Оружие Вёльвы

Ближе к вечеру, поговорив с Торберном и дружиной, Эйрик послал за Олавом.

– Я готов обождать, пока норны решат участь Бьёрна. На это время я останусь здесь, на Ольховом острове, и вы не должны нарушать перемирия, не уведомив меня об этом.

– Я знал, что ты разумный человек, – с облегчением сказал Олав. – Не спеши, может быть, мы еще обойдемся без кровопролития.

На этом они разошлись, каждый к своей дружине, и Олав немедленно отплыл во внутренние воды, на запад. Люди Эйрика заняли Ольховый остров, а сам он поместился в единственной здешней приличной усадьбе. Тут нашлись запасы пива, приготовленного к уже близкому празднику Середины Лета, и дружина устроилась довольно неплохо.

– Думаю, Олаву не очень-то хочется сражаться, – говорил Альрек, брат Эйрика. – Бьёрн сам давно не ходит в битвы, посылает Олава, а тот думает, что не очень-то приятно умереть за власть своего отца, которую не сможешь унаследовать! Потому что старик никогда не умрет. Олава он точно переживет, вот увидишь!

Альрек, второй сын Алов, был на два года моложе Эйрика; такой же рыжеволосый, с золотистой бородкой, он имел более продолговатое лицо и более яркие глаза, скорее голубые, чем серые.

– Если Олав умрет раньше своего отца, то наш конунг останется единственным наследником, а значит, Олав окажет услугу и ему тоже, – ухмылялся Хагаль, вождь одной из корабельных дружин.

– У Олава есть сын, – напомнил Альрек. – Тоже Бьёрн. Он примерно моих лет.

– Ну, он-то не будет мне соперником, он и сам младше меня, и его отец был младше моего, – заметил Эйрик. – Но старый Бьёрн всем оказал бы услугу, если бы наконец согласился сдохнуть.

– Так зачем ты дал ему время отлежаться? – снова возмутился Альрек, который изначально был против этого перемирия.

Эйрик не сразу ответил. Альрек лишь сердито смотрел на него: он хорошо знал, что его старший брат упрям, и даже если его решение не выглядит разумным, переубедить его не выйдет.

– Это из-за снов, – сказал он наконец.

– Из-за снов! – Альрек чуть не подпрыгнул. – С каких это пор ты стал ждать подсказки от снов?

Эйрик еще помолчал.

– Если бы я мог верно разгадать этот сон… Говорят, что видеть себя во сне голым – это к болезни. Но я был перед Ясенем, и моя спе-диса окликала меня. Может, это означает смерть. А может… некое новое рождение.

– Но чтобы родиться заново, тебе сначала придется умереть! – сказал Альрек, уже знавший об этом сне. – Сначала погибнуть со славой, чтобы тебя положили в курган, и чтобы твоя спе-диса вошла туда с тобой, чтобы умереть вместе, и только потом вы оба сможете родиться заново. Я слышал саги, это так делается. Только у кого тебе опять родиться, если ни я, ни Бьёрн Молодой не женаты? Старый пень, слава асам, уже на такие дела не способен.

– Может, и так, – без тревоги согласился Эйрик. – Но спе-диса пока еще ничего мне не сказала. Я не знаю, для чего она меня зовет.

– Ну… так пойди и спроси! – посоветовал Альрек. – Я бы так поступил. Только у меня никакой спе-дисы нет.

– Сдается мне, что судьба моя должна начаться заново. Но куда она теперь меня поведет – к удаче и славе или к поражению и смерти… Не то чтобы я одного боялся больше, чем другого… Но думается мне, эту отсрочку и я тоже могу обратить себе на пользу… А заодно и тебе.

– А мне-то как?

– Может так случиться, что тебе представится случай немного побыть конунгом!

* * *

Не ожидая от своего упрямого деда ничего хорошего, Эйрик, однако, недооценил его хитрость. Старый Бьёрн вовсе не был болен. Сам он чувствовал себя не хуже обычного, но, почти одновременно с вестью о появлении непокорного внука, получил и другую весть, еще сильнее его встревожившую.

В Уппсалу приехал Идмунд сын Гардара – пятнадцатилетний внук госпожи Трудхильд, по молодости оставленный мужчинами дома. Целый день он скакал верхом вдоль рукавов и заливов Озера, прихватив даже часть светлой ночи. От усталости и важности порученного дела, от тревоги он был бледен и едва стоял на ногах, однако твердым голосом потребовал, чтобы конунг выслушал его наедине. Хольти, любимый конунгов раб, провел его в спальный покой, где Бьёрн сидел на своем покрытом соболями ложе. Закрыв за ним дверь, Хольти привалился к ней спиной.

– Конунг, я принес тебе тревожную весть, – начал юноша, изо всех сил стараясь сохранять самообладание и не забыть подготовленную речь.

Однако с таким поручением и более взрослый человек с трудом бы управился. Хоть Идмунд и вырос внуком знаменитой колдуньи, быть посредником между нею и самим конунгом, чью жизнь она продлевала ворожбой, было уж слишком сильным испытанием.

– Тебя прислала моя… госпожа Унн?

– Меня прислала моя мать, Бергдис. Мой отец уехал к кораблю вместе с дядей Эйвиндом, а женщины той же ночью… Трудхильд… то есть Унн… призывала духов… Раз уж Эйрик появился, она должна была призвать своих духов к схватке с ним, чтобы они лишили его сил…

– Ну? – Обеспокоенный Бьёрн нетерпеливо нахмурился. – Что они сказали?

– Они ее чуть не убили! – выдохнул Идмунд. – Она ворожила, они все пели, все шло как всегда… – Он запнулся, потому что сам этого действа никогда не видел и пересказывал слова матери. – А потом Трудхильд, то есть Унн вдруг вскочила со своего сидения и упала на пол! И не просто упала, а как будто некая сила швырнула ее с помоста прямо в очаг! Между нею и очагом стояли две или три женщины, они успели отскочить, а она упала и ударилась о камни! Ее сбросила невидимая сила, какие-то враждебные духи! Если бы она просто упала с помоста, она не могла бы отлететь к очагу! А посох ее упал вместе с нею и сломался пополам!

– И что с нею? – Бьёрн подался к нему. – Она жива?

– Не очень, конунг, – юноша опустил глаза. – Ее подняли, уложили в постель… но она так и не пришла в себя. Мать говорит, что у нее, похоже, сломано два-три ребра и сильно ушиблена голова – она же с размаху ударилась о камни. И… – он зашептал, – на пальцах у нее была кровь, неясно, ее или нет. Она лежит как мертвая и дышит еле-еле, но порой кажется, что ей снятся какие-то сражения. Она немного мечется и стонет. Ее не смогли привести в сознание. Мы думали… то есть женщины думали, что она очнется, но когда она пролежала так ночь и день, и еще ночь, мать решила, что нужно тебя уведомить. Ведь пока она так лежит… кто знает, может ли она… сделать для тебя то, что от нее требуется.

Идмунд сам смутно представлял, что за услуги его старая бабка оказывает еще более старому конунгу. Ему никогда не дозволялось даже присутствовать при ворожбе. Но сам Бьёрн это знал и теперь даже осунулся, осознав, чем ему грозит болезнь вирд-коны.

Болезнь? Как бы не так. Это поражение. Она схватилась с кем-то на невидимых тропах и проиграла. Дух ее кем-то пленен или изгнан слишком далеко. Сейчас, когда со дня на день предстоит сражение с войском «рыжего ублюдка», как Бьёрн звал старшего внука, это было самым грозным предзнаменованием. Его вирд-кона потерпела поражение – и его ждет то же самое. Если не хуже. Ведь без нее, способной поддерживать его жизнь, он может просто умереть, не дожидаясь никаких сражений!