Орлиное гнездо

– Я вижу у тебя седину, - вдруг сказал Корнел.

И Иоана вскрикнула от боли: железные пальцы резко захватили и вырвали несколько волосков с ее макушки. – Тебе рано седеть! – сказал Корнел, уже не глядя на испуганную жену.

Он оставил Иоану и подошел к своему застоявшемуся вороному коню, который приветственно заржал: этот могучий боевой конь, с грудью, защищенной кожаным чехлом со стальными пластинами, в стальном наголовнике, казался сейчас вместе со своим хозяином пришельцем из иного мира - мира, в котором не было места женщинам. Женские души могли только проливаться на этих латников освежительным дождем, в жаркие дни, - или травою расстилаться под копытами их коней, чтобы те могли вволю попастись на них после боя…

Иоана подала мужу шлем, и Корнел взял его: в последний раз жена увидела его человеческое лицо. Потом шлем покрыл львиную голову, рыцарь застегнул ремни под подбородком и опустил забрало. Сейчас не было нужды в таких предосторожностях: опущенное забрало могло только помешать видеть… не этого ли воин и хотел?

Корнел, не говоря больше ни слова, повернул коня; боевой скакун взрыхлил копытами землю, встал на дыбы, и на спине всадника ярко высверкнула в лучах солнца белая прядь, вьющаяся, как змея, готовящаяся ужалить, в темных волосах.

Корнел дал шпоры и выехал со двора.

Иоана осталась стоять, как прикованная, на том же месте, где муж покинул ее, и пелена слез застилала ее взор.

– Нельзя иметь две храмины для души, - прошептала она слова, которыми с нею простился бывший господин и возлюбленный. Отец, уже вставший с постели и достаточно окрепший, чтобы проводить зятя, услышал Иоану и подошел к ней, положив руку на плечо.

– Нельзя, так он сказал?

Иоана поглядела Раду в глаза – грустная усмешка появилась и пропала в бороде боярина. Сколько таких храмин для души имел сам Корнел?

На третий день после отъезда хозяина Иоана получила столь долгожданное письмо.

“Прекраснейшая госпожа моего сердца!

Я не забыл данных вам обещаний, ни одного: и наши объяснения ничего не изменили, а только укрепили мою решимость, ибо я знаю цену вашему слову. Вы вверили мне свое будущее; я же занялся исцелением ран вашего прошлого.

Я побывал в руинах замка Кришан. Эти земли, которые князь Цепеш захватил столь беззаконно, он уже не в силах удержать: там можно ездить почти свободно… тому, кто располагает некоторой военной силой, конечно же. Я получил поддержку от его величества, и вместе с собственными людьми взялся отстраивать замок ваших предков”.

Иоана ощутила изумление, радость… а потом негодование: отстраивать их замок? Не спросясь хозяев, по собственному венгерскому разумению? Да чем же этот благодетель тогда лучше того, кто разрушил их гнездо?

Может статься, и ничем; но теперь Кришаны не в том положении, чтобы запрашивать слишком много.

“Две башни, разрушенные орудиями, были из кирпича: не сомневаюсь, что они выглядели внушительно, но это не годится для обороны в наше время. Я также использую кирпич, но башни приказал отстроить заново из камня. Сейчас, когда вы читаете это письмо, госпожа, мои работники, подобно трудолюбивым муравьям, уже копошатся там, среди ваших холмов, обтесывая гранит и раздувая печи для обжига глины, - и скоро мы сможем вместе обозреть ваши леса, холмы и деревни, с вашими крестьянами, с высоты орлиного полета.

Я спрашивал и людей ваших, хаживал меж ними: хорошо ли они помнят своих прежних хозяев – и хотят ли их у себя снова?

Крестьяне мне сказали, что с тех пор, как князь-смутьян изгнал вас, им легче вздохнулось, потому что с них больше не требовали работ и оброка; должно быть, Цепеш не добрался до них со своими налогами - или по странному капризу решил бросить ваши освобожденные селения на произвол судьбы.

А я так думаю, что у князя просто не дошли до трансильванских земель руки: ему теперь не до вас и не до вашей паствы.

Через месяц после того, как ваши земли стали княжескими, их изрядно потрепали турки – не большое войско, а мелкий отряд, который вы с успехом могли бы отбросить своими силами. Крестьяне же теперь и не знают, чего и с какой стороны ждать: какой враг еще налетит - и долго ли им еще удастся сохранять христианский обычай? Ведь вослед малому может прийти и большое войско: и тогда земля Кришанов превратится в пашалык, турецкую провинцию, и над ними, трансильванскими валахами, посадят турецкого муллу и старосту!

Над теми из ваших людей, кто останется в живых и согласится перейти в ислам: а таких найдется немного… Я верю в вашу гордость и ваш дух, Иоана: дух, в котором столь нуждается ваш край!

Так что мужики ваши не плачут по вас, но и восставать на вас не будут; а немало их и обрадовалось, услышав, что вернутся старые хозяева. Они сейчас какие-то потерянные – ничьей руки на себе не чувствуют.

Простому люду всегда нужно, чтобы его призрели: вы заметили, Иоана? Ваш замок, который вновь вознесется над ними, будет как перст божий, указующий в небеса, на престол Господень, чей закон вы, бояре, обязаны творить на земле. Люди должны чувствовать над собою сильный закон”.

– Ого! – воскликнула Иоана тихонько, оторвавшись от письма.

“Ждите меня в скором времени - я приеду за вами, Иоана. Поскольку мы обещались друг другу, госпожа, пока у меня есть на это воля, я могу взять вас с собой, к моей семье, и показать вам мои владения и богатства – и ваши владения и богатства. Ведь вы поедете со мной, не правда ли?”

Иоана поняла, что вот он – миг окончательного выбора: не тогда, когда граф Андраши признался ей в любви, не тогда, когда он непрошеным вторгся в ее дом, даже не тогда, когда он представился ей наследником валашского престола, - а именно сейчас. Супруг даже теперь еще мог простить ее и принять обратно в свои объятия: если Иоана откажется от доли властительницы и воительницы и примет обычную женскую долю, которой столь многие женщины счастливы. А Корнел любил ее так, как редкие мужчины любят своих жен.

Ведь там, на княжеском престоле, счастья мало! Жестко господарям сидеть на своих высоких тронах, горько, горько есть со своих золотых блюд!

Иоана встала, и ее оглушил кровавый звон битвы, который раздавался пока только в ее ушах.

– Я поеду с тобой, граф Андраши, господарь Валахии, - прошептала Иоана, ударив кулаком по столу, за которым при свете свечи читала его послание. – Знай: я поеду с тобой! Ты не ошибся в своей княгине!

“И ты, отец, государь мой, тоже не ошибся в своей дочери”.

Иоана улыбалась, глядя во тьму и сжимая кулаки.

Андраши сдержал свое слово: он приехал через неделю после прибытия письма. Теперь Иоана могла принимать его почти открыто: едва ли не все посвященные в доме были на ее стороне.

Граф обнял ее, когда они остались наедине, - а потом поцеловал, и Иоана уже не сопротивлялась.

Они долго не отрывались друг от друга; а потом, прижав ее к стене, любовник стал ласкать ее. – Нет, мы не можем… - прошептала Иоана, вся дрожа; но его ладонь запечатала ей рот, а вторая рука проникла под платье.