Ослепительный нож
Шрифт:
Она ударила в ворота висячим билом. В смотровом окне проглянул опушённый усиками молодецкий лик. Ох, предстоят тонкие переговоры, как батюшке перед лицом Улу-Махмета! Сейчас начнётся… Вдруг воротина без промедленья отворилась.
– Боярышня Евфимия?
– с великим удивленьем назвал её плечистый воин в бахтерце и островерхой шапке.
– Как меня знаешь? Кто ты?
– Старшой охранник Боровицких врат, рязанский дворянин Бунко, именем Карион. Тебя же видел не однажды. Рядом с государыней.
И объясняться не пришлось. Она проследовала молча, чуть склонив голову. Вот кремлёвские усадьбы с теремами в глубине дворов, кривые улицы
3
В предбаннике царствовал житный квасной и дубовый веничный дух. Четыре наготелые дивы отдыхали на лавках, ожидая, когда устоится пар. Полагья только что плеснула квасом на калильную печь с булыжником. Самая юная нагишка из четырёх напевала беспечно:
– Блошка банюшку топила, вошка парилася, с полка ударилася!
– Негоже поешь, Устина, - заметила мать певуньи, княгиня Анисия.
– Пристойнее петь: «баня парит, баня правит»…
Полагья приотворила дверь в мыльню. Дохнуло жаром.
– Готово, государыни мои.
Акилина Гавриловна поднялась.
– А ну, гологрудые, голобёдрые, гологузые, на полок!
Евфимия, задохнувшись сухим чистым жаром, наблюдала, как хлещутся голухи дубовыми вениками на полке с приступками и подголовками.
– Полезай, сестрица, побанимся!
– приглашала Анисья.
– Душа прохладу любит, а плоть пар.
Первой спустилась с полка Акилина Гавриловна.
– Полагья, повехоть спину… А ты что ж, Офимушка, не полезаешь париться?
– Попыталась она лечь животом на лавку и тут же переместилась на пол.
– Уф, стара стала, дохнуть страшно.
– Чтой-то вдруг стара?
– малинила вехоткой её спину Полагья.
– Кругла, пухла, бела, румяна - кровь с молоком!
– Не полезу на полок. Не в измогу нынче, после пережитого, - решила вслух Евфимия и, наполнив шайку, тоже села на пол. Здесь дышалось легче.
– Время тишины вчера минуло, - завела речь Акилина Гавриловна.
– Наступило время тряски. То, что ты перенесла, - ещё цветы! Полагья от Меланьи, Софьиной постельницы, такое вызнала! У меня мурашки по спине забегали. Перескажи, Полагья, - повелела боярыня.
Сенная девушка напухлила губы.
– Совестно!
– Перескажи, - настаивала Акилина.
– Устя с матерью хлещутся на полке, не слышат.
Полагья, отложив вехотку, поведала, глядя в пол:
– Государыня-мать, литвинка бесстыжая, тебя, Евфимьюшка, голубонька наша, назвала супарнем.
– Что такое есть супарень?
– растерялась Евфимия.
– Ну, мужлатка, - не поднимала очей Полагья, - бородуля. Так обополых зовут, полужён-полумужей. Есть у Софьи Витовтовны в Зарыдалье лазутник или лазутка. Известно ей, как ты и Бонедя в мужской сряде воительствуете. Говорит: боярышню Всеволожу неприлично иметь в невестках. Возомнила, дескать, себя Иоанной Дарковой, героиней франкской. А посольские сказывали, будто бы Иоанну эту невдавне сожгли, как ведьму.
– Ой!
– уронила мочало в воду Евфимия.
– Орлеанскую деву - на костёр? Со мной батюшка прошлым летом часто о ней вёл речи. Не могли франки святую сжечь.
– Агляне её пленили, - вмешалась Акилина Гавриловна.
–
– Навек ли отлучена?
– сомневалась Евфимия, - Нынче же объяснюсь, улажусь…
– Меланьица втайне сказывала, - перебила Полагья.
– Не желает лицезреть тебя Софья, и всё тут. А страшней того: старицу Мастридию она, возвратясь с вечерни, вызвала к себе. Не с тобой ли связана их встреча?
– Вот она, опасность!
– вскочила с пола Акилина Гавриловна.
– Окати меня дождевницей, Полагья!
– Кто такая старица Мастридия?
– по-детски приоткрыла рот Евфимия.
– Стыдно приближенной Софьиной не знать, - пошла из мыльни боярыня, - Мастридия у правящей старухи потайная зелейница. Измысливает яды. На всех наводит страх.
– Я страшных тайн по нежеланию не доискивалась, - поднялась с полу Евфимия.
– А надо бы, надо бы, - ушла в предбанник Акилина Гавриловна.
И подопечная последовала за нею. Полагья оставалась помогать Анисье с Устей.
Боярыня Мамонова с боярышнею Всеволожей, испив квасу, долго отдыхали, лёжа наголо на тёплых лавках.
– Главнейшего ведь я ещё не вымолвила, - тихо начала боярыня.
– Когда ты прискакала спозаранку на чужом коне и рассказала о бесчестье у Пречистой и о коварстве Юрьевны, я Полагью тотчас настропалила в Софьины хоромы. Что произошло с тобой у всенощной и с кем ты после отъезжала - об этом мне ещё до полночи было ведомо. Мы с Андреем Дмитричем бодрствовали всю ночь. Сгадывали, как быть. Весь замысел Анастасии, матери Косого Васьки, уже лежал передо мной, словно на ладони. Не прискачи ты поутру, я бы сама помчалась в Звенигород. И Софье донесено о твоём отъезде с её врагиней. Вот Полагья у Меланьицы и вызнала наисвежайшие новости. Вчера постельница подслушала таимный разговор Витовтовны со старицей Мастридией. Великая княгиня ей сказала: «Мышь надо извести». А старица в ответ: «Не изводи постылого, приберёт Бог милого». А Софья: «Приготовь дуры. Я подыщу изводчицу». Докумекай-ка! Кто эта мышь? Не ты ли?
Евфимия откликнулась не сразу.
– Ты ведалица, Акилина свет Гавриловна. Все тайны - на твоей ладони. Без тебя пропасть, как шаг ступить. Однако же сдаётся мне: нет, я не мышь.
– И точно что не мышь, - принялась за одеванье, не дождясь Полагьи, Акилина, - Мы с Андреем Дмитричем решили: укроем тебя в Нивнах, нашей вотчине можайской. Там не сыщут, не уподобишься беспомощному изведёнышу. А невдолге батюшка вернётся, привезём в сохранности.
– Невдолге?
– не поверила Евфимия.
Акилина подала ей потирало, тёплое, душистое, и глаженую сряду.
– Ночью из Сарая ямским гоном [4] пришла весть: Василиус в Орде одержал верх. Боярин Всеволож с великим князем возвращаются с победой. А Юрий Дмитрия - под щитом.
– О том я догадалась по оброненным Анастасией Юрьевной словам. Коль это так, где же причина мне укрываться?
– поднялась с ложа своего Евфимия.
– Мой жених вот-вот наденет золотую шапку. Я - великая княгиня! Мне ли бежать?
4
Ямской гон - особо быстрая передача вестей, как при эстафете.