безмолвные женщины с открытыми накрашенными лицами. Эти существа в мужских шелковых рубашках и ярких шароварах, с ловкими руками, унизанными браслетами, не показались валашке рабынями: но представились Василике созданиями из другого мира, которые всегда будут враждебны ей.