Осквернитель Соломон II
Шрифт:
Когда буря улеглась, он практически рухнул на нее, пока они вдвоем восстанавливали дыхание на протяжении целой минуты. Пот покрывал их тела, а их сердца неистово стучали в унисон в том месте, где их грудные клетки прижимались друг к другу.
Усталость. Соломон уже ощущал это состояние в своем ослабленном теле. Ему придется дорого заплатить за этот героический секс-марафон. Он, вероятно, вновь выйдет из строя с растяжением мышц во всех возможных местах.
Но, Боже, это стоило того. Чтобы пребывать в состоянии полного очищения и истощения от их первого занятия любовью. Лежа рядом с ней, он все еще
– Я...
Он замер, охваченный страхом, поднимая голову.
– Что случилось?
– Просто нужно в ванную.
Рыча и кряхтя, Соломон медленно, испытывая облегчение, отстранился от нее, тут же задаваясь вопросом, каким образом она собиралась сделать это. Не то чтобы он успел внимательно осмотреть место, которое на данный момент было их временным домом, но все, что ему удалось разглядеть в их комнате, свидетельствовало о том, что там дела обстоят не лучше. Видя, как она обернула вокруг своего тела тонкую простынь, Соломон заволновался, куда она могла пойти.
– А где здесь ванная?
– если она находилась где-то снаружи, то Хаос определенно не пойдет туда.
– Я пользуюсь горшком в углу комнаты, - ее радостный голос дал ему понять, что это было одной из самых лучших особенностей их временного жилья.
Горшок в углу. По крайней мере, это лучше, чем выходить на улицу. Он наблюдал за ней, но все, что видел, это едва различимые движения белой простыни в дальней части комнаты. Но не в той же стороне, откуда она принесла воду; было похоже, что она расположила вещи с удобством для использования. Он чувствовал, что это был хороший знак, полагая, что ее душевное состояние преодолело ее безумное прошлое. Любой вид порядка казался ему хорошим признаком, по крайней мере, он надеялся на это.
Осознавая, что пристально смотрит на девушку, он отвел взгляд в сторону и осмотрел грязные стены и темные углы комнаты. Чем дольше он продолжал смотреть, тем больше ему начинали чудиться разнообразные сферические образы в тенях, которые усиливали чувство страха, что пробиралось в данный момент к нему под кожу. Черт возьми, что это за херня?
Он обернулся, когда Хаос вернулась обратно, взяла лампу и направилась в заднюю часть комнаты.
– Посмотри, - проговорила она взволнованным тоном.
Соломон перекатился на живот и заметил, что она что-то держит в руках. Он сфокусировал взгляд в попытке рассмотреть странный объект.
– Это хлопушка для мух! – выдохнула она вне себя от радости.
– И на это посмотри.
– Она держала старый черный телефон с дисковым набором, тот у которого прямой провод вместо шнура. Она продолжала показывать ему вещи, которые для нее определенно являлись сокровищами.
– Я нашла семь банок. И посмотри еще на это!
– произнесла она, визжа от восторга.
Соломон силился рассмотреть, что это было.
– Что это, черт возьми, такое?
Она захихикала и поспешила к нему, чтобы показать, и Соломон подпрыгнул, когда показались крошечные зубчики кошелька.
– Господи Иисусе, где ты взяла это чудовище?
Она рассмеялась и поспешила вернуть его на место.
– В шахте. Чернокожий мужчина разрешил мне гулять по ней.
– В шахте?
–
– Откуда ты знаешь, что это безопасно?
– Безопасно? А почему, собственно, это не должно быть безопасно?
– проговорила она, произнося слова с явным любопытством.
– Ну... например, потому что они могут напасть и... мы не знаем, возможно, там есть кто-то, кто ищет нас.
– О, нет, - произнесла она беспечно.
– Мастер не пойдет в шахты.
– Она молчала в течении длительного времени, возможно, осознавая то, что на ее прежние представления о жизни больше нельзя полагаться. Особенно теперь, когда она знала, что Мастер был лгуном и дьяволом во плоти.
– Ты собрала настоящую коллекцию, - проговорил он, не желая, чтобы она зацикливалась на его словах.
Хаос тут же оживилась, продолжая показывать ему различные странные вещицы, которые, как она полагала, были совершенно бесценными.
– И вот посмотри! – тяжело дыша, она присела на корточки, чтобы показать ему куклу. От взгляда на нее, кожа Соломона покрылась мурашками. Она, кажется, даже не замечала или не придавала особого значения тому, что кукла больше была похожа на игрушку, одержимую демоном из фильма ужасов. Пока Хаос поглаживала то, что осталось от этой мерзкой штуковины, на Соломона вдруг обрушилось понимание того, что, вероятно, у девушки никогда не было куклы.
– Она ... симпатичная, - проговорил он.
Хаос захихикала.
– Ну, когда-то точно была. Когда-то она принадлежала маленькой девочке, которая ее очень сильно любила. У нее был дом и собственная жизнь, и, похоже, они проводили много времени вместе, играли и делились секретами. Я назвала ее Марси, - она бросила взгляд на Соломона и положила куклу. – Поскольку я не знаю, как ее зовут, мне пришлось назвать ее первым именем, которое пришло мне в голову.
Сердце Соломона защемило от того, как она объяснила, почему она назвала ее этим именем, даже не осознавая, что давать имена куклам было необычно (Прим.: Marcy созвучно с Mercy, что с англ. переводится как «милосердие, пощада»).
– Иди ко мне, Красавица. Мне холодно без тебя. Иди сюда и расскажи о своих сокровищах.
Она смотрела на свою груду вещей достаточно долгое время, чтобы он мог предположить, что она явно не в восторге от его приказа. Но, прежде чем он смог решить, как исправить ситуацию, она поторопилась обратно и распахнула свою простынь, официально заставляя забыть Соломона обо всем остальном.
Он заключил ее в свои объятия и укрыл их обоих простыней, даже несмотря на то что температура в комнате была довольно комфортной. Легкое покрывало придавало ощущение безопасности и удерживало тепло их тел.
Хаос устроила голову у него на груди. Сплетаясь руками и ногами, они прижались друг к другу.
– Как ты думаешь... мы когда-нибудь еще увидим опоссума и Чампа снова?
Ее теплое дыхание согрело его, в отличие от тоски в ее словах.
– Я не знаю, Красавица, - проговорил он, чувствуя, что ответить ей честно будет наилучшим решением.
– Знаешь, а ведь мы всегда можем завести еще питомцев.
Она рисовала крошечные рисунки кончиком пальца на его груди.
– Это уже будет не тот опоссум.