Осень матриарха
Шрифт:
– О том не мне судить, - ответствовала юница, сохмурившись.
– Кто на себе испытал - потом на моё соображение не пеняли.
– Переставай под пейзанку косить. Сын говорил иное.
– Но и он не жаловался, верно? Хотя поневоле из числа льстивых.
– И под исламского богослова тоже.
– Я сама не рада, что на меня клюют. Мне одного хочется: узнавать.
– Что именно?
– Всё. Всё, что не имеет берегов.
– К тому же и философ, горе мне. Нет, не так. Что из безбрежности земного знания ты успела почерпнуть ковшиком своей жажды?
– Латынь понимаю, классическую и Вульгаты. Римлян: Плиния Старшего, Катулла, Овидия.
– Неинтересно, стало быть, оказалось читать о женских обязанностях, - хмыкнула Диамис.
– Как это мне близко, если бы ты знала...
– Сартор Резартус. Это по-английски о революции французов. Французский на английский похож, итальянский - на испанский, оба вышли из латинского. Если есть поэзия, так она сама движется, а прозу ещё перелагать надо. А так всё связано со всем и всё доступно пониманию.
– Вундеркинд, как я посмотрю. Зачахнешь без призора - ответ на мне, раз уж попалась на твоей дороге. Тогда вот что. Учить тебя я в состоянии: я вроде как богата. Если коллекции присчитать - вообще миллионщица. В чём тебя образовать потребуется - на ходу прикинем. Но Хардена не тронь. Поняла?
Та-Циан кивнула уже совсем по-взрослому:
– Более он мне ни к чему. Как завязалось, так и развяжу.
Она была ещё так неопытна, что то и дело проговаривалась о своих полудетских хитроумиях: и привадить умела почти инстинктивно, и отвадить без большого труда. Ребёнком по имени Тати быть перестала, едва ступив на порог величественного и несуразного особняка, с пола до потолка забитого пыльными раритетами. Кажется, Диамис неспроста была так с ней любезна, да и удачный клёв зачастую оборачивается тем, что словили и вытянули на берег одну тебя.
Учили девочку пришлые люди: претендовать на что-либо помимо школы, лицея там или колледжа, она не могла, держать "экстренный экзамен" для поступления куда повыше не хотела - лишняя трата времени.
Приходящий студент-репетитор в те поры был дёшев, истекал знаниями, как спелая груша дюшес - соком, и отличался приятным свободомыслием. (Ударная фраза из официальной биографии.) Преподавание велось преимущественно по методе древних греков, то есть перипатетически: гуляли вместе с Та-Циан по городу Эрк-Тамир и вовсю травили анекдоты на архитектурно-исторические, историко-философские и историко-математические темы.
Изо всех динанских городов Та-Циан пришлось - по делам торговым - узнать лишь торговый и наполовину чужеземный Дивэйн, весь из камня, вылощенного и просолённого морскими ветрами, чьи дома иной раз выделялись острым углом, рассекающим "нагонный" норд-ост. Наводнения были здесь часты, хотя далеко не так, как пожары в столице с её домами, золотисто-смуглыми или побуревшими, посеребрёнными старостью, резными и причудливо лёгкими - не чета знакомым деревенским храминам. И сама жизнь шла здесь лёгкая - день за днём, год за годом. Как горели, так и отстраивались - но нечто много долговечней камня и прочнее металла сквозило изнутри бытия.
Ей поистине было чему учиться.
– Эта твоя питомица впитывает знание уж не как губка, а как вампир. И откуда ты такую пиявицу выискала?
– однажды выразился по поводу старинный приятель Диамис. - Мало того, что походя ворует из твоей - то бишь, собственно, моей, - головы идеи инноваций, так ещё и побуждает насадить их на логический стержень. В течение краткой, но приятной беседы о вере в Бессмертную Чету Тергов. Знаешь,
– Та-Циан сама учится, компаньеро, - ответила Диамис.
– И кто-то без тебя её опекает и по головке гладит. Дай Бог, чтобы той левой рукой, о которой ваша правая попросту знать не должна. Понимаешь?
Та-Циан, по крайней мере, одно поняла: про ловца и его добычу, как легко им меняться местами. И - совсем уж смутно, - что всё случается недаром и ничего не даётся даром и просто так. Плата неизбежно присутствует на задворках.
Вот что ещё было необычно: хотя из обеих женщин хозяйки были никакие - по молодости лет, из-за потёртости жизнью, вообще благодаря иной склонности души, - их сарай неуклонно приобретал жилые очертания. И явно без помощи равнодушной ко всему прислуги, которая к раритетам категорически не допускалась. Возвращаясь из дальних экспедиций, Диамис неизбежно заставала студента-историка за чисткой уникальных серебряных поясов; физик ремонтировал люстру; биолог смахивал пыль с чучел; математик составлял налоговую декларацию, до чего у самой хозяйки никогда не доходили руки.
Ну а Картли виртуозно готовил, оккупировав собой кухню. Недаром говорится о женщине - что-де "кухарка за повара", истинный же повар - безусловно мужского рода, даже повариха - всего-навсего поварова жена, которую хрен с редькой научишь править государством.
Картли так до конца и оставался загадкой для Диамис: чернявый, приятно сухого телосложения (роскошные мужские мяса нимало не ценятся в Динане), приставлен непонятно к какому делу.
Та-Циан знала куда как больше: то была отчасти прихоть, отчасти петля на извилистом пути всепознания. В канун шестнадцатилетия тебе приходит на ум, что ты ничего ровным счётом не смыслишь во взрослых мужчинах и телесном единении - так, посмехушки одни. Пробел надлежит восполнить, и не как-нибудь спустя рукава.
Оттого Диамис разок застукала обоих на заднем дворе. Выставив на линию огня штук тридцать пустых бутылок, Та-Циан с непоказным усердием разносила вдребезги стеклотару, Картли вторил, подправляя мазню новичка. Стрельба с обеих сторон шла, тем не менее, кучная, и это было отрадно. Что порадовало старуху куда меньше - граффити политических деятелей на противоположной стене стрельбища были с изяществом дополнены пулевыми отверстиями на месте глаз, сердец, пенисов и прочих жизненно важных органов.
– Серьёзный народец, однако, - пробурчала Диамис почти без голосу. Что также вошло потом в анналы. - Умение вышибить мозги ближнему своему бывает весьма полезно, только есть куда лучшие способы с ним поладить.
– Таким я учусь тоже, - отозвалась Та-Циан на пределе учтивости: как услыхала только.
Дальше снова шло сказание о народных героях. Будто бы Та-Циан, как все сироты, тосковала по отцу, пропавшему без вести и при загадочных обстоятельствах, и готова была жизнь положить, чтобы узнать правду от отцовых сотоварищей. Из числа оппозиции, разумеется.
Снова наглая ложь. Она чётко знала, что погиб: родичи с обеих сторон нимало не сомневались. И в детстве бывают дела поважнее, чем скорбеть - дай Всевышний в самих себе разобраться.
Но вот жажда узнавать иное прямо-таки её снедала. Намёки толпились у порога, осаждали домашнюю крепость: о Тергах - Муж и Жена, две руки Бога, коими Он творит все вещи ближнего мира помимо единожды сотворённых людей, причудливо соединялись в молве с Матерью Ветров, вновь и вновь рождающей богоданное Дитя из себя самой.