Осколки недоброго века

– Мой господин…

– «Якумо» и «Ниссин» уже покинули Куре, следуя Внутренним морем к проливу Симоносеки. Там на рейде вы объединитесь в эскадру – в шесть вымпелов броненосных крейсеров. Бронепалубники вице-адмирала Уриу уже в море.

– «Фудзи»…

– Только задержит вас… на манёвре, в преследовании врага.

– Опереться на Цусиму, используя в том числе вспомогательные суда подмандатных территорий?

– Вчера пришло донесение от коменданта порта Такесики – на входе в залив подорвался «Ицукусима». Тралением обнаружились ещё мины.

– Ещё одна головная боль.

Оба замолчали.

Оба уже всё заранее успели обдумать, каждый в отдельности, но так одинаково.

Одинаково оценивая позиции.

Того был благодарен этому молчаливому взаимопониманию.

Очевидности лежали на виду: разворачиваясь эскадрой от Симоносеки, терялось одно небольшое преимущество – у русских был путь отхода в сторону Порт-Артура. Именно поэтому крейсера спешно и усиленно приводили до состояния полных, максимальных ходовых качеств, чтобы они могли дать на те, так необходимые, пару узлов больше, нежели противник!

Альтернативный вариант воссоединения кораблей в эскадру в промежуточной точке в Корейском проливе был чреват – заведомо сильный враг мог перехватить «Якумо» и «Ниссин», использовав шанс разбить отряды по отдельности. Даже с приданными бронепалубниками. Пушки есть пушки, но лёгкие крейсера флота Ниппон (в большинстве трёхтысячетонники с небольшим) на крутой волне слишком неустойчивая платформа для артиллерии. Учитывая, что русские крейсера бронепалубного класса водоизмещением тянут выше шести тысяч.

– «Паллада», – сам себе напомнил адмирал, не заметив, что вслух, – у Иессена три броненосных и «Паллада».

Камимура понимающе кивнул.

Того вторично испытал благодарность.

* * *

С наступлением октября вечерние сумерки в Сасебо всё чаще сопровождались туманами.

Они приходили текучей украдкой поступью, покрывая стоящие у причалов корабли, будто белым саваном, будто уже готовя их в последний путь.

Путь перед крейсерами Камимуры на выходе из гавани торили тральщики.

На тысячи вёрст к западу

Появление крейсеров Иессена в Корейском проливе, в виду японских берегов, нашло немедленный отклик в мировой прессе. Мнения «экспертов» сходились на том, что захват архипелага Цусима для пресечения линии «Симоносеки – Фузан» неминуем. И снова упорно раздувались слухи о скорой высадке русского десанта непосредственно на островах японской метрополии. Спорщики на страницах газет тут же это опровергали, «авторитетно» заявляя, что Россия не располагает для такой серьёзной войсковой операции необходимым контингентом войск.

Контрответом откуда-то всплыло, что якобы цинский Китай намеревается снарядить армию (взять реванш за экспансию Японии в 1894 году против Поднебесной). Даже, дескать, объявились лидеры движения ихэтуаней (так называемые «боксёры»), готовые присоединиться к этой войне с самураями. Драться против общего противника готовы были даже вчерашние враги.

В газетах вдруг появились десятки фотографий, освещающих недавнюю японо-китайскую войну под заголовком «Зверства японской военщины» – жуткие кадры массовых расстрелов и спортивных казней ударом катаны; закопанные живьём ханьцы, горы трупов и просто отрубленные головы.

Европа, которой на далёких азиатов было по большому счёту плевать, была потрясена!

– Что ж, и здесь потомки оказались правы – «информационная война» принесла свои неоспоримые плоды. Общественное мнение цивилизованных стран теперь явно не на стороне озверелых самурайских орд, – Николай II брезгливо просматривал подборку иностранной прессы, поминутно кивая начальнику личной охраны, – что ж, блестяще, Евгений Никифорович.

Ширинкин зарделся, хотя дело «антияпонской пропаганды» в основном было проведено службой российской контрразведки. И почти открыто – дагерротипы выглядели столь наглядным и неоспоримым фактом, что не стали и усложнять, подсовывая их иностранным издателям – сначала они появились на страницах российских газет, и уж затем последовала широкая перепечатка европейцами.

Правда, фотоматериалы (от «ямаловцев») были из хроники ещё несостоявшейся японо-китайской войны «тридцать седьмого года». Но что это меняло?

– Там посол японский, ваше величество, уже дважды подавал запрос на встречу, – Ширинкин показал на пачку газет, – у него тоже весь набор «таймсов», «эко де при» и «дойчей» [59] . По-моему, он негодует.

– Даже так… что ж, просите. Буду его добивать.

Император даже не взглянул на то, что немного взволнованный азиат мял в руках пачку газет – пока и не заикнувшись (этикет-с), но видом выражая протест… видимо, по поводу навета прессы.

59

Имеются в виду названия изданий. Например, «Echo de Paris».

Протест, кстати, вполне бы и официальный – «русский след» в теме «Зверств японской военщины» в принципе и не скрывался, если бы…

Томя паузой, монарх раскурил папиросу, догнав её до половины, наконец, соизволил спросить:

– С чем пожаловали? [60]

Ступивший на два шажка вперёд посол достал лист обращения, прочистив горло, зачитал:

– Согласно пожеланиям правительства Японии, вынужден просить ваше величество повлиять через прессу на общественное мнение, что с клеветнической и фальшивой подачи российских издательств пребывает в панике и осуждении действий японской Императорской армии на территории Китая. Уповаю, что поставленная с вашего одобрения под контроль российская пресса, а с этим и изменение общественного мнения, поспособствует делу поддержания порядка и дальнейшего установления мира между нашими державами.

60

У автора есть подозрение, что государь император Романов помимо необходимой исторической хроники и, что уж там, развлекательных киноэкскурсов, насмотрелся «Сталина». Иначе откуда эти великомудрые снисходительные, явно кого-то напоминающие жесты. И вообще, герои романа иногда выходят из-под контроля, позволяя себе самостоятельные поступки, не слушая автора, – совсем отбились от рук! (Шутка!)

Романов выпустил последний дым, оставил в покое пепельницу, с нескрываемым сарказмом и крайне взыскательно проговорил:

– А вы часом не забылись? Вы – господин Мотоно, и ваши хозяева в Токио? Между нашими странами, между прочим, война! А мы с вами, господин Мотоно, ещё не на мирных переговорах!

Всегда тактичный, предпочитавший обтекаемые и приличные формы в разговорах, Николай вдруг заговорил выверенно жёстко, не скрывая презрения:

– Вы, японцы, так стремитесь стать вровень с великими западными державами, столь желаете влиться в цивилизованное общество, но… О, да! Восток дело тонкое, у вас имеются ещё и собственные, азиатские правила! Правила ведения войны, Сунь-цзы и прочее… когда ночная атака рейда Порт-Артура без объявления войны это совсем не вероломство, а такая-эдакая самурайская хитрость! Да?.. Но я не стану следовать хитро-изысканными восточными путями, а поступлю грубо. Мои генерал-адмиралы неоднократно предлагают… я отказывал, но, пожалуй, соглашусь!

Деревянно-бумажные японские города будут хорошо гореть после обстрелов корабельной артиллерией! А казаки на улицах Токио отрезвят излишне агрессивные самурайские головы!

И без того не выдерживая тон дипломатии, последние слова государя прозвучали особенно резко!

Японец буквально замер, побледнев, затем, медленно темнея лицом, пробормотал, выходя за рамки, презрев условности:

– Этого никогда не будет. У Ниппон… у Японии много богов (это прозвучало, как «много сил»)! Подданные Тэнно не смирятся с бесчестием, не уступят ни при каких обстоятельствах…