Ошо. История жизни независимого мистика
Шрифт:
Из-за своего постоянного одиночества Ошо все более и более становился аутсайдером, человеком, чуждым общества. Он все больше срастался со своей отчужденностью, вследствие которой даже находясь в центре каких-то событий, среди людей, он оставался одиноким.
«Я стал своей собственной Вселенной», —
говорит Ошо.
Не слишком трудно понять, что в детстве и юности Ошо жил очень наполненной событиями и независимой жизнью. Что бы он ни делал, он полностью отдавался этому делу и был предельно добросовестен. Примечательно то, что он, однако, никогда не отождествлял себя с действием; он всегда поддерживал дистанцию между действием и собой. В ходе своих приключений и в каждом из экспериментов он никогда не позволял неосознанности сбить себя с пути.
Его действия были частью постоянных поисков вечного и законченного. Его жажда познания и была тем, что привело его к просветлению.
Просветление
В 1951 г., после окончания средней школы в Гадарваре, в возрасте девятнадцати лет, Ошо отправился в Джабалпур, где поступил в колледж Хиткарини. Он жил со своими
Кранти очень рано вышла замуж, но, к несчастью, ее муж умер всего через год после свадьбы. Ошо очень жалел овдовевшую кузину и как мог поддерживал ее, поощряя продолжать образование. Потом она стала школьной учительницей. Арвинд закончил бизнес-школу и преподавал в колледже. Все то время, что Ошо пребывал в Джабалпуре, все трое жили вместе. Они достаточно зарабатывали, поддерживая друг друга, и жили вполне устроенной жизнью.
В колледже Ошо продолжал делать то же, что и в средней школе. Он оставался таким, как был — бескомпромиссным, не соблюдающим условностей, прямым и открытым. Он охотно принимал все, что могло хоть как-то развить его внутреннюю свободу. Неприятности не заставили себя долго ждать. Через два года после поступления в колледж он уже был на грани исключения.
Особенно много неприятностей Ошо доставлял преподавателю на занятиях философией и логикой. О чем бы ни говорил преподаватель, Ошо принимался задавать вопросы и заводил длинный, но логичный спор — так, что преподавателю приходилось весьма сильно уклоняться от темы занятия. Когда преподаватель приказывал Ошо прекратить спорить, Ошо заявлял, что подобное не соответствует цели изучения философии и логики. Его вопросы и аргументы, происходившие от его острой потребности в знаниях, относились строго к предписанному курсу предмета. Но в конце концов преподаватель не выдержал и выдвинул директору колледжа ультиматум:
«Кто-то должен уйти — или я, или Ошо».
Директор вызвал Ошо к себе в кабинет и попросил его покинуть колледж. Он признал, что особых претензий к Ошо у него нет, но он не может допустить, чтобы уволился один из самых старших и наиболее уважаемых преподавателей.
Ошо понял, что происходит, и согласился уйти, с условием, что директор сам переведет его в другой колледж — довольно трудно выполнимая задача с учетом того, что учебный год уже близился к концу. Директор согласился задействовать свои личные связи. Репутация Ошо уже распространилась по городу, и другие колледжи не горели желанием его принять. Наконец директор Национального окружного джайнистского колледжа согласился принять Ошо, но только с условием, что тот не будет, как раньше, засыпать преподавателя вопросами. Ошо сказал, что такое невозможно, и лучше он будет сидеть дома, нежели ходить на занятия. Директор разрешил ему, в нарушение правил посещения, оставаться дома, и таким образом Ошо получил разрешение появляться в колледже только на экзаменах.
Ошо описывает ситуацию следующим образом:
«Из колледжа меня выгнали, а директор мне сказал: „Мы чувствуем себя виноватыми за твое исключение, потому что ты не сделал ничего плохого. Но ты какой-то странный“.
В первом колледже, в который я поступил, я хотел изучать логику. А старый преподаватель со множеством почетных степеней и множеством книг, опубликованных под его именем, принялся толковать об Аристотеле, отце западной логики. Я сказал: „Погодите минутку. Вы знаете, что Аристотель пишет в одной из своих книг, будто у женщины зубов меньше, чем у мужчины?“ Он ответил: „Господи, что еще за вопрос? Какое отношение он имеет к логике?“ Я сказал: „Самое что ни на есть фундаментальное отношение к самому процессу логического мышления. Вы знаете, что у Аристотеля было две жены?“ „Нет, не знаю… — ответил он. — А вы откуда взяли эти факты?“ Но в Греции в течение веков традиционно считалось, что у женщины всего должно быть меньше, чем у мужчины. Естественно, и зубов у нее должно быть меньше, чем у мужчины.
„И вы называете Аристотеля отцом логики? — спросил я. — Он что, не мог хотя бы пересчитать? В его распоряжении было две жены, но он все-таки не пересчитал. Его утверждение нелогично. Он просто привел традиционное утверждение, и я не могу доверять человеку, имевшему двух жен и пишущему, что зубов у женщин меньше, чем у мужчин. Этот подход отдает мужским шовинизмом. Ученый-логик должен быть выше предрассудков“.
Исходя из ситуации, преподаватель пригрозил директору, что или меня исключат из колледжа, или он уволится. И он перестал ходить в колледж, сказав, что подождет три дня. Директор не мог потерять опытного преподавателя. Он пригласил меня к себе в кабинет, чтобы сказать: „У нас никогда не было неприятностей с этим преподавателем, он милейший человек. Но в первый же день… что ты с ним сделал?“ Я пересказал ему всю историю и сказал: „Вы считаете, что за это стоит исключить из колледжа? Я задавал совершенно закономерные вопросы, и если преподаватель логики не знает ответа, у кого мне еще спрашивать?“
Директор был добрым человеком. Он сказал: „Я не стану тебя исключать, потому что не нахожу, что ты совершил что-то плохое. Но я не могу и потерять преподавателя, так что я оформлю тебе перевод в другой колледж“. Но слухи обо мне уже дошли до всех колледжей. В городе, где я учился, было около двадцати колледжей, и в конце концов, путем объединения всех этих двадцати колледжей, получился очень престижный университет. Он (директор) послал меня к другому директору с рекомендательным письмом, но, должно быть, позвонил ему по телефону и сказал: „Не верьте этому рекомендательному письму. Мне пришлось написать его, потому что надо было избавиться от этого студента. Он не сделал ничего плохого, но он индивидуалист донельзя и от него одни неприятности“.
Я пошел на встречу с другим
директором, и он уже ждал меня. „Я могу принять тебя, но с одним условием, — сказал он. — Ты никогда не будешь показываться в колледже“. Я спросил: „А как же тогда с экзаменами?“ Он сказал: „Я разрешу тебе приходить в колледж на некоторое время. Но этот секретный уговор останется между нами“.„Лучше некуда, — сказал я. — Все равно ваши преподаватели отстали от времени, Но могу я записаться в библиотеку?“
„С библиотекой никаких проблем, но ни на какие занятия не ходи, потому что я не желаю слушать жалобы преподавателей на твои выходки“. А никаких выходок никогда не было! Я просто задавал вопросы, на которые… они бы, если б были настоящими джентльменами, ответили: „Я это выясню. В настоящий момент я этого не знаю“. Но это самая трудная в мире вещь, сказать „Я не знаю“».
Ошо использовал свободное время, найдя себе работу в качестве помощника редактора в ежедневной газете. Он проработал там всего несколько месяцев.
Однако этот период времени не был особенно значим ни для рабочего опыта Ошо, ни для его учебы. Он был гораздо более важен в отношении его собственных, невероятно напряженных поисков вечных ценностей. Это было самое переломное время его жизни. Его преследовали сомнения и ощущения неуверенности и пустоты. Ситуация становилась все более мучительной, потому что рядом не было никого, кто мог бы руководить им, сочувствовать ему — у него не было мастера, проводника, он был одиноким путником.
Как уже упоминалось выше, Ошо ничего не принимал на веру. Ему особенно претило принимать на веру что-либо, касавшееся существования Бога, без того, чтобы иметь возможность воспринимать эту реальность лично, на собственном опыте. Он задавался вопросами обо всем, он отвергал все — включая просветленных вроде Кришны, Махавира, Будды и Иисуса, все священные книги наподобие Вед, Упанишад, Библии и Корана. Таким образом, когда он понял, что эти источники ему уже не могут ничем помочь, его поиски стали полностью личными и одиночными, и он почти сходил с ума. По словам Ошо:
«По самому незначительному поводу у меня возникали сомнения и ничего, кроме сомнений… Вопросы оставались без ответа. В каком-то отношении я мог бы сойти за сумасшедшего… Я и сам опасался, что в один прекрасный день сойду с ума. По ночам я не мог спать.
Ночь и день напролет… вокруг меня вились вопросы… Я находился в открытом море, если можно так сказать, без лодки или вдалеке от берега. Сколько бы лодок ни проплывало мимо, меня никто не замечал, и я тонул. Там было много лодок и много моряков, но мне пришлось отказываться ото всех… уж лучше было утонуть по собственной воле… нежели залезть в чужую лодку. Если уж это было то, к чему вела меня судьба — утонуть, я чувствовал, что должен это принять.
Моя жизнь была абсолютно беспросветна. Я чувствовал себя так, будто провалился в глубокий, темный колодец. В те дни я часто видел во сне, будто лечу и лечу в бездонный колодец. И часто я просыпался весь в испарине, насквозь мокрый, потому что падение было бесконечным, без единого клочка земли или чего-то такого, куда бы было можно стать ногой… и для меня не существовало ясного пути. Вокруг была сплошная темнота. Каждый следующий шаг я делал впотьмах — бесцельно, наугад. Я находился в постоянном напряжении, в неуверенности и в страхе».
Выхода не было, ясного, прямого пути Ошо не находил. Он прекрасно знал, что сейчас в его жизни наступил решающий момент. Еще немного, и он мог утратить власть над собственной жизнью, из-за нетерпения или недостатка отваги стать неуправляемым. Кроме того, именно отсутствие наставника сделало ситуацию угрожающей. Ошо искал его долго и трудно, но найти так и не смог. Он признается:
«Найти наставника — редкая удача. Не часто находится существо, ставшее не-существом, редко находится присутствие, которое является почти отсутствием, изредка встречается человек, являющийся дверцей в божественное, которая не преградит вам путь, на через которую вы сможете пройти. Все это очень трудно… Да, иногда случается, что человеку приходится трудиться без помощи наставника, мастера. Если мастера найти не удалось, придется работать без мастера, но такое предприятие весьма рискованно».
Это невероятно напряженное и потенциально опасное положение длилось целый год. Оно привело к помутнению рассудка. Ошо так описывает то, через что прошел в тот период времени:
«Почти невозможно понять, что же происходило в течение целого года… Даже поддерживать в себе жизнь мне было очень трудно, потому что у меня пропал аппетит. Дни проходили за днями, а я не чувствовал никакого голода, дни шли и шли, а я не чувствовал никакой жажды. Я должен был принуждать себя есть, заставлять себя пить. Мое тело было настолько бесчувственным, что мне приходилось делать себе больно, чтобы убедиться, что у меня еще есть душа в теле. Мне приходилось биться головой о стену, чтобы убедиться, что голова пока на месте. Если мне все еще больно, значит, я все еще находился в собственном теле.
Каждое утро и каждый вечер я пробегал по пять — восемь миль. Люди уже считали меня сумасшедшим. Почему я так много бегал? Шестнадцать миль в день! Просто для того, чтобы ощущать самого себя… не утратить связь с самим собой… Я ни с кем не мог разговаривать, потому что все сделалось для меня настолько малозначащим, что сформулировать одну фразу стало для меня трудной задачей. На середине фразы я забывал, о чем говорю, на середине пути я забывал, куда иду… Потом мне приходилось возвращаться…
Мне приходилось сидеть взаперти в моей комнате. Я взял себе за правило не разговаривать, ничего не говорить, потому что сказать что-либо означало проговориться о моем сумасшествии. В течение года я просто лежал на полу и смотрел в потолок, считая от единицы до ста, а потом назад — от ста до единицы. Хоть что-то — эта оставшаяся у меня способность считать. Снова и снова я забывал. Мне потребовался год, чтобы снова собраться, обрести какую-то перспективу.
Некому было поддержать меня; некому было сказать мне, куда я шел и что со мной происходит. На самом деле все были против… мои учителя, друзья, мои доброжелатели».