Осень матриарха

Позже Тангата перестал отодвигаться, едва стоило "высокой ине" облокотиться рядом на забор. Изгороди в деревне были низкие, по грудь, а сверху узкая планка, чтобы штакеты дождик со снегом не гноили, а также сигать через верх было легче: как иначе девку выдашь или парня пристроишь, если доступ им перекрыть. Лес начинался в нескольких шагах - в перспективе казалось, что ели кладут запорошённые снегом лапы на плечи обоим. В метель - живые пирамиды. После оттепели и возврата холодов - хрустальные паникадила.

Ещё позже - Та-Циан начала разговор первой.

– Кто я - тебе известно. За то, что отвела от тебя суд, согласен ли ты подчиниться моему собственному?

– Думаю, мне ничего не остаётся, - на нежно-смуглом лице ничего не отразилось.

– Отчего?

– Я убил человека.

– Я числю за собой по крайней мере сотню - тех, кого в лицо помню. И что в этом? Братству без разницы. Смерть вообще-то никогда не бывает абстрактной. Поэтому любое убийство тоже конкретно - и далеко не всегда должно быть порицаемо.

– Философия, простите.

– Перейдём к определённому случаю. Ты хотел платы за оскорбление?

– Да. Наверное, да.

– Уж разберись со своими чувствами, пожалуйста.

– Прямо здесь, у изгороди?

– Ты прав. Пошли ко мне.

Он пытался держаться чуть позади, как ведомый, и одновременно впереди - воин и защитник. Однако с любого ракурса хорош: изрядно поживший волк лаком до молочного мяса.

В светлице с широкими цельными стёклами горела даже не печь - могучий очаг с колосниковой решёткой. Каменное основание уходило в подклет, заодно подогревая нижний уровень со стойлами, загородками и баней, а зев наверху пыхал что твой дракон. Вся их пушнина сразу полетела в угол, на лавку - и не тяжела, но что зря вешало надрывать?

Морозные узоры на стекле - пальмовые стволы и опахала. Столько жара внутри - а избяных глаз не достигает. Тяжёлые шкуры ковром на полу, медвежьи и волчьи: добыты не обманом, а в честном бою с неприкаянным одиночным бродягой. "Тяжело от парадных спален", звучат в голове поэтические строки. Хотелось бы знать, разобьёт ли форель те узорные, те хрустальные льды, которые сплошь затянули окно?

Уселись рядом у открытого огня - что жар, что пар костей не ломят. Та-Циан предложила гостю вполне цивильный стул, сама устроилась рядом на в точности таком же.

Настала пауза, во время которой, казалось, оба собирались с духом.

– Ты его любил, мальчик? Рейна?

– Восхищался. Боготворил. Временами он мог из меня верёвки вить, такое вот счастье.

– Не буду вымогать подробного психоанализа. А он к тебе как?

– Он был подарком судьбы. Дар Господень. Бросать такое - грех и оскорбление Дарящему.

– Ну-у. Если я не могу распорядиться подарком - это не он, а гиря на шее. В таких терминах отзываются о ближней жизни. О таланте, который хочешь не хочешь, а надо применить к общеполезному делу. О детях, которые зарождаются в матке, словно мыши в тряпичном гнезде. Про мышек - это Парацельс: за что купила, за то и продаю.

– Разве можно так говорить о важных вещах?

– Я не говорю. Я так делаю - значит, можно. Один мятежный философ объяснял, что дающий дар просит милости к себе, одариваемый же, принимая, оказывает благодеяние.

– Заратустра. Он убил в себе Бога.

– Ты католик? Христианин?

– Я христианин.

"Судя по тому, как чеканит и как расставляет акценты, - протестант с лэнского севера. Такие же зануды, как и редкие у нас правоглавы, но похрабрее и тыкать друг в дружку вертелами нисколько не боятся".

– Вот как? А я - беззаконный гибрид католички с мусульманкой плюс кое-что буддийское. В общем, живу, а не зарабатываю себе Царство Небесное.

– Это допрос? Вы пытаетесь меня разговорить случайными словами?

– Должна тебе признаться - да. И ещё раз да.

И с неожиданной резкостью:

– Я легко извлекла из Рейналта страстное чувство к тебе. Но вот ты, мальчик, - ты поглощаешь, не отдавая. В ответ на прямой вопрос хитришь и уворачиваешься.

"Может быть, в этом корень твоего уныния? Что не умеешь ответить. А хочешь такого не душой и не телом - одним разумом".

– Это обвинение? - тем же бесстрастным голосом, каким вёл весь разговор. С тем же ледяным выражением на лице.

– Да. Но пока не приговор.

– Не думаю, что мне стоит откровенничать с высокой иной. В пользу или во вред моему делу - безразлично.

"Спохватился, называется. А чем ты до этого здесь занимался?"

Удивительно, подумала Та-Циан, как легко выстраиваются в её уме строки былого диалога. И словно шкурой чувствуешь тогдашнюю атмосферу - жару и банную влагу, что медленно копятся под сводом, смутный аромат клейкой тополиной почки. В холода плоть охоча до печного жара, открывается всеми порами, и смолистая весенняя листва - её натуральный женский запах. А вот собеседник Та-Циан вцепился в ворот сильными длинными пальцами...

– Ты не знаешь, что будет на пользу, потому что этого пока не знаю я. Не хитри.

По какому-то наитию она пригнулась, слегка погладила другую руку, что опиралась на колено. Тангата чуть шелохнулся навстречу, словно пытаясь укрыться в чужом гнезде.

Потянулась кверху, желая расслабить удавку на шее.

Он с ужасом отпрянул, как от близости горячего угля.

А Та-Циан в единый миг поняла, кто и что она такая - словно выпив душу другого одним глотком, не причинив ему, однако, ни малейшего ущерба. И сказала:

– Я тебя прочла. Ты гимнофоб, но особенный. Хотя, с другой стороны, в каждой личной мании есть своя закавыка. Ни ласк, ни наготы самой по себе ты не страшишься - а вот того, что их увидят...

– Да, - он опомнился, вздохнул. - Рейналт любит по преимуществу зрением, а оно у него острей, чем у кошки. Он про меня знал, с готовностью подчинялся, но даже полная темнота в комнате не помогала - та, что полностью растворяет... тебя... в своих... чернилах.

Последние слова потонули в почти беззвучном шелесте.

– А если завязывал ему глаза - тебе казалось, что плотный шёлк прозрачней кисеи.

– И откуда мне знать: может быть, он подглядывал за тем, как... как мы оба достигали своей жалкой цели. В таких страхах есть что-то подлое. И копится, копится, как своего рода...

– Аллергия. Но навесить ярлык - не значит справиться. Хочешь понять, кто сильнее - ты или она? Мы или...

– Вы хотите меня изнасиловать?

– Я хочу, чтобы ты попробовал изнасиловать меня, - внезапно сказала она.
– Сделал то, чего всегда хотел по отношению к любому любовнику или любовнице. Исторг весь обман, который в тебе скопился.