Осенние сказки

Как тебя зовут?

Илан, - помедлив, коротко ответил тот.

Откуда?

Из Сеттии…

Врешь, - не меня тона, сказал Тейран. – Я видел твое рванье – это одежда солдат Эльрии.

Я ополченец, - угрюмо ответил парень, отводя взгляд.

Кем был до войны? – продолжал допрос Тейран.

Пастухом.

И опять врешь, - так же спокойно проговорил брат. И коротко размахнулся, занося хлыст для удара.

Я с любопытством ждала, что будет дальше. А пленник отклонился так незаметно и умело, что и невнимательный взгляд понял бы - это было движение воина.

Ты солдат, - по-прежнему не меняя тона, сказал Тейран. – Зачем врешь?

Раб молчал.

Теперь уже без размаха, коротко, но сильно брат ударил его хлыстом – удар пришелся по груди, по рукам, и Илан не сумел увернуться – стоял слишком близко. Я заметила, как сжались его кулаки.

Запомни, - Тейран спокойно сложил хлыст, - непокорные здесь учатся быстро. И цена урока – твоя шкура. Будешь послушным, тебе же будет лучше. Понял?

Илан молчал.

Тейран неожиданно усмехнулся.

Ладно. Хотел я тебя к управляющему отправить, но, боюсь, сбежишь. Пока пойдешь на конюшню в подручные. На ночь - в кандалах, а там посмотрим...

Он развернулся на каблуках и увидел меня, стоящую на крыльце. Лицо его осветила улыбка

Кататься поедем, Тамира?

Я засмеялась и сбежала вниз по ступеням.

Да. Сегодня я хочу уехать далеко-далеко….

Вечера я ждала с нетерпением, смешанным с жадным восторгом - как в детстве ждала праздника со сладостями и новым платьем. Можно было бы, конечно, подождать пару дней – пусть моя игрушка немножко привыкнет к новому положению. Но кто он такой, чтобы думать о его желаниях и настроении? Это МОЯ игрушка, в конце концов. И сегодня мне будет хорошо. Очень хорошо. Я много умею, мальчик останется доволен. И сделает так, чтобы было хорошо мне. Он это сможет. Я видела, как он двигается, - это не простой мужлан, ничего, кроме своей сохи, не знающий. Эти руки способны на многое. Вряд ли у него было так уж много женщин… сколько ему лет – семнадцать, восемнадцать, девятнадцать? Я и сама не понимала, почему так раззадорил меня этот пленник из полудикой страны на севере. Наверное, своей непохожестью на других – слишком приелись мне черноволосые страстные красавцы. Я хотела сдержанности, хотела юности.

Когда беспощадная жара начала понемногу стихать и небо из бирюзового стало аметистовым, я приказала приготовить душистую ванну. Тейран уехал еще после обеда – по делам, как он сказал, и я не допытывалась, что за дела, лишь порадовалась, что его не будет дома. Сразу после его отъезда приказала Видгару отпустить мальчишку отдыхать, попросила Майти проследить, чтобы раб был сыт и снова вымылся. А сама зажгла в комнате на втором этаже свечи, задернула шторы, оставив открытым окно.

Аромат курений слабо витал в воздухе – этот манящий, дразнящий запах я особенно любила, он будил тело и успокаивал мысли. Я надела любимое платье – темно-алое с золотой оторочкой, оно красиво оттеняло мою смуглую кожу, расчесала и подняла наверх темные кудри. Потом, в нужный момент, просто вынуть золотую заколку – и тяжелая волна хлынет на плечи, упадет на грудь, едва скрытую шелком платья… ни один еще не устоял! Тронула волосы и запястья пробкой флакона с дорогими духами, привезенными братом откуда-то с юга. Хотела надеть золотые браслеты, но рассмеялась и швырнула их на туалетный столик. Воистину, сколько забот из-за какого-то мальчишки! Чего ради я так стараюсь? Да он потеряет голову от одного только моего прикосновения.

Комната тонула в полумраке. Низкое, просторное ложе, накрытое тяжелым покрывалом, два глубоких, удобных кресла возле маленького столика, вазы с цветами, ваза с фруктами, два бокала, тяжелая, оплетенная бутыль лучшего вина, сладости на блюде. Сегодня мне будет хорошо…

Уже совсем стемнело, когда я выставила вон Ахари и приказала привести мою игрушку. Снова поднесла к лицу зеркальце и довольно улыбнулась. Не родился еще мужчина, который не потерял бы голову в моих огромных глазах. И ты, мальчик, будешь не первым и не последним.

Его шаги на лестнице были почти неслышными – мальчишка двигался легко и стремительно; Видгар в сравнении с ним топал, как медведь. Остановившись на пороге, оба поклонились. И резкая игла раздражения пронзила меня – парень кланялся не в пояс, как полагается рабам, а коротко, неглубоко, как равный.

Добрый вечер, госпожа…

Наконец-то я услышала его голос. Негромкий, низкий, уже сформировавшийся… я бы сказала – медный, если бы кто-то понял. Голос моего брата был бархатным, умершего моего мужа – серебряным, голоса большинства мужчин – деревянными или стальными. Медных я не слышала почти ни у кого.

Теперь мальчишка выглядел куда лучше, чем вчера утром. Простая домотканая одежда, какую носят все слуги, - чистая и целая, хотя рубашка чуть великовата и болтается на худых плечах. Чистые волосы пушатся, обрезанные неровно и криво; я пообещала себе, что едва они хоть чуть-чуть отрастут, я обязательно сама обрежу их поприличнее. Темные круги под глазами стали меньше, и само лицо кажется отдохнувшим. На запястьях - аккуратные полоски бинтов. И пахнет от него не потом и пылью, как вчера, а едва уловимым ароматом чистого юношеского тела.

Я небрежно махнула Видгару:

Можешь идти…

Как, госпожа? – удивился тот. – А если этот… ведь нескован же, а если он вас…

Тебе неясно сказали? – процедила я сквозь зубы, и Видгар счел за лучшее молча исчезнуть за дверью.

Я улыбнулась, жестом указав на второе кресло.

Илан молча сел - и взглянул на меня без улыбки, внимательно и спокойно.

Как ты устроился? – спросила я – надо же было что-то сказать.

Благодарю, госпожа…

Не обижают тебя?

Нет, благодарю…

Если что-то будет нужно, - голос сделаем мягким, в меру заботливым, как и полагается настоящей хозяйке, - приходи, не стесняйся. И… - я помедлила, - не бойся брата. Он строг, но… справедлив.

Благодарю, госпожа…

Вот же заладил.

Несколько секунд мы молчали. Илан обводил глазами комнату, а я откровенно и не стесняясь, с насмешливым любопытством разглядывала его. И думала о том, как странно, как не похоже на остальных он сидит в глубоком этом кресле. Слуги, приходящие сюда, - если их удостаивали, конечно, такой чести, - опускались на обитое жестким шелком сиденье осторожно, как на колючий кактус. И потом боялись пошевелиться лишний раз, чтобы, упаси Богиня, не помять дорогую ткань. Этот же сидел так, словно привык к такой роскоши с рождения, словно для него это кресло имело такую же ценность, как тюфяк, набитый соломой. Снова я задумалась, кем же был этот мальчишка до того, как попал на невольничий рынок. Бокал с вином казался в его худых пальцах не грубой деревянной кружкой, а благородным бокалом с игрой бликов на просвет. Но я заметила – Илан не отхлебнул ни разу. Боится? Вытянул длинные ноги, сцепил пальцы в замок… хотя нет, все-таки сидит чуть скованно, стараясь не прикасаться спиной к спинке кресла. Я вспомнила – «отведал палки». Ладно, учтем.

Ты, наверное, гадаешь, - нарушила я молчание, - зачем тебя позвали сюда?

Да, госпожа, - ровно ответил Илан. Серые его глаза засветились насмешкой, и насмешка эта неожиданно разозлила меня.

Все очень просто. – Я взяла из вазы яблоко, задумчиво повертела его в руках. – Я хочу узнать о тебе побольше. Я ведь хозяйка и должна знать все о тех, кто мне служит. Я права?

Илан шевельнул губами, и я поняла, что едва не сорвалось с языка: «Вы всех так обхаживаете, госпожа?». Нет, мальчик, пока только тебя одного….

Расскажи мне о себе, - продолжала я, стараясь, чтобы голос не выдал охватившего меня возбуждения. – Откуда ты родом?

Из Сеттии, госпожа, - Илан смотрел куда-то в сторону, точно темный угол мог содержать в себе что-то привлекательное.

А кто твой отец?

Пастух, - он даже не прибавил обязательного «госпожа».

А мать?

Белошвейка.

Ты говорил, что служишь эльрийскому князю?

Да.

Богиня, мне что, клещами из него слова тянуть?

У тебя есть невеста?