Ослепительный нож

–  В полном здравии и Иван, и Юрий, - отвечал воевода.

–  Мыслю многое об Иване, - пооткровенничала Евфимия.
– Зрю его в славе. Будучи на берегах Волхова, собственноушно слыхала, как чудотворец Михаил Клопский предрёк ему полное одоление над Великим Новгородом.

–  Не вместе ль мы любовались Волховом?
– напомнил воевода.
– Не слыхал такого пророчества.

–  Я вдругожды была, - сообщила боярышня.
– Бежала от Шемякиной казни.

–  Поведывали о твоих мытарствах, - поник Юрий Патрикеич.
– Только ведь этот юродивый, сказывают, родня князю Константину Дмитричу, нашему супротивнику, Царство ему Небесное!

–  Запомнился мне тот день!
– не отозвалась Всеволожа на замечание Наримантова.
– Как после стало известно, он вточию совпал с днём рождения Иоанна. Юродивый объявил, что крестил новорождённого Троицкий игумен Зиновий. Как мог узнать?

–  Чудны дела твои, Господи!
– Воевода возвёл очи горе.
– Кому даёшь, у кого отымаешь - Твоё Господне соизволение… Однако же истомилась ты, неусыпная путница, пора и на опочив, - поднял он Всеволожу, запечатлев отцов поцелуй на её челе.

Расстались до завтра, не ведая, что сулит день грядущий.

Поутру - ни свет ни заря - ворвалась в опочивальню Раина:

–  Беда, голубонька!

–  Какая ещё беда?
– вскочила уставшая от бед Всеволожа.

–  Прошла беда!
– обрадовала лесная дева.
– А страху-то было! В шестом часу ночи поколебался весь город, Кремль и посад, домы и церкви. С меня неведомая сила стряхнула сон. И сила-то недолгая, а незримая - вот в чём страсть! Вся челядь обеспамятела: бегают, кричат… Княгиня Марья Васильевна объявила, якобы внутриземье разверзло недра, дабы поглотить Москву. Князь вышел в одной сорочке, усовещивал подружию. Наименовал происшествие явлением естества, весьма необычного для земель северных. Евфимия тем временем умывалась и одевалась.

–  Землетрясение!
– вымолвила она.
– О разрушениях не говаривают?

–  Нет, - качнула головой Раина.
– Лишь со слезьми не спавшие исповедуют спавшим всё виденное и слышанное. Гром изошёл из земных глубин. Ночь осветилась нечувствительным заревом. Дворский Кузьма счёл нечаянный ужас предтечею новых бед…

Суматошно начавшийся день суматошно продолжился. Челядинцы передавали друг другу слухи и пересуды, сообщали, что ни на Торгу, ни в домах ни о чём ином речи нет, кроме как об ужасном явлении. Юрия Патрикеича не было весь день. Всем распоряжалась Марья Васильевна. Унять общую дрожь было не в её силах… Вдруг зазвонили колокола. Радостно, как на светлый праздник. Все колокола уцелевших от пожара церквей московских возвещали окрест некое благое известие. Дворский Кузьма первый принёс его в дом:

–  Государь воротился из плена!

Ввечеру на двор Наримантова прибыл конный поезд. Евфимия углядела из слюдяного оконца, как в нестойком кружевном мареве первого раннего снега всадники спешивались, выгружали из возков скарб. Весь дом наполнился мужским говором.

–  Бра-тинь-ка-а-а!
– раздался истошный голос Марьи Васильевны, вероятно обнимавшей как бы выходца с того света.

Евфимию никто не позвал. Десятое чувство подсказывало не покидать свою ложню.

Раина, вбежав, перечислила всех прибывших:

–  Хозяин с Плещеевым и другими боярами привезли великого князя! Готовят пир!..

–  Ты собиралась сегодня в Нивны, - напомнила Всеволожа.

–  Собиралась, не собралась, - тряхнула дева кудряшками.
– До того как земля разбудила, увидела «привидение». Забыла рассказать в суете. А ехать не еду.

–  Про кого «привидение»?
– полюбопытничала боярышня.

–  Про тебя…

В дверь очесливо постучали.

–  Взойди, Василиус.

–  По стуку узнаёшь меня, Евушка?
– широко улыбаясь, вошёл государь к своей недавней сподвижнице. Раина исчезла. Он уселся на сундуке, упёр руки в колени.
– Вот мы и на Москве!

–  Слава тебе, Господи!
– перекрестилась боярышня на икону Спасителя.

–  Не токмо в столице, во всех городах, в самих хижинах сельских добрые подданные веселились моему возвращению, спешили воочию лицезреть, - начал он рассказ.
– Забыв о горькой стихии, москвичи толпами шли навстречу. В Переславле нашёл многих князей, бояр и детей боярских. Ратных собралось столько, хоть иди на сильнейшего из врагов. Старикам сие напомнило деда моего, славимого после Куликова поля. Донской пленил славой, я тронул сердца несчастьем.

–  Не обольщайся, - молвила Всеволожа.
– Боюсь давать волю чувствам. Жизнь многожды повергала из радости в горе.

–  Горестно видеть московский пепел, - охладился великий князь.
– Пустыри вместо улиц. Не имею дворца. Оставил матушку на Ваганкове, в её доме. С ней Марья и дети. Сам поживу пока в тереме Юрия Патрикеича, единственном уцелевшем в Кремле.

–  Ещё Шемякин двор уцелел, - усмехнулась Евфимия.

–  Ох, не напоминай о Шемяке!
– отвернулся Василиус.

Боярышня встала.

–  Пришло мне время прощаться с гостеприимным боярином и твоей сестрой.

Василиус взял её за руку и вновь усадил напротив.

–  Выслушай до конца. Завтра возьму детей и поеду к Троице. По обычаю отцов и дедов вознесу благодарственные молитвы за спасение от поганых. Марьица остаётся, сызнова тяжела. Матушке не можется. Возьму кой-кого из ближних. Очень бы желательно, чтобы ты спустя день-другой оказалась там же, на богомолье. Нашли бы время и место для дружественной беседы. Есть о чём. Известно мне подлинно о твоём позове в царский диван. Ты ни о чём таком не обмолвилась со мною в Курмыше. Теперь поведаешь всё потонку. Да и помолиться следует самой. Чудом ведь спаслась!

–  Отпусти в Нивны, - вновь поднялась Евфимия.
– Не неволь. Отдохну, съезжу к Троице. По твоём оттуда отбытии.

Великий князь тоже встал.

–  На колени ли государю пред тобой пасть? Не милости прошу, а покорности. Бог ведает, в святом месте не последней ли будет наша с тобою встреча. Слово даю: отпущу с богомолья хоть в Тверь, хоть в Нивны твои лихие. Детьми дружили. Ничем дружбу нашу не посквернил. Была б ты мужеска пола, осталась бы с детства в моих друзьях. Советовались бы и сражались бок о бок. Мать была мне советчицей, десятилетнему сироте. Привык! Ныне отвыкаю. А что иные? В друзьях обнаруживаю врагов. Не оставь хоть ты меня, Евушка, ни в радости, ни в злосчастии. Казни за все вины перед тобою и твоим батюшкой. Только не оставляй…

Всеволожа подошла к свету, ткнула лоб в оконницу.

–  Еду вслед за тобой. Помолимся и расстанемся. Василиус поцеловал её в щёку.

–  Прими братнее лобызанье от непутёвого своего государя…

По его уходе Раина не замедлила появлением.

–  Я завтра - на богомолье. Ты - в Нивны, - встретила её Всеволожа твёрдым решением.

–  Василиус сел на коня и отбыл с Плещеевым, говорят, на Ваганково, - сообщила Раина.

Евфимия не ответила.

–  А я пока не возвращусь в Нивны, - объявила лесная дева.
– Отправлюсь с тобой.