Ослепительный нож

–  Ой, Дуднева родня, ордынцы да черкасы, разве скажут правду?
– не отлипая от заплота, произнесла лесная дева.
– Глупостью сочтут, и только.

Вдруг она отпрянула от тына. По ту сторону послышалось шуршание кустов, движение. Почти у самых ног Евфимии открылся лаз, просунулась орехового цвета девичья рука, поспешно поманила:

–  Эй, эй! Иди, иди…

Тонкие Раина и Евфимия пролезли в тесный лаз свободно.

В сени кустов их встретила глазастая смуглянка. На маленькой головке - трудно ошибиться!
– сто косичек. Она взяла прибывших за руки, согнулась, потащила сквозь кусты…

На изумрудной травяной поляне с искусственным прудом резвился сонм татарских дев. А на железном стольце, нависшем над водой, царицей восседала Асфана. Чуть увидав Евфимию, она опрометью бросилась к ней и заключила в крепкие объятья.

–  О, кюрюльтю! О Афима! Мне Канафи сказал: он отпускал тебя домой… А ты со мной?

–  У меня тут важные задачи, Асфана, - в свою очередь по-сестрински сжимала Всеволожа подругу по несчастью в Костроме. Ох, эта Кострома!..

–  Потом задачи, потом важное.
– Асфана тёрлась щекою о щёку Евфимии. А оторвавшись, закричала: - Айбике-е-е-ен!

Та самая татарка, что открывала лаз, проворно подскочила. Поговорив накоротке - «гюль, гюль, гюль, гюль», - хозяйка обратилась к гостье и её спутнице:

–  За ней ступайте.

Прошли мимо железного седалища, возвышенного над прудом. Евфимия спросила Айбикен:

–  Зачем такое стольце над водой? Нырять?

–  Ха!
– засмеялась та.
– Наш господин Ханиф отсюда выбирает жён. Мы плаваем. Он в нас кидает яблоко. В какую попадёт, та с ним идёт… Куда? Как говорят урусы, «на опочив».

Две московлянки не успели оглянуться, как из райских кущ попали в банный ад... Здесь не в пример домашнему было не густо жару, пару, зато нагие дьяволицы задали такую трёпку грешницам, что терпеливая Раина возмутилась:

–  Пусть трут и гладят, а зачем щипать? Голубка, заступись!
– молила лесная дева Всеволожу.
– Вон та, зубастая, чуть не плясала по моей спине!

Евфимия страдала, но молчала. Айбикен в рамена и в лопатки втирала ей дурманящее снадобье. И ужасалась то и дело:

–  Где много падала? Где расшибалась? Сказать - на поле брани, - не поверит. Из бани - к трапезе.

Устроились без лавок, без столов: подушки - по ковру. «По-римски!» - отметила Евфимия.

Тут распоряжалась не Айбикен, а Асфана. От непривычно сдобренной приправами баранины во рту горело.

Раина ела сдержанно, как на поминках. «От бани не пришла в себя», - решила Всеволожа и спросила:

–  Никак, не можется?

–  Нет, хорошо, - сверкнула дева конопушками.
– Привыкла к их мытью. Теперь привыкнуть бы к еде!

К разгару пиршества пришёл Ханиф.

–  Ты? Здесь?
– не находил он слов.
– Не верил, когда узнал.

Евфимия с Раиной поднялись и поклонились поясно.

–  Есть у меня в Курмыше дело, Канафи, - сказала Всеволожа после здравствований.
– К кому было прибегнуть, под чью крышу? Ты говорил: «Мой дом - твой дом».

–  Да, говорил, - вздохнул Ханиф.
– Где Дюдень? «Стало быть, ещё скрывается от господина», - догадалась Всеволожа. Чтоб не соврать, ответила:

–  Большой пожар был на Москве. Ордынский двор сгорел. Твой человек потерял сына.

–  Хм-хм, - понурился Ханиф. Однако тут же вскинул голову и улыбнулся: весь - гостеприимство.
– Насытишься, пусть Асфана сведёт тебя ко мне.

Закончив трапезу, Евфимия в сопровождении хозяйки перешла в мужскую половину дома.

–  Потом расскажешь, как жила?

– спросила Асфана.

–  Вестимо, - согласилась Всеволожа.
– Обеим будет что порассказать, что вспомнить.

Жена Ханифа приоткрыла дверь, сама же не вошла, впустила гостью.

Вельможа Мамутека возлежал на низком ложе, покрытом стриженым узорчатым ковром. Боярышне он предложил подушку:

–  Садись и выслушай.

Евфимия уселась, подобрав ноги. Вся - внимание.

–  Отчаянная!
– погрозил Ханиф.
– Упрямая! Знаю, за кем явилась, чего хочешь. Домой отправил, не послушалась. Теперь из-за тебя - хоть под топор! Не хмурься. Это лишь мои заботы. Ты - гостья. Отдыхай. Асфана рада.

–  Что с великим князем? Как здоровье пленников?
– осторожно задала вопрос Евфимия.

–  Нойон Василий поправляется, - сказал Ханиф.
– Андрей Плещеев и другие в полном здравии. Царь послал Бегича к Дмитрию Шемяке, чтоб быть ему великим князем под верховной властью правителя Казанского, Василию же быть в вечной неволе. Есть вести, что Шемяка согласится, поддастся нашему царю в обмен на смерть Васильеву. Не знаю, как решит Улу-Махмет. Тебе же при любом решении тут делать нечего. Гости и возвращайся восвояси.

–  Благодарю на приглашении, - склонила голову Евфимия.
– Не обрати во гнев мои слова: прежде чем вернуться, хочу увидеться с царём.

Ханиф насупился:

–  Худые речи, Афима!
– потом прищурился с ехидцей: - С Богом не желаешь встречи?

Всеволожа повторила жёстко:

–  Хочу видеться с царём! С твоим пособом иль без оного, я с ним увижусь. Клянусь небом, проливающим дожди, клянусь землёй, выращивающей травы, я буду лицезреть Улу-Махмета!

–  Знаешь Коран?
– осклабился Ханиф.
– Хочешь, чтобы я уведомил царя о дерзостном твоём желании?
– Евфимия кивнула.
– Напомню из Корана, - продолжал муж Асфаны.
– Земледелец воззвал: «Боже! Уведомь Землю о любви моей!» Земля тотчас же сотряслась. Сосед воскликнул: «Ой, Земля трясётся!» А земледелец с гордостью ответил: «Её уведомили!»

–  Стало быть, не будешь мне споспешествовать?
– поднялась с подушки Всеволожа.

Ханиф молчал. Она остановилась у двери.

–  Благодарю за всё, что уже сделал. Будь благополучен.

–  Не торопись, - остановил Ханиф.
– Коран читала, мусульманских же обычаев ещё не ведаешь вполне.

–  Чего не ведаю?
– спросила Всеволожа. Вельможа улыбнулся:

–  Молчание или улыбка у нас считаются согласием.

8

Протекали за седмицей седмица, а дело, ради которого Евфимия оказалась в Курмыше, не терпящее промешки дело, как кол в водовороте, не двигалось. Жизнь гостьи напоминала акварий, сосуд стеклянный для разведения водожилых: и водоросли в водяничке, и речной песочек, а воли нет. За крепостной заплот не то чтоб выйти - не выглянешь. На мужескую половину без позова не ступишь. Ханиф не зовёт. Изрядно устала Евфимия от банных новизн, от восточных яств, от словоохотливой Асфаны, с кем всё переговорено, пересужено. На просьбу отпустить та просила продлить гостины или избегала ответа.