Оскорбление третьей степени
Шрифт:
На кухне воцарилась мрачная тишина.
— Но послушайте, если вы не сомневаетесь, что они с Александром сейчас дерутся на дуэли, то все просто. Инспектор правильно подметила, не ракеты же они будут друг в друга запускать. Значит, они где-то вместе. А вот где — это и впрямь большой вопрос.
— Александр в Кёпенике! — воскликнула Констанция. — Сейчас позвоню ему.
Она набрала номер Шилля, трубку сняли, и женский голос, перекрикивая оглушительно громкую музыку, сообщил Констанции, что вечеринка проходит великолепно. Выяснилось, что женщину зовут Лилли, что в отеле отмечают девичник и что миляга Александр, за которым ей. Констанции, следует приглядывать в оба глаза, если, конечно, еще не поздно, оставил у нее, Лилли, свой мобильный. Где он сейчас? О, Констанция не поверит ушам, когда услышит ответ,
— Где? — завопила Констанция. — Где проходят эти похороны?
— Он не сказал, — завопила Лилли в ответ и, перекрикивая ритм танцевальных басов, добавила: — Ох, если покойный — кто-то из ваших близких… Мои соболезнования.
Неоновый свет под беленым потолком и бледно-зеленый кафель на стенах придавали туннелю зловещее очарование. У стены, лежа на левом боку, крепко спал парень лет тридцати. Мелкие струйки, бегущие по красно-коричневой напольной плитке, нисколько ему не мешали. На человеке была черная кожаная куртка с когда-то белой подкладкой из искусственного меха. Его квадратная наголо бритая голова свешивалась и почти касалась плеча. Судя по виду, мужчина был в стельку пьян.
Полина в раздумьях прошлась мимо него и решила ничего не предпринимать.
— По-моему, он такой же свидетель, как этот кафель на стенах, — сказала она Дженни. — Надеюсь, я права. — Носком ботинка Полина осторожно коснулась ноги спящего.
Взволнованный Квиз догнал их и принялся обнюхивать пьяного. Особенно пса заинтересовал левый карман его куртки. Квиз залаял и зафыркал, отчего мужчина вздрогнул и проснулся.
Не давая ему опомниться, Полина заговорила строгим голосом:
— Мой юный друг, позвольте узнать, кто вы? Как вас зовут?
— Цербер, — оторопело произнес тот. — Ханнес Цербер, а что? Что случилось?
— Это я у вас спрашиваю, герр Цербер! На дворе глубокая ночь, а вы спите посреди стрельбища! Вы что, совсем спятили?
— Посреди стрельбища? — Он растерянно огляделся. — Это разве не туннель?
— Совершенно верно, туннель при стрельбище. Как вы вообще сюда попали? Если бы собака вас не нашла, вскоре вас могло бы уже не быть на этом свете. Здесь вот-вот начнется важный эксперимент.
Цербер в недоумении посмотрел по сторонам и вверх, а затем попытался встать.
— Что еще за дерьмовый эксперимент?
— Эксперимент с магическими пулями, — лихо соврала Полина. — Слышали об убийстве Джона Кеннеди? — Не дожидаясь ответа, она продолжила: — Пуля вошла сзади, прошла через голову и горло, затем выписала дугу, проникла в ногу, вылетела наружу через руку, упала в пепельницу и рикошетом вернулась в тело. Всего то ли семь, то ли шесть таких вот попаданий, верно я говорю, Дженни?
— Вроде бы, надо еще раз пересчитать, — отозвалась та.
Квиз залаял громче прежнего. Мужчина встал, опираясь на стену, и попятился.
— Да ну, бред какой-то, — буркнул он. — Впрочем, насчет Кеннеди в это тоже никто не поверил, однако же он все равно помер.
Полина наклонилась и мелом провела черту в том месте, где еще недавно сладко спал Ханнес Цербер.
— Первый стрелок встанет вот здесь.
Танненшмидт терпеть не могла чувство, будто что-то упустила, и сейчас она испытывала именно его. Старший инспектор села в машину и стала ждать, сама не зная чего. Перед ней простиралась улица, пустынная и ничем не примечательная. Дом погрузился в сон, свет горел только в кухонном окне фрау Эберляйн. Совсем недавно Констанция Камп стояла там на подоконнике и, будь она чуть более отчаянной, сейчас могла бы лежать мертвой на тротуаре. Танненшмидт никогда не переставала удивляться, насколько мало нужно, чтобы лишить человека ума-разума, даже если у него никакого ума-разума и не было. Она включила полицейское радио. Подобно тому как другие люди следят за футбольным счетом или сообщениями о пробках, старший инспектор иногда любила послушать, что за преступления расследуются в городе в настоящее время. Слыша код 021, «Ограбление банка», или 025, «Неуплата по счетам», или 096,
«Домашний скандал», она испытывала умиротворяющее, по крайней мере для офицера полиции, ощущение, что мир существует и что жизнь в нем идет своим чередом. Код 048, «Самоубийство», ее огорчил. Из Целендорфа только что сообщили об эксгибиционисте, код 075. Танненшмидт снова подняла взгляд на окно фрау Эберляйн и вспомнила, как караулила под окном фрау Ксаверштейн во время практики в полицейской академии, и подумала о питомце покойной дамы, который теперь был ее собственным питомцем, о сомике, одиноко кружащем по аквариуму в ее квартире. Инспектор вытащила мобильный и посмотрела в ничего не выражающие рыбьи глаза.За размышлениями Танненшмидт не заметила, что к подъезду подкатило такси и в него вихрем влетела Констанция Камп, после чего машина с ревом умчалась прочь.
Со стороны всегда кажется, что стрелять из пистолета легко, но на самом деле это сущая морока: извлечь магазин, снять с предохранителя и открыть затвор, вставить в магазин патроны, вернуть магазин на место и закрыть затвор, поставить на предохранитель… Лоренц объяснял все это, показывал, повторял, однако ни Шилль, ни Марков не могли выполнить движения в правильной последовательности. Они едва не поругались, когда Марков высказался в том духе, что, если стрелять в кого-то так сложно, не лучше ли просто оставить его в живых? Шилль, стоявший достаточно далеко от нее, хрипло рассмеялся, но воздержался от ответа, напомнив себе, что на перепалки у них нет времени.
В конце концов Лоренц сделал все сам: вставил в каждый магазин по одному блестящему латунному патрону, передернул затвор вальтера и поставит на предохранитель, передернул затвор парабеллума и поставил на предохранитель.
Тем временем во чреве туннеля, под водой, которую здесь было едва слышно, настолько тихо и незаметно она протекала над ним, между Дженни и Полиной разгорелся спор. Дженни, которая до настоящего момента верила, надеялась и желала, чтобы все происходящее оказалось странноватым, но в конечном счете безопасным фрик-шоу, теперь уже сильно сомневалась в этом, видя, как старательно ведутся приготовления. Когда Полина дорисовала последнюю отметку мелом, Дженни поняла, что дело зашло слишком далеко.
— Я ретируюсь, — сказала она.
— Ну конечно, ты должна будешь ретироваться, — отозвалась Полина, выбрасывая мел и удерживая Квиза, который хотел за ним погнаться. — Мы все должны будем ретироваться, стрельба не бывает тихой, понимаешь?
Дженни покачала головой.
— Я имею в виду, что дистанцируюсь.
— Правильно, так и надо, — одобрила Полина.
— Да как ты не поймешь, я выхожу из игры! Это же безумие! Они поубивают друг друга! Что тут вообще творится? Я-то думала, это все понарошку, дурацкая игра, да и только!
Эхо ее голоса, кувыркаясь, разнеслось по туннелю.
Полина положила руку на плечо Дженни.
— Игра и есть. Николай принял меры предосторожности. Ты что, всерьез подумала, что мы допустим настоящую стрельбу? Не беспокойся, все будет понарошку.
Новость огорошила Дженни.
— Что? Но разве не… То есть… — забормотала она. — Как это — понарошку?
— Пистолеты зарядят холостыми. Только не проговорись никому, будь добра, — перешла на шепот Полина, потому что трое мужчин уже спустились по лестнице и направлялись к ним.
И Дженни, чьи глаза были скрыты солнцезащитными очками, Дженни, крайне сомневающаяся, можно ли верить последним словам Полины, Дженни, лихорадочно размышляющая о том, что, если Полина сказала правду, стрельба холостыми может привести к еще более непредсказуемым, а то и катастрофическим последствиям, взглянула на мужчин и смущенно улыбнулась.
Констанция, своими причитаниями о надвигающейся опасности и банкнотой в сто евро добившаяся того, что водитель нарушил кучу правил дорожного движения, едва не выпала из продолжающего ехать такси на порог «Пента-отеля». Она пробежала сквозь гудящую толпу к бару, чтобы узнать, где находится стойка администратора, и, узнав, что бар и есть стойка администратора, тотчас спросила бармена, известно ли ему что-нибудь о местонахождении герра Шилля. «Это чрезвычайно важное, чрезвычайно личное дело, без преувеличения, вопрос жизни и смерти», — добавила она.