Ослепительный нож

–  А пищу где берете?

–  Сестрицы зеляньицу кушают. Мясное, рыбное здесь не в заводе, - стала рассказывать боярыня. Сама она за трапезой у Всеволожей никогда скоромного не ела, даже рыбу в пост не потребляла. Евфимия сочла свою наставницу великой постницей. Теперь узнала истину… Хозяйка же продолжила: - Всю зелень добываем сами. Овощи выращиваем, грибы и ягоды в лесу сбираем, заготавливаем. Живём в доволе.

–  А как же… - Евфимия смутилась.
– Как же вы тут одиночествуете? Сестрицы-то на выданье…

–  Э, маточка!
– дебелейшая Агафоклия откликнулась добрейшим басом.

– Мы все тут засидухи. О мужьях не помышляем. Ни белил на ликах, ни колтков в ушах. Плотским радостям не радуемся.

–  Ну чем не монастырь?
– с улыбкой поддержала амма Гнева, - Я среди них - единственное существо мирское. Однако же нечасто здесь бываю. Без меня всем правит Агафоклия.

–  И управляешься с такими озорницами?
– не уставала удивляться гостья, обернувшись к Агафоклии, - Как их приводишь в ум?

–  А я их всяческими образы, - пробасила истая девчища, - овогда ласканием, а овогда и мук грозением умы их колеблю.

–  И все, как на подбор, кудесницы?
– спросила гостья амму Гневу.

–  Нет, - отвечала та.
– Помимо Богумилы, Гориславы, Генефы и Полактии, коих ты испытывала, Калиса может нечувствительно все немощи из тела извлекать руками. Власта читает мысли. А Милана, Платонида и Раина учатся ещё. Задатков много, мало внутреннего делания.

Евфимия полюбопытствовала:

–  Что есть внутреннее делание?

Амма Гнева призадумалась.

–  Коротко не скажешь. Чудо, заключённое в душе, по первой прихоти не явится. Его надо призвать. Сегодня ты увидела ликующих сестёр. А в иной час пришла бы в изумление: рассядутся далеко порознь, молчат сычами, уставясь в точку. Окаменели, да и только.

–  А в Фотинии заключено какое чудо?
– спросила гостья.

Амма Гнева отмахнулась. Агафоклия ответила:

–  Фотинья выявляет своё чудо, да никак ещё не выявит. Зато дерётся яростнее рыси. Сильнейшая из учениц Бонеди!

–  Бонедя… здесь?
– Евфимия вскочила с сундука.

Боярыня-пестунья обняла её успокоительно.

–  Была здесь прежде. Наша прозорливица Янина ввела её в сестричество. Родители их знались в Кракове. Бонэдия своих лишилась в детстве. Янина со своими рано оказалась на чужбине. Вот девоньки в Москве и встретились. Лихая пани выучила лесных жительниц самозащите. Безмужним сёстрам мужеская доблесть впору. А когда книги отреченные подтвердили мои страхи за твою судьбу, я вызвала Бонедю в Зарыдалье.

–  Какие книги отреченные?
– не поняла Евфимия.

–  Ну, запрещённые митрополитом и князьями, - вздохнула амма Гнева, - те, что в сундуке лежат, с которого ты поднялась.

Она откинула окованную бронзой крышку, и поражённая боярышня узрела позеленевшие застёжки переплётов, бурый пергамент свитков.

–  Дозволь одним глазком взглянуть?

–  Гляди двумя, - присела с ней у сундука хозяйка.

–  «Тайная тайных», - шёпотом прочла Евфимия.

–  Это Аристотелевы мысли, - пояснила амма Гнева.
– Ими греческий мудрец воспитывал героя Македонского. Иные называют его труд Аристотелевыми вратами.

–  «Добропрохладный ветроград», - прочла Евфимия.

–  Лечебник травный для лекарок, - отложила книгу амма Гнева.

Боярышня тихонько развернула древний свиток и прочитала непонятный заголовок по складам:

–  «Раф-ли»…

Амма свернула свиток.

–  Тут разом не постигнешь. Гадание по чёрточкам и точкам.

–  А, - извлекла большую книгу гостья, - это мне знакомо понаслышке: «Шестокрыл».

–  Да, здесь гадание по звёздам, - перебрала хозяйка жёлтые листы.
– Мой Андрей Дмитрич увлекается.

–  А вот страшное названье: «Трепетник», - вопросительно уставилась на амму Всеволожа.

Гнева убрала книгу.

–  Это я гадаю по дрожанью мышц, по зуду в разных частях тела, по ушному звону…

–  А «Лопаточники» что такое?

Книга была тут же отнята, сундук закрыт.

–  Негоже непосвящённой проникать в такие дебри, - заключила разговор боярыня-колдунья.

–  В чём тайна этой книги?
– не сдавалась цепкая Евфимия.

–  В лопатках убитого скота, - кратко пояснила Гнева, - Волхвование такое.

Евфимия сообразила, что, допустив её до отреченных книг, Мамонша спохватилась и теперь сердилась на себя. Пришла пора переменить беседу.

–  Напрасно, Акилинушка, боишься за мою судьбу, - промолвила боярышня.
– Не превозмогут козни злой Витовтовны сердечных чувств Василиуса. Он посулил взять меня в жены. Велел ждать.

Тут Агафоклия, не умудрённая книжной премудрости, а потому сидевшая в сторонке, как бы отсутствуя, вдруг подала голос:

–  Посулённого ждут год, а суженого до веку.

Евфимия, забывшая о ней, смутилась.

–  Не веришь моим страхам?
– покачала головой боярыня.
– Лучше без веры в худшее готовиться к нему, чем после кусать локти.

–  Пусть в будущее глянет, - пробасила Агафоклия.
– Узнает настоящее.

Амма Гнева резко повела рукой.

–  Не надо, Фёкла. Не хочу её успенью подвергать.

–  Как можно глянуть в будущее?
– Евфимия не скрыла тоненькой усмешки, - Опять гаданье на воде, на зёрнах?

–  Нет, речь не о гадании, - чуть слышно пробубнила Агафоклия и завершила вовсе непонятно: - Паломничество душ…

–  Оставь в покое её душу!
– вышла из себя хозяйка кельи.

Евфимия, расширив очи, попросила:

–  Объясни, пожалуй, Акилинушка: в чём соль вашего спора?

–  Соль в том, Офимья, - объяснила амма Гнева, - что жизнь людская - смена повторений.

–  Я не пойму, - потупилась боярышня.

–  Всё повторяется на нашем бренном свете, - продолжила хозяйка, - как день и ночь, как лето и зима… Вот ты отцом в истории навычна, так вспомни, как вели себя великокняжеские дети. У сыновей Владимира Святого - усобица. У Ярославовых - опять же подирушка. У Невского героя Александра сыновья передрались, порушив все его заветы…