Оскал Фортуны. Трилогия

– Почему? – вступила в разговор Ияшем.

– Там, откуда я родом, хорошие слуги не говорят о своих господах.

– Откуда же ты и почему так хорошо знаешь наш язык? – спросила женщина.

– Из королевства Тонго, что в Ольвии – ответил юноша. – А разговаривать по келлуански меня научил мудрец Тусет.

– Это далеко?

– Очень.

Пока Александр подробно рассказывал о своей несуществующей родине, людей вокруг становилось все больше. Многие шли рядом, прислушиваясь к его словам. То и дело раздавались приглушенные возгласы:

– Чужеземец… Из далекой страны… Слуга мудреца Тусета…

Минут через двадцать они подошли к двум каменным башням, в обе стороны от которых тянулась высокая кирпичная ограда, изза которой доносился глухой шум множества голосов. По сторонам ворот, расположенных между этими башнями, стояли восемь высоких флагштоков с блестящими наконечниками и длинными, чернокрасными флагами. "Похоже, все местные храмы устроены одинаково", – подумал Алекс, вступая на обширный, заполненный людьми двор. В центре располагался длинный прямоугольный водоем с каменными берегами. А в дальнем конце мрачно возвышалось большое здание из темносерого камня, чтото напоминавшее ему своими угловатыми очертаниями, плоской крышей и высокими контрфорсами, в промежутках между которыми из стены выступали статуи человека с бычьей головой.

"По девять Минотавров с каждой стороны, – прикинул Александр. – Это что Лабиринт?"

– Чтобы войти в храм, надо совершить омовение, – сказал Мирапут.

"Вот блин! – юноша даже рот открыл от удивления. – Это же вылитый Чернобыльский "саркофаг"! Совсем как в игре S.T.A.L.K.E.R.".

– Чего застыл? – ктото невежливо ткнул его в спину.

– Простите, – извинился юноша, уступая дорогу пожилой паре, торопливо семенящей к водоему. Глядя на то, сколько людей плещется в воде, Алексу расхотелось там мыться.

– Ты пойдешь в храм? – спросил помощник младшего писца.

– Попозже, – отмахнулся Александр. – Хочу посмотреть на него снаружи.

– Как хочешь.

Алекс бродил по заполненному народом двору, сопровождаемый небольшой группой ребятишек. Если взрослые келлуане ограничивались любопытными взглядами и тихими комментариями за спиной, то дети, не стесняясь, громко обсуждали цвет его кожи, одежду и оружие. Надеясь, что это им рано или поздно надоест, Александр осмотрел храм, любуясь мрачной строгостью форм, напоминавшей готику, и искусной работой скульпторов, смешавших звериные и человеческие черты в своих Минотаврах, сделав их поразительно одинаковыми, как близнецы.

Александр заметил, что многие из богомольцев, входя в храм с корзинами, кувшинами или живыми гусями, возвращались обратно без своей поклажи. Решив оторваться от трех самых настырных мальчишек, все еще шагавших вслед за ним, юноша пошел вдоль ограды, коегде покрытой сетками трещин и свежими заплатами из глины. Как Алекс и рассчитывал, детям не захотелось уходить далеко от веселой ярмарки, и они отстали. А парень оказался на заднем дворе храма, где царила приподнятая суета. Слуги выносили из храма горы лепешек, корзины фиников и инжира, живых гусей и уток, с перевязанными лапками и клювами. "Жрецам тоже пить, есть надо, – философски подумал Александр. – Все, как везде".

Прямо на земле сидел писец, разложив на коленях лист папируса, и громко командовал, куда отнести то или иное подношение. После чего оно исчезало в одном из низких приземистых строений.

Понимая, что его присутствие здесь не желательно, юноша вернулся во двор, где было гораздо веселее.

Тут ходили торговцы с плетеными корзинками, предлагая все: от пирожков и воды, до одежды и амулетов. Стоявший у повозки толстяк предлагал огурцы и тыквы. Деньгами, в обычном понимании, здесь не пользовались. Люди менялись друг с другом продуктами своего труда, иногда используя в качестве оплаты кусочки меди или серебра. Здесь же неподалеку выступали акробатки. Четыре женщины в узких набедренных повязках под заунывную мелодию флейты делали мостики, крутили сальто, ходили на руках. А маленький мальчик с корзинкой ходил вокруг, собирая плату со зрителей.

Люди клали лепешки, горсть фиников, огурцы, лук порей или пучок салата. Судя по тому, с каким энтузиазмом выступали артистки, выручку сегодня следовало считать богатой. Александр бросил в корзинку кусочек меди и направился в противоположный конец двора. Здесь на хлипких столах стояли кувшины с пивом, которое разливали всем желающим за умеренную плату. Избавившись еще от одного кусочка меди, Алекс получил деревянную кружку полную пенного напитка.

Потягивая пиво, он еще раз окинул взглядом двор. Люди торговали, смеялись, разговаривали друг с другом, заходили в храм через низкую широкую дверь, возле которой стоял молодой жрец, строго следивший за тем, чтобы посетители не забывали пройти омовение.

Уже скучая, парень посмотрел на борьбу двух голых здоровяков, катавших друг друга по пыли, послушал сказителя, чтото бормотавшего о богах, аккомпанируя себе на причудливо изогнутой арфе, купил медный стаканчик, вмещавший, по уверению продавца, ровно дебен, флягу из толстой пропитанной кожи и решил возвращаться на судно.

Айри очень обиделась, когда Алекс отказался взять её в жены, и стала более благосклонно относиться к ухаживаниям Треплоса. И ни разу не пожалела об этом. Поэт читал ей стихи, рассказывал такие забавные истории, что девочка чуть животик не надорвала от смеха. Юноша попросил Айри обучить его келлуанскому языку, и та с удовольствием согласилось. Вдвоем они перевели с либрийского пару его стихов. Жаль только, что произношение Треплоса еще не позволяло читать их на публике, хотя он и делал большие успехи. С поэтом ей было гораздо интереснее, чем с Алексом, который вел себя как полудохлая рыба. То спал, то сидел и тупо смотрел на реку, неохотно отвечая на вопросы.

Когда вслед за поэтом в усадьбу позвали Айри, охранник забеспокоился и посоветовал её "глядеть в оба" и быть настороже. Та только фыркнула, услыхав подобную глупость. Как только Нидос скрылся за горизонтом, девочка сразу почувствовала себя в полной безопасности.

И в доме важного келлуанского начальника не произошло ничего плохого. Треплос поборол какогото укра и теперь собирался поразить зрителей своим поэтическим талантом.

Айри добросовестно перевела стихотворение. Слушатели смеялись, а хозяин даже подарил им жареного гуся. Поговорив между собой, они решили не таскать еду в руках и, укрывшись в кустах, быстро все съели. Здесь Треплос полез с поцелуями, но девочка чувствовала, что еще не простила его, и ударила по рукам.

– Все еще обижаешься на меня? – грустно спросил поэт, когда они шли по тропинке к реке.

– Да, – ответила Айри и промурлыкала. – Немножко.

Юноша довольно засмеялся, обнял ее за узкие плечи, но среди кустов уже мелькали костры лагеря, и слышались довольные голоса матросов.

Девочка поморщилась. Коекто из этих мужчин уже приставал к ней с непристойными предложениями. Айри ответила, используя все богатство нидосского воровского лексикона. Непривычные к таким грубым отказам матросы сыпали ругательствами и угрозами. Но руки никто не распускал, опасаясь жреца и Треплоса. Алекс на фоне милетца казался слишком щуплым. Все считали, что его меч лишь непонятная блажь хозяинамудреца.

Поэт красочно описал охраннику все подробности своего боя с чернокожим гигантом. Тот выслушал с привычным сонным выражением лица и хмыкнул.

– Жир гусиный с мо… с лиц вытрите, – буркнул он. – И ложитесь спать. Сегодня ночью будем дежурить. Не нравится мне тут.

Когда пришла очередь караулить Айри, она убедилась, что все матросы крепко спят. Изза близости к жилью сегодня даже не стали разводить костер. Решив, что воровать здесь некому, девочка легла на сундук и задремала.