Оружие скальда

— Я думаю, она все знала заранее, — упрямо бормотал Хавард. — Она могла бы и заранее сказать. Тогда Дракон Битвы висел бы сейчас у тебя на поясе, Торвард, а кости Бергвида гнили бы в песке между волной и дерном!

Торвард пожал плечами. За тридцать два года своей жизни он так и не научился понимать свою мать. Большой дружбы между ними не было. Кюна Хёрдис была женщина умная, сладкоречивая, но скрытная и коварная. Рассказывали, что Торбранд конунг нашел ее в пещере великана, женой которого она была, но она предала мужа, прельстившись конунгом, и выкрала у великана меч, которым только и можно было его убить. Правду знали лишь несколько старых хирдманов Торбранда, в том числе и Ормкель. Но они помалкивали. Все знали, что Торбранд конунг тридцать пять лет назад привез жену Хёрдис и меч Дракон Битвы. С женой он прожил в согласии, до самой смерти меч тоже ни разу не подвел его и последовал за ним в могилу, как положено, когда пять лет назад конунг погиб на этом самом полуострове. Здесь же он и был погребен. И лишь спустя несколько лет кюна Хёрдис объявила сыну, что без Дракона Битвы ему не достичь той же силы, какую имел его отец.

Вспомнив этот давний разговор, Торвард злобно сплюнул под ноги. Никто не упрекнул бы его в недостатке доблести. В придачу он был горд, как пять конунгов разом, властолюбив и упрям. За каждое дело он брался горячо и самозабвенно. Приняв пять лет назад из рук Ормкеля кубок Браги перед престолом конунга фьяллей, он охотнее умер бы, чем расстался с этим престолом. Любая обида его людям была обидой лично ему. А обид этих делалось все больше. Один Сварт-Бергвид чего стоит! Уже не первый год Торвард настойчиво искал предводителя орингов по всем побережьям Морского Пути, но безуспешно. Сварт-Бергвид грабил купцов и разорял поселения, и всегда за его спиной. В том самом месте, где дружина Торварда была два перехода назад. Торварда душил свирепый, горячий, как дракон, гнев, он готов был платить колдунам и ясновидящим любую цену, чтобы наконец найти Бергвида. Но у того, как говорили люди, были могущественные покровители. Те самые четверо колдунов, которых Торбранд конунг лишил жизни, но не силы.

На стоянке возле «Козла» дымил костер, Кольгрим уже ждал их с кашей. Скарв, держа на весу перевязанную руку, сидел возле котла. Его угораздило поместиться как раз в той стороне, куда ветер нес дым, но перебираться на другое место он не хотел, надеясь пересидеть ветер.

— Ну что там? — крикнул старик еще издалека.

— Они уплыли еще до рассвета, — ответил ему Ормкель. — Как я и думал — их было не больше, чем нас.

— Целое полчище слэттов… Один одолел бесстрашно… О Фенрир-Волк! — бормотал безутешный Гудлейв.

Хирдманы устремились к костру, вытаскивая на ходу деревянные и серебряные ложки. Ормкель задержал Торварда.

— Послушай, конунг! — тихо сказал старый ярл так, чтобы никто другой не слышал. — Драться с колдунами — совсем не то, что с любым смертным врагом. Еще не поздно повернуть. Я — я, ты понимаешь! — не упрекну тебя в этом. Иной раз смелость превращается в безрассудство, а безрассудство ведет к беде.

Торвард вспыхнул и стряхнул руку Ормкеля со своего плеча.

— Ты, Неспящий Глаз, знаешь меня с рождения! — ответил он. — И странно мне слышать от тебя подобные советы! Я и сам, может быть, насовершал этой ночью не тех подвигов, каким обрадуюсь потом. Но теперь мы будем осторожнее. Ты знаешь — у меня не один меч и не один щит.

Торвард прошел к костру, и Ормкель неспешно направился за ним. «Нет, я хорошо тебя знаю! — думал он, глядя в широкую спину Торварда. — Другому я не стал бы давать таких советов. Другой догадался бы и сам».

Как ни мало нравилось дружине Торварда место злосчастной битвы, им пришлось задержаться там еще на день и ночь. На краю прибрежной площадки, у валунов, лежали, прикрытые плащами, тела шестерых погибших хирдманов. За дровами для погребального костра идти было бы слишком далеко, и вместо огня погибших предстояло принять морю. Из нескольких бревен, выброшенных волнами, связали плот. Неважная погребальная ладья, недостойная павших в бою, но другой лодки здесь взять было негде.

Когда солнце стало садиться и по морю протянулась длинная багряная дорога, плот с телами погибших воинов оттолкнули длинными шестами от берега.

Тюленьих дорог немалоизведать пришлось героям,Всплеск и Бурун, неситепавших в палаты златые!Страха не знавших в сраженьях,доблестно жизнь отдавшихРатей Отец с почетомвстретит в славной палате!

— протяжно пели хирдманы древнюю погребальную песню. Повинуясь заклинанию, невидимые руки дочерей Эгира подхватили плот и быстро понесли его от берега, в волнуемую ветром серую даль, обагренную лучами заката, как кровью. Во все века моря крови проливаются в битвах во славу Отца Ратей — кровью становится море, несущее к нему новых воинов. Потому обряд морского погребения завещано справлять на закате.

Приложив ладони к глазам, хирдманы вглядывались в багряную тропу, и им виделось там, на пределе зрения, как из пламенного света выплывает огромная золотая ладья с червонными щитами на бортах, а на носу ее стоит сам Один, Одноглазый Воин, и радостно приветствует новых хирдманов своей дружины, многочисленной, как морские камни. Шестеро павших оживают, стряхивают тяжелую дрему, поднимаются на корабль, и Один каждому вручает новый, сияющий золотом меч — знак новой службы и нового дружинного братства, которому не грозят раны и старость, которое продлится до тех пор, пока существует мир.

Наутро дружина Торварда отправилась в глубь полуострова. «Козла» отвели в укромную маленькую бухту и вытащили на берег. Может быть, не один десяток дней пройдет, прежде чем он снова закачается на волнах. Охранять его Торвард оставил трех человек, из которых двое были ранены. С ним осталось всего одиннадцать хирдманов.

Размеренным скорым шагом фьялли уходили все дальше от берега, шум моря быстро затих позади. Показались и пропали снова остатки разрушенного поселения. Когда-то здесь стояли рядом четыре большие усадьбы, и в каждой зимовало не меньше пятидесяти человек, не считая хозяев и челяди. Теперь там было пусто.

После полудня шум моря сменился шумом деревьев. Под ногами виднелась заросшая тропинка с отпечатками лосиных и кабаньих копыт. Двадцать лет назад здесь была широкая дорога. Но с тех пор здесь мало кто бывал. По обеим сторонам тропинки стоял темный еловый лес.

— Не очень-то веселое место! — приговаривал на ходу Эйнар Дерзкий. — Что ты притих, Боевой Скальд? Тебе не приходят в голову звонкие строчки? Ведь мы сейчас все равно что в битве! Каждый шаг по этой тропе — победа над колдунами. Может быть, тебе удастся своими стихами держать их подальше.

Гудлейв только вздохнул, а Ормкель обернулся.

— Придержи язык! — посоветовал он Эйнару. — Накличешь беду пустой болтовней.

Но именно этому совету — придержать язык — Эйнар следовал очень редко. И не больше одного раза в день.

— Конунгу виднее, чего здесь можно накликать, — продолжал он. — Ведь все это из-за твоей родни, Торвард. Впереди у нас Медный Лес. И где-то тут живет твоя старшая сестричка. Говорят, она красавица! Вот бы на нее посмотреть!

— Вспомни про твой глаз! — бросил через плечо Торвард. Его стали раздражать слова Эйнара — они делались опасны, но ссориться он не хотел. — Ты сейчас сам не настолько хорош, чтобы встречаться с красавицами!

Эйнар замолчал. Теперь фьялли шли в наводящем уныние молчании, слышался только шум шагов по траве да позвякивание оружия. В каком-нибудь другом месте тишина не смущала бы их — ведь это воины шли в поход, а не женщины на свадьбу, — но здесь, на Квиттинге, где каждое дерево дышало смертью и злым колдовством, любые слова казались лучше молчания.

К вечеру впереди показался Медный Лес.

Раудберг — Рыжая Гора, окруженная Медным Лесом, была хорошо видна издалека. Ее длинные пологие предгорья густо поросли еловым лесом, но каменная вершина сияла под лучами низкого заходящего солнца огненно-рыжими гранями. Когда-то давно квитты верили, что Рыжую Гору создал древний великан Имир, уронив в Медный Лес свой кремень, — вся она состояла из кремня. С площадки на вершине был виден почти весь Медный Лес, тянувшийся не на один день пути во все стороны. По краю ее окружали большие черные валуны — великаны принесли их сюда в незапамятные времена. Тогда здесь было их святилище. Потом, когда великаны ушли дальше на север, кроме самых упрямых из них, здесь было святилище квиттов. А теперь только одна маленькая женская фигурка двигалась по площадке, вглядываясь в даль.