Ослепительный нож

На площади задержала толпа. Кого ждут? Все глаза - к Неглинке, где загрохотал мост под копытами и колёсами.

Евфимия увидела вершника на белом коне. С ним - боярское окружение. Позади - каптан, золотный змеец по округлым бокам. Вокруг - охраныши с бердышами.

Толпа ротозейничала на государево возвращение то ль с богомолья, то ли с прогулки утренней. На белом коне - Шемяка. В каптане, должно быть, Софья Шемякина, ставшая великой княгиней.

–  Езжайте домой, - велела боярышня Кариону с Раиной.
– Возьмите моего коня. Вскорости подойду, тут недалече.

Бунко повиновался, Раина же спешилась и упёрлась:

–  Оставить одну? Ни на шаг! С ней иной раз не справишься. Стали в первых рядах зевак.

По расчищенному бердышниками пространству двигался человек в издирках, в медном колпаке, в железах и грубом вервии на почти нагом теле. Оседлал он палочку, как мальчишка. Держал в руке густо посоленную краюху хлеба.

–  Максимушко! Максимушко!
– разнеслось в толпе при появлении босого юродивого.

Привлёк он и внимание Всеволожи. Сей блаженный не был похож на пророчествующего Михаила Клопского. Тот пугал грозностью, этот смущал дурашливостью. Почти каждого усмешливо поучал:

–  За терпенье Бог даст спасенье!.. За терпенье Бог даст спасенье!

Вот подошёл к молодице, испуганно осенившейся крестным знамением:

–  Всяк крестится, да не всяк молится!

Вот подошёл к купчине из рядов красного товара:

–  Божница домашняя, а совесть продажная! Кутырь отворотился. Босой страстотерпец припрыгнул на палочке к другому купцу:

–  По бороде Авраам, а по делам Хам!

Тот важно протянул благоюродивому голую деньгу да так и остался держать невзятую.

Въехал на площадь Шемяка. Максимушка устремился к нему, протянул заготовленный ломоть:

–  Дмитрушко, Дмитрушко, поешь хлеба-соли, а не христианския крови!

Властитель, исказив лик, занёс над лысиной святого человека оружие.

–  Дмитрий!
– раздался истошный крик из каптана.

Толпа ахнула, ибо юродивый стал невидим. Шемяка выронил меч, вонзил стремена в конские бока и умчался в Кремль.

Над площадью прозвучал другой позов:

–  Софьюшка!

Бывшая княжна Заозёрская опознала в толпе зовущую её Всеволожу.

–  Взлезай ко мне, ясынька!
– протянула былая подруга белые руки.

Боярышня не замедлила принять приглашение. Раина впорхнула в каптан за ней следом.

–  Ах, и ты тут, «чесотка да таперичи»?
– даже развеселилась Софья, расстроенная только что случившимся.

Каптан вполз во Фроловские врата, вскоре остановился у великокняжеского дворца, ещё не вполне отстроенного, окружённого сходнями и лесами.

Софья тем часом теребила Раину:

–  Скажи, дурочка, о своих «привидениях» насчёт меня и государя, моего супруга.

Лесная дева нахохлилась:

–  Не скажу!

Переходами женской половины дворца Софья повела Всеволожу и её деву, дабы употчевать гостью и себе отвесть душу, истомлённую одиночеством. Пришла блажь хозяйке отослать сенную девушку вниз, да Евфимия не дозволила. После бани они с Раиной, как равные, сменив воинскую сряду на сличную, сидели пред млеющей государыней, уплетая сладкое печиво, запивая медами и взварами.

–  Подскажи-ка мне, ясынька, - вопрошала Софья, - куда вдруг подевался юродивый? Обыскалась его глазами! Так быстро юркнул в толпу?

–  Он не прятался в толпу, - возразила боярышня.

–  Куда же он спрятался?
– не понимала княгиня.

–  Просто стал незрим.

Софья выронила надкушенный пряник.

–  Ты не свою «чесотка да таперичи», а уж меня за дурочку держишь?

–  Софьюшка, - примирительно подала ей упавшее лакомство Всеволожа, - оставим пустые споры, есть к тебе вельми важное дело.

–  Печалуешься о ком?
– напряглась новая государыня.

Всеволожа кивнула:

–  О малютках Василиуса.

–  Сие новость!
– подняла брови Софья.
– Поведай-ка всё, что знаешь.

Выслушав рассказ Всеволожи, она задумалась. Потом с сердцем произнесла:

–  Горе с тобою, ясынька! Мятущаяся бездомная сирота! Эк, тебя угораздивает, угораждывает, угораживает - не найду, как и выразиться!
– всегда ввергаться не в своё дело! То лезешь под крепостные стены, то ратоборствуешь средь мужей девой-витязем, то встреваешь в чужие смуты. Не передать, сколь зол Дмитрий Юрьич, не поймав сыновей врага. Грядущие супротивники! Не токмо ему, а наследнику, сыну Ванечке. Доищется, что виновница их спасения…

Евфимия перебила:

–  Ты - женщина! И не жалко деток? Чьи б ни были.

–  Не жги душу!
– взмолилась Софья.
– Что могу для них?.. А ты ступай вниз, - набросилась на Раину.
– Не твоим ушам слышать…

Лесная дева выскользнула из покоя. И вовремя. Спустя миг «ведьме», как её звал Шемяка, не поздоровилось бы. Ибо взошёл он сам. Вид имел мрачный.

–  Фишка?.. Ты… тут?

–  У меня гостит, - заявила Софья.

–  Митя, - улыбнулась ему боярышня, - отчего в солнечный день ненастен?

–  Неистребимая!
– процедил он сквозь зубы.
– Никакой я не Митя. Я государь, властодержец земли Московской!

–  Каково державствуешь, государь?
– вопросила Евфимия с некоторым озорством.

–  Глумотворшица!
– ещё пуще озлился Дмитрий Юрьич.
– Ведь не ляскалы точишь здесь. Через Софью затеяла вернуть вотчину… Шиш! В твоём тереме живёт Иван Котов, лучший мой боярин. По тебе ж давно келья плачет.

Евфимия поднялась.

–  Неуютно тут у вас.

–  Митенька!
– возроптала Софья.
– Окстись, что с тобою нынче?

–  Ежедень неприятности!
– проворчал Шемяка.
– Только что юрод Максимка ошеломил: сгинул, как наваждение. А во дворце узнаю: Федька Басенок ночью из темницы исчез, сринул железа, как истый волхв, прошёл сквозь двери чугунные, стены каменные.

–  Басенок, наслышана, воевода отменный, ценный литовский выходец, - вставила Всеволожа.

–  Молчи уж!
– рыкнул Шемяка.
– Доводчики донесли: ты - спасительница детей Василиуса. Веры этому нет. Не по твоим силам дело. А заботушка у меня теперь вот где!
– хлопнул он себя по загривку.