Осенняя женщина (Рассказы и повесть)

– То-то, - торжествует Юрка.
– Проспорил.

Я еще ничего не проспорил, но молчу, не перебиваю, знаю, с кем имею дело.

Юрка берет с подоконника любимую рулетку с пружиным механизмом, садится на табуретку, рассказывает:

Ночью я ночевал у бабы Шуры. И никого не было. Вдруг меня

как толкануло! Я - глядь в окошко, а там... Между облаков как бы луна... Светлая-светлая...

Точно, - не выдерживаю я.
– Луна была. Здорово светила.

Видел.

А будешь перебивать, назидательно говорит Юрка, - ничего не

узнаешь. Никогда.

Он вытягивает ленту из рулетки, затем нажимает пружину, и металлическая змейка стремительно втягивается обратно.

– Ладно-ладно. Продолжай, пожалуйста.

– Она ка-ча-лась.

– Как?!

– Вот так. Из стороны в сторону. Луна же не будет качаться...

– Ой, ну ты выдумываешь, - говорю я.
– Это облака так быстро бежали.

– Да? Облака? Не веришь?
– Юрка вскакивает с табурета.
– И мамка видела. Она утром папке рассказывала.

– А папка, что же, не видел?

– Да они пили с дядей Женей, - отмахивается Юрка.
– А мамка так даже напугалась.

Я думаю, чего бы еще спросить.

– А чего же ты ночевал у бабы Шуры, да еще и один?

Юрка молчит, забавляясь рулеткой. Потом откладывает ее в сторону и идет к двери. У самого порога он говорит, делая большие глаза:

– Так надо было. И никому. Тс-с.

И исчезает за дверью.

Малыши

Это два бычка. Рыжий Малыш и Малыш черный. Два братца. И хоть сейчас, на исходе лета, они подросли и уж никак не походят на малышей, но по-прежнему крепко дружны, и очень скучают, когда их разводят на разные выпасы, и тогда над речкой, где они стоят в густой, начинающей желтеть траве, привязанные к прибрежным ивам, то и дело разносится печальное в утреннем тумане призывное мычание. И кто-нибудь из них в конце концов обрывает привязь и спешит к братцу, чтобы радостно обнюхать того, а потом положить ему на спину тяжелую круторогую голову и так замереть в блаженстве.

Но поскольку они все же еще не взрослые быки, хоть и грозны с виду, то иногда, оказавшись на свободе, могут и заблудиться. И вот бродят растерянные и сердитые по деревне и окрестностям, нагоняя панику на местный люд и дачников внезапным появлением из зарослей.

Как раз сегодня, когда мы с Юркой идем за водой вниз, к родничку, навстречу нам спешит испуганная баба Шура, крепко прижимая к себе одной рукой буханку черного хлеба, другой - коромысло. А ведер нигде не видно.

– Юрка!
– сердито кричит она. Беги к отцу! Пусть Малыша заберет...

Мы глядим с обрыва вниз. Малыш рыжий стоит у родничка и по-собачьи обнюхивает брошенные бабой Шурой в паническом бегстве пустые ведра. Дурная примета.

– Слышь, Юрка, - не унимается бабка, - беги, кому говорят!

– Хм... Беги, - задумчиво и значительно повторяет Юрка.
– Сдрейфила? Вот и отец его как огня боится.

– Ну, так матери скажи, пусть Лида его заберет!

– А мать и того пуще боится, - авторитетно заявляет Юрка, подтягивая штаны. Веснушчатая круглая физиономия лучится самодовольством.

– Постой, - вмешиваюсь я.
– А кто же их вообще загоняет?

– Я, кто же еще.

– Ты?.. Каким же образом?

– А таким. Схвачу привязь, брошу в бычка камнем, он и мчится за мной. Ну и тут главное - быстро бежать. Так и прибегаем, куда надо. А уж там я его привязываю. Отработано. Но тоже надо все быстро делать.

– Н-да, - говорю я.
– Ничего себе, способ. Рисковый ты парень. Ну а сейчас-то как быть?

– Боишься? Только, чур, честно?
– спрашивает Юрка.

– Еще бы, - говорю я.
– Вон он какой. Прямо танк.

– Ну ладно, давай ведро. Только я полное не принесу. Тяжело. Только половинку.

И он стремительно сбегает вниз по тропе, к родничку.

– Куда?!
– восклицаем мы в голос с бабой Шурой.

Но Юрка уже внизу. И под самым носом изумленного рыжего Малыша набирает воду. Он выносит ведра бабы Шуры, затем и мое. Причем бабкины ведра он в два приема наполняет почти доверху, а в моем - половина, как и предупреждали. Юрка разводит руками.

– Сам виноват. Что ж у тебя второго-то ведра нет?

И все то время, пока Юрка возится у родничка, Малыш лишь с недоумением провожает взглядом шныряющую туда-сюда фигурку.

То ли глазам своим не верит, то ли действительно привык к проделкам маленького шустрого человечка и настороженно поджидает очередной каверзы, чтобы броситься в бой со всей бычьей сокрушающей слепой мощью, не размениваясь на мелочи.

Баба Шура, что-то причитая, уносит ведра к своей избе. Мы тоже возвращаемся к дому, почти налегке.

– Да ты не переживай, - успокаивает меня Юрка.
– Я потом еще принесу воды. Но сейчас-то хватит? А на рыбалку пойдем? Я одно местечко знаю...

От родничка доносится тоскующее потерянное мычание.

Ох, и врезали мы Коновальцу!

Юрка привел двух своих приятелей - Шурку и Валерку. Те постарше, в пятый класс пойдут, уже покуривают тайком. Но Юрка, на правах старого моего знакомого, покрикивает на них:

– Не тронь! Положи на место! Сломаешь! Э ты... Спорим, не знаешь, что это такое? Да? Портсигар? Сам ты... Дай сюда. Смотри... Понял? Рулетка!

У меня обед. Званым его не назовешь - мальчишки пришли сами, запросто, и я, не спрашивая их, наливаю им по тарелке супа. Перед каждым кладу по зубку чеснока. Юрка принес, со своего огорода. Зверь овощ!

Парни, кроме Юрки, конечно, стесняются. Я ем, не обращая на них внимания, чтобы не конфузились. А они все равно жмутся. И от смущения начинают чего-то рассказывать, явно привирая. При этом обращаются к Юрке, но поглядывая на меня:

– Я вчера Коновальца у магазина встретил. Как двинул ему в глаз! выпаливает Валерка, белобрысый и лопоухий.

– Ну да?
– удивляется Юрка.

– А чего такого?
– говорит и Шурка, тоже белобрысый, но лопоухий умеренно.
– Я второго дня так его толканул, он летел пять метров.

– Ты?
– спрашивает Юрка.

– А что такого?
– говорят в голос оба - Шурка и Валерка.

И тут начинается сумбурный групповой пересказ жутких событий, главным героем которых является Коновалец. попадает этому Коновальцу, судя по отдельным выкрикам, крепко и систематически.

– Видать, это ваш главный враг, - говорю я, от души сочувствуя Коновальцу.

– Еще какой, - в голос соглашаются парни.

Остывает забытый суп. Ребята, подзуживаемые Юркой, заводятся не на шутку.