Осколки нефрита

— Да уж. Наверняка интересная сказочка на ночь. — Руфус, растянувшийся на крыше каюты, приподнял голову, глотнул из кружки и со стуком опустил затылок обратно на потрескавшиеся доски.

Кружка Арчи тоже почти опустела. Арчи в рот не брал спиртного с тех пор, как ушел от Белинды, однако сейчас ему пришло в голову, что вряд ли стоило так себя сдерживать. Дни на реке быстро потеряли новизну, и только кукурузное пойло делало сносной скуку долгих часов. Пойло и разговоры — Гетти и Руфус все время обменивались невероятными историями своих приключений на реке. Они называли это «заточить». Когда котел был наполнен и двое кочегаров (которых Гетти по какой-то неведомой причине называл Панч и Джуди) могли передохнуть, они уходили на корму, где пили из кружек свое жалованье и болтали с Альфонсом о креолках.

За четыре дня на борту «Моди» Арчи понял, почему команды речных судов имеют такую репутацию на востоке страны. Когда они работали, то работали изо всех сил — и работа была тяжелее, чем у Беннетта: погрузка-выгрузка и пополнение запасов дров. И работали они в любых условиях — даже во время грозы с градом, которая вдруг налетела позавчера с низовий реки. Арчи и не пытался себе представить, каково пришлось трем рабам. Он смотрел на их покрасневшие лица и руки: как же больно должен бить град по голой коже!

«И почему я чувствую себя виноватым? — удивился он. — Ведь не я же их купил, и не я написал законы о рабстве!»

И тогда он вспомнил, как Удо говорил: «Это все, что я могу сделать».

«Да, — сказал себе Арчи, — я понимаю. Я не протестовал и тем самым позволил этому продолжаться».

«Моди» невыносимо медленно тащилась вниз по реке. Прошло уже четыре дня, а они еще только миновали устье Литтл-Каноэ-Ривер в западной Виргинии. Гетти останавливался в каждом занюханном городишке, высунувшем нос из лесов Аппалачей: тут отдаст ящик, там — бочонок и торгуется, где только может. Арчи злился. Да за это время чакмооль мог запросто успеть спрятать Джейн так, что нипочем не найдешь за оставшиеся двенадцать дней! С такой скоростью можно было бы и верхом ехать, даже если бы пришлось покупать свежую лошадь в каждом попутном городишке.

Однако Таманенд велел путешествовать по воде.

«Ну что ж, старый хрыч, — раздраженно думал Арчи, — если я опоздаю, потому что последовал твоему совету, то летом буду охотиться на медведей в западной Пенсильвании!»

Арчи лег вдоль левого борта, чтобы свет факела не мешал смотреть на звезды. Смотреть на звезды оказалось одним из настоящих подарков жизни на реке. Небо горело полосами и облаками света. Увидев ночное небо на реке, Арчи понял, что имел в виду Таманенд, когда сказал: «Бесчисленные, как звезды».

Сенцон Мимишкоа. Четыреста северян. [12] Кажется, кто-то сказал ему это во сне.

— Я однажды видел, как Майк Финк [13] откусил ухо французу, — сказал Руфус, вырвав Арчи из мира грез.

— Да ну? — отозвался Гетти. — Эй, Арчи, это не Майк тебе ухо откусил? Давай уже, выкладывай.

И грохнул кружкой по палубе.

— Тут и рассказывать-то особо нечего, — ответил Арчи. Во всяком случае, здесь нет ничего, о чем ему хотелось бы рассказать. В местном фольклоре ожившие мумии и мексиканские боги популярностью не пользовались.

12

Сенцон Мимишкоа (Centzon Mimixcoa, в переводе с ацтекского — «Четыреста северян») — звезды северной части неба; согласно ацтекской мифологии, это четыреста богов — четыреста братьев, сыновей Чальчиутликуэ.

13

Майк Финк (1770–1823) — американский колонист.

— Был там один карлик по имени Чарли, но все звали его Циркач, — начал Арчи. — Я… в общем, я поссорился с его друзьями. Просто оказался в неподходящем месте в неподходящий момент. Однажды ночью они втроем меня поймали там, где мне не следовало быть, и…

Ну и все вообще-то. Вот и все факты. Однако Арчи знал, что истории рассказываются не ради фактов. Если он хочет, чтобы Беннетт его все-таки выслушал, то придется придумать что-нибудь получше голых фактов.

— Там, где тебе не следовало быть? — Гетти выпрямился, и его кресло скрипнуло. — А где именно?

— В Нью-Йорке.

— В Нью-Йорке? Серьезно? А как ты попал в Нью-Йорк?

— Родился там, — ответил Арчи. Он допил остатки и швырнул кружку за борт. Проглотил виски и закончил рассказ: — Это было до того, как я попал на реку.

— Ни хрена себе! — с отвращением бросил Гетти. — Я-то думал, ты такой матерый волк, а тебе какой-то карлик в Нью-Йорке ухо откусил.

— Видал я одного карлика в Сент-Луисе, — сказал Руфус. — Не помню, как звали, но, по-моему, он был в цирке.

— Нью-Йорк! — фыркнул Гетти. — Мы заполучили в команду парня с востока! — Он зажег спичку и раскурил огрызок сигары. — Я-то думал, ты такой смелый, что даже глазом не моргнул, услышав имя «Моди», а ты, оказывается, просто ни черта не знаешь. Ну что ж, придется рассказать. Есть три способа сглазить судно: назвать его женским именем, выбрать имя из четырех букв и чтобы оно начиналось на «М». Наша посудина трижды проклята. Единственный белый, чокнутый настолько, чтобы согласиться на ней плавать, — это Руфус. И то только потому, что он слишком пьян для проклятий.

«А я слишком проклят, чтобы напиться», — подумал Арчи. Кружка кукурузного виски всего лишь растравила душу и вызвала сонливость. В небесах Сенцон Мимишкоа проплывали мимо почти полной луны, зависшей над верхушками деревьев на берегах Огайо.

— Капитан, а ты разве веришь в проклятия? — спросил Арчи.

— Конечно, верю! И эти черномазые на корме тоже верят: они бы вмиг сбежали, если б я их не заковал. Один и сбежал: прыгнул в воду прямо в кандалах, чуть выше Каира. Его кудрявая головушка пошла ко дну, как пушечное ядро. Еще бы я не верил в проклятия! Но у меня есть секрет: ни одно дурацкое проклятие меня никогда не коснется. Я еще больший псих, чем колдуны вуду — и даже чем сам дьявол! Госпожа Удача мочит свои штанишки при одном звуке моего имени. Поэтому я не боюсь проклятий. Я мог бы назвать это суденышко «Богом», и старикашка бы и пикнуть не посмел.

Гетти сдул пепел с сигары, и во внезапной вспышке углей Арчи увидел, что добродушие исчезло с лица капитана.

— Подумай об этом, парень. Подумай, прежде чем тебе придет в голову сделать ноги. Не хотелось бы мне заковывать в кандалы белого человека.

На следующее утро Арчи проснулся от звона колокола. Каждый удар отдавался в голове, словно в нее гвозди вбивали, — вот уж чего не бывает у трезвенников, так это похмелья! Правда, на борту «Моди» колокола не было — тогда откуда этот трезвон?

Арчи поднялся, поморщившись от глубокой боли в бедре, вызванной ночевкой на холодной палубе. Звон колокола доносился сверху по течению. Посмотрев туда, Арчи заметил, что река сужается. Он мог бы легко добросить камень до любого берега.

— Бери шест и следи, чтоб мы не налетели на корягу! — крикнул Руфус с насеста на крыше каюты.

— Где мы? — спросил Арчи, занимая свое место на носу. И кто это так трезвонит? Чтоб ему сдохнуть!

Приоткрыв парусину, закрывавшую сложенные ящики, Арчи убедился, что саквояж все еще там, где он его оставил. Пытались ли его открыть — не поймешь, придется отложить проверку до более подходящего момента.