Осада

Сперва они направились к осетинскому посту. Возле деревянной будки стоял бронетранспортер, на его матовом боку плясали отсветы костра. У огня грелись два человека в милицейских шинелях и в касках, надетых на ушанки. Автоматы висели у них, как у Сергуненки, за правым плечом стволом вниз. Часовые поздоровались с приехавшими за руку без лишних слов.

— Как у вас? Тихо? — задал капитан сакраментальный вопрос и, дождавшись подтверждения, спросил: — Что там за «камазы» пришли?

— «Алазань».

— Так мы и думали. Значит, правда — готовятся.

— Теперь пошли к нашим, — сказал Сергуненко Теплову.

До КПП внутренних войск было метров сто, в него упиралась асфальтированная дорога, по которой они приехали. Словно нимбом, КПП был окружен заревом электрического света.

— А что это за люди? — спросил Теплов, когда они отошли от костра.

— Мафия, — коротко пояснил Сергуненко. Он скосил глаза на Теплова, оценивая его реакцию. Вид у того был обескураженный.

— До войны тут заправляли три мафиозные группировки, — начал Сергуненко, но неожиданно сменил тему: — Постой, а ты знаешь, что такое «мафия»?

Теплов ответил с досадой:

— Ты уж меня совсем за валенка держишь. Мафия — это организованная преступная группа, все участники которой состоят между собой в родственной связи.

— Точно, — подтвердил Сергуненко, — проще говоря — род. Оттого и бороться с ними трудно: законы рода для них страшнее, чем уголовные. Ну вот, когда война началась, здешние мафиози стали вместе с нами защищать город. Тбилиси тогда заявил, что русские вооружают бандитов. Осетины быстренько объявили свою автономную область отдельным государством и начали создавать национальную гвардию. Все мафиози тут же записались, получили удостоверения гвардейцев вместе с правом на ношение оружия. Так что теперь это не мафия, а регулярная армия. Там, где мы сейчас были, охраняет дорогу самая мощная группировка, даже бэтэр смогли себе купить. Все у них в камуфляже, вооружены автоматами, пулеметами. К ним и здешние милиционеры присоединились. Вторая группировка пожиже. А третья и вовсе мелкая. Раньше эти группы занимались каждая своим бизнесом, друг другу не мешали. А теперь у них одно дело — город отстоять.

За разговором подошли к КПП. Здесь все напоминало пост на «Горке»: стенка из мешков с песком возле здания контрольно-пропускного пункта ГАИ, где окна были тоже заложены мешками; два бронетранспортера нацелили свои пулеметы вдоль освещенного шоссе; из темноты доносился звук работающего дизеля, наверное, армейской передвижной электростанции. Внутри КПП было дымно и жарко. Самодельная буржуйка гудела возле окна. На конфорке шипела закопченная кастрюля. Возле печки сидел парень в офицерских яловых сапогах, пестрых камуфляжных брюках и меховой безрукавке, надетой поверх шерстяного свитера. Двое солдат дремали, сидя на деревянном топчане, еще один офицер, старший лейтенант, спал за столом, положив голову на руки.

Сергуненко вошел и шумно потянул носом аппетитный запах.

— Картошечка! — радостно констатировал он и вытащил из-за пазухи бутылку водки. Старший лейтенант тут же поднял голову и, не говоря ни слова, принялся выставлять на стол стаканы, извлекая их из солдатской тумбочки. Следом за стаканами на столе появились алюминиевые миски, хлеб, тушенка и целая груда яблок. Покончив с этим, офицер со значением посмотрел на солдат. Проснувшиеся от разговора, они нехотя вышли на улицу. Парень в безрукавке с порога слил из кастрюльки воду, вывалил туда тушенку и принялся азартно перемешивать, покрякивая и причмокивая. Старший лейтенант, который уже плеснул в стаканы из бутылки, сказал нетерпеливо:

— Давай! Уже готово.

Сергуненко поднял стакан и сказал:

— Знакомьтесь — Василий Теплов, журналист из Ленинграда.

Парень в безрукавке широко улыбнулся:

— Так это ж совсем другое дело! А то сказали — из Москвы. Меня Юрой зовут.

Старший лейтенант оборвал его:

— Хватит вам балаболить, водка стынет. Ну, будем живы!

— Будем! — ответили все дружно и выпили.

Разговор затеялся сразу же. Поначалу Теплова расспрашивали о Ленинграде. Он говорил охотно, не без гордости ощущая себя равным среди этих людей. После того как выпили по второй, заговорили о местных делах:

— А помните вагончик на развилке? — возбужденно спросил Юра и тут же переключился на Теплова: — Весной как-то бой шел здесь неподалеку. А на развилке у нас пост был. Степан Федорыч, — он указал глазами на старшего лейтенанта, — посылает меня к ним на выручку. Я, это, с двумя бойцами подползаю к вагончику, гляжу — все стены в дырах, можно лапшу откидывать. И стрельба такая стоит — шуба заворачивается. Но делать нечего, командую ребятам, чтоб прикрыли, и мышкой в этот вагончик. А там — храп стоит.

— Панчук! — со смехом прокричал Сергуненко.

— Ага, капитан Панчук. Спит на полке и хоть бы хны. Вся стена над ним изрешечена. Я его бужу, говорю, мол, товарищ капитан, как же это — стреляют ведь. А он мне отвечает…

— Здесь всегда стреляют! — подхватил Сергуненко.

Когда отсмеялись, старший лейтенант сказал Сергуненке:

— Пойдем, покурим на воздухе.

Они вышли. Теплов старательно выскабливал свою миску. Поступок старшего лейтенанта остудил его, напомнив, кто здесь свой, а кто гость. Юра с благодушной улыбкой сидел, откинувшись к стене и заложив руки за голову. Теплов спросил:

— Скажи, а правда, что грузины всегда заложников убивают?

— Ага, — просто ответил Юра.

— А вот осетины — похищают грузин?

— Ну, а как же! Они здесь только тем и занимаются — грузины осетин крадут, осетины грузин.

Теплова несколько смутило, что, говоря об этом, Юра не утратил своего благодушия.

— И тоже убивают?

— Ага. Нет, не всегда, иногда живыми возвращают, искалечат только. Живой заложник стоит дороже, убивать невыгодно. Если, конечно, родственники заплатить могут.

— Сколько?

— Полмиллиона.

Неожиданно Юра посерьезнел.

— Я все понимаю, — сказал он, доставая из лежащей на столе пачки сигарету, — и грузин понимаю, и осетин. Одного не могу понять — чего мы-то здесь делаем, я и мои бойцы? Какие-то козлы в Москве придумали сделать Грузию самостоятельной, но не совсем. А чтобы грузины во вкус не вошли и взаправду не рванули, подкинули им Абхазию с Осетией. Мало будет — Аджарию подожгут. Это тоже понятно. Ну так пусть эти корифеи своих сыночков сюда воевать и посылали бы. Куда там! Они детишек своих в Военный институт отправят, чтобы потом военными атташе сделать или юристами. А людей убивать они меня пошлют. В общем, неглупо придумано. Мне другое непонятно: что я за идиот за растакой? Все понимаю, и все равно сижу здесь. Холодаю, голодаю, от страха трясусь, под пулями что ни день бегаю. Ради чего, спросить? Не знаю… Не знаю!

Теплов после небольшой паузы заговорил и сам почувствовал напряжение в собственном голосе:

— Сегодня днем в обкоме комсомола я смотрел видеозаписи. Если бы ты видел эти пленки, ты бы знал ответ на свой вопрос. Там такое! У меня до сих пор волосы на голове шевелятся. Фильмы ужасов рядом с этими записями детскими сказочками покажутся.

Юра ответил с вызовом:

— Я это все в натуре видел, а не по телевизору!

Посмотрел Теплову в глаза и тут же смягчился:

— Тебе в диковинку, а мы нагляделись. В обкоме не дураки сидят, правильно делают — всюду со следователями сога ездят и снимают. А потом журналистам показывают, в Москву возят, за границу. Молодцы, ничего не скажешь. А про Веклича смотрел?