Оскорбление третьей степени

Фрау Эберляйн, наливая воду в пузатый чайник, в который предварительно положила несколько фильтр-пакетиков с шиповником, вполголоса запела:

Я сижу в широком кресле;

Предо мной камин трещит;

С закипающей водою

Чайник песню мне жужжит^[12].

— Не нравится мне это, — хмуро проговорила Констанция.

— Что-что? Никогда не говорите бывшей учительнице немецкого, что вам не нравится Гейне!

— Да я не о стихах, а о полиции. Их визиты — вот что мне не нравится.

— Понимаю, дорогая. Двое мужчин, как говорила моя матушка, это всегда путаница. Почти всегда. С одним исключением, пожалуй.

— А именно?

— Если их одинаково зовут. Тогда путаницы не возникает. Мама была замужем дважды — за моим отцом Эрвином, который погиб на войне, и потом за вторым Эрвином, послевоенным, который стал мне отчимом. В общем, этакий собирательный Эрвин получился, и я много лет не догадывалась, что Эрвин-отчим и Эрвин-отец — разные люди.

Констанция, невольно вспомнившая, что пару раз назвала Оскара Александром, на что тот отреагировал со смесью досады и великодушия, была слишком поглощена расследованием исчезновения своих бывшего и нынешнего кавалеров и потому не смогла связать визит полицейских с историей о двух Эрвинах.

— Просто безумие, — вздохнула она.

Фрау Эберляйн разлила по чашкам шиповниковый напиток, который лился из носика чайника, точно разбавленная кровь.

— А главное безумие состоит вот в чем: взгляните, это они, на снимках, один и другой. Поразительно похожи!

— О Маркове и Шилле такого не скажешь. Один скорее похож на ваш чайник, а другой, — Констанция огляделась, — на кактус. — Она осеклась, пораженная зловещей безвкусицей этого сравнения, и горько разрыдалась.

Фрау Эберляйн достала из кармана халата батончик «Темпо» и, за неимением других вариантов утешения, покрутила коробкой конфет на столе.

— Да, чего только в жизни не бывает. Возьмите лучше конфетку, поверьте старушке, сладкое и спиртное вам сейчас точно не повредят.

Констанция словно не слышала ее. Она вытащила мобильный, в сотый раз набрала номер Маркова, в сотый раз услышала в ответ только длинные гудки.

— Дорогая, на вашем месте я бы хорошенько обдумала, что можно сделать в столь поздний час. Вариантов всего два: либо ложитесь спать, ведь до завтра мир вряд ли перевернется, либо обратитесь в полицию.

Телефон старшего инспектора Танненшмидт умел звонить в самое неподходящее время, а уж субботние вечера были его излюбленным временем для звонков, отчего Танненшмидт не удивилась, когда экран телефона засветился. Чему она удивилась, так это тому, что беспокоила ее фрау Эберляйн с Яблонски штрассе, которая объяснила, что, исполняя соседский долг, звонит от имени другой дамы, которая в данный момент, к сожалению, не может говорить, потому что сидит у фрау Эберляйн на кухне и плачет. Речь идет о Констанции Камп, бывшей подруге герра Шилля и нынешней подруге некоего герра Маркова, или наоборот. Оба названных господина в настоящее время словно исчезли с лица земли, и фрау Камп опасается, как бы они не натворили глупостей. Фрау Эберляйн будет очень признательна инспектору Танненшмидт, если та приедет сюда и поможет ей утешить бедную женщину. Из угощения есть остывший шиповниковый настой, но можно и кофе сварить.

Полчаса спустя Танненшмидт прибыла на Яб-лонскиштрассе, при этом ею двигал не столько профессиональный, сколько личный интерес. По пути она гадала, почему Констанция Камп решила покинуть «Тихую обитель» раньше срока. Воспрянув духом с ее появлением, Констанция успокоилась, смогла наконец нормально разговаривать и поведала собеседницам о том, что узнала сегодня днем после возвращения из Трибеля.

Инспектор, которую фрау Эберляйн угостила чашкой горячего кофе, выслушала Констанцию и сказала, что если бы полиция затеяла расследование в отношении всех взрослых мужчин, которые не проводят вечера дома и ночуют неизвестно где, то пришлось бы устанавливать наблюдение у каждой третьей квартиры. Однако в конечном итоге пребывание вне дома является частью западной культуры, таковы уж современные реалии. Затем Танненшмидт достала депешу, которую Шилль написал Маркову, и спросила у Констанции, что ока об этом думает.

Читая письмо, Констанция бледнела прямо на глазах.

— Где, где они договорились встретиться? Нам нужно немедленно ехать туда!

— Увы, как раз этого мы и не знаем. По-вашему, дело серьезное?

— Серьезнее некуда. Когда написано и доставлено это письмо? Почему вы не связались со мной раньше?

Фрау Эберляйн, с большим увлечением слушавшая этот диалог, попросила разрешения тоже взглянуть на депешу Шилля. Пока пожилая дама читала, Танненшмидт по пунктам перечислила все действия, которые были предприняты для обнаружения какого-либо правонарушения или хотя бы подтверждения первоначального подозрения, и рассказала, насколько бесплодными оказались ее усилия, включая вчерашний визит в «Тихую обитель», где она надеялась встретиться с нею, фрау Камп, и обсудить случившееся.

— Когда не знаешь, что делать, невозможно ничего сделать, даже если очень хочешь, — посетовала инспектор.

Констанция спрятала лицо в бумажный носовой платок.

Фрау Эберляйн вернула письмо и лаконично заметила, что все в нем лишь пустые слова, интересно становится только с того момента, где Шилль упоминает секундантов.

— По-моему, за эту ниточку вы так и не потянули. А мне кажется, герр Шилль уделяет секундантам чрезвычайно большое внимание, черт знает почему.

— Ну да, вчера в опере Маркову вручили второе письмо. В нем сказано, что встреча секундантов состоится сегодня в полдень в велнес-оазисе с рыбками или для рыбок, точно не знаю. Чтобы проверить этот след, мы отправили туда человека, но опять ничего не добились. Наш сотрудник не увидел никого, если не считать двух женщин, которые принимали ножные ванны.

— Что значит «если не считать двух женщин»? — возмутилась фрау Эберляйн. — С вашего позволения, вы сидите на моей кухне в обществе двух женщин!

Инспектор медленно выпрямилась, лицо ее выражало растерянность. Она вынула из кармана телефон, подержала его в руке и убрала назад.

19

Оттенки черноты

Режиссеру, который в будущем задумал бы экранизировать эту дуэль, следовало бы прописать в сценарии, что противники, то есть Марков и Шилль, спускаются в туннель с противоположных входов, один со стороны Фридрихсхагена, другой — Кёпеника: так было бы красивее и эффектнее. Вот они медленно сходят вниз по ступеням, слушая гулкое эхо собственных шагов, попадают в туннель и продолжают идти навстречу друг другу, их суровые лица напряжены… Впрочем, бессмысленно представлять себе то, чего не было. Все вышло иначе, все должно было выйти иначе. Во-первых, столь подробно спланированный и точно отлаженный процесс потребовал бы большего вовлечения всех участников и дуэль наверняка пришлось бы не раз репетировать; во-вторых, секундантки выбрали местом встречи именно вход со стороны Фридрихсхагена. У него-то и собралась ровно в час ночи группка людей, которые стояли рядом, точно случайные попутчики, угрюмо молчали и избегали встречаться взглядами.

Итак, мероприятие, если угодно назвать происходящее этим словом, все-таки удалось организовать, несмотря на сопротивление практически всех причастных и даже тех, кто не имел к нему отношения. Теперь им предстояло решить вопрос об очередности дальнейших действий, вызывавший у них обоснованные сомнения, ведь, в отличие от дуэлей прежних эпох, в которых буквально каждое движение было прописано заранее, а участники понимали, что должно произойти, и являлись на поединки по собственной воле, среди собравшихся в этом туннеле ни у кого, кроме разве что Шилля, не было ни соответствующих познаний, ни тем более опыта. Кто-то возразит, что и в те давние времена не все шло по сценарию, а иногда вообще наступал полный кавардак. Но дело в том, что современники Лассаля или Казановы владели шпагой и умели держать пистолет. Этому они учились в школе жизни, и если мы задумаемся, к примеру, о том, сколько поэтов, о которых едва ли можно сказать, что их так уж воодушевляло военное дело, сражались на дуэлях и погибали, то поймем, насколько обыденным и привычным было раньше цивилизованное убиение и умирание.

Насколько далеки от этого были люди, которые собрались у входа в туннель! Букинист, перечитавший множество книг о дуэлях и утративший связь с реальностью. Психиатр, находящийся едва ли не на грани безумия. Его пациентка, парадоксальным образом оказывающая ему поддержку. Трое переселенцев из России — завхоз, домохозяйка и пианист-пенсионер, сдающие дуэлянтам в аренду пистолеты и патроны. А еще такса по имени Квиз, которая, не подозревая ничего дурного, суетилась под ногами, обнюхивала обувь и одежду и время от времени с большим энтузиазмом бегала за палкой, которую Полина бросала в ночную тьму.