Основной закон 2

Приняв решение, Валерик даже повеселел. Он ещё раз прошелся по отделению, проверил больных, поглядел тех, кто требовал особого присмотра – всё было в порядке. Можно даже было немного расслабиться и отдохнуть.

В комнатушке-бытовушке он налил воды в чайник, щелкнул выключателем, включил телевизор. На экране пели артисты, веселились зрители. Цифры в углу экрана указывали на то, что до Нового Года осталось всего полчаса.

В последний день года полагается подводить итоги: что сделано, что не сделано. Валера грустно усмехнулся: слишком много всего случилось за этот год, слишком многое он успел обрести и еще больше потерять. И до конечной цели всё ещё слишком далеко.

Размышления прервал ворвавшийся в комнатушку Владимир Евгеньевич Торопов, за глаза называемый Вовчиком по причине молодости и несерьезности характера. Работал он в хирургии, даже числился на хорошем счету. Но нынче ему не повезло: выпал жребий дежурить на Новый год. Был он черноволос и черноглаз, обладал живостью и непосредственностью в общении, и свободное время посвящал исключительно прекрасному полу. С Валериком он поддерживал приятельские отношения, презрев разницу в возрасте и статусе.

Вовчик вбежал в комнату, оперся обеими руками о крышку стола и выпалил:

– Вал, срочно нужна твоя помощь!

Валерик, хоть и знал шебутной и несерьезный характер Вовчика, купился. Подскочил с места:

– Что случилось?

– Еще не случилось, но скоро может, да.

– Вот трепло! – досадливо поморщился Валерик.

– Я не трепло, я король фантазии! – нимало не смущаясь провозгласил Вовчик.

Нет, сердиться на него было положительно невозможно.

– Я серьезно, нужна твоя помощь. Ты ведь знаешь Аллочку? Ну ту, рыженькую?

Валера честно постарался припомнить, и у него даже получилось. Он кивнул.

– Ну так вот. У нас с ней сердечные амуры по взаимному согласию. И нужно на часик подменить её на посту в приемном покое. Я девочке устрою романтическую полночь, угощу игристым и зернистым, а кое-кого ветвистым. Она бы просто сбежала, но чувство ответственности перед страной и больницей у неё перевешивает. Помоги, Вал, не в службу, а в дружбу. За мной будет должок.

Валерик поглядел на закипающий чайник, на приготовленное к праздничному чаепитию пирожное. Какая разница, где всё это съесть и выпить? Почему бы и не в приемном покое? И он спросил Вовчика:

– А телевизор там есть?

В приемном покое было всё: и телевизор, и чайник, и даже большая фаянсовая кружка. Так что брать с собой пришлось только пирожное. Минут за десять до боя курантов поспел кипяток, к началу речи президента чай подостыл настолько, что его можно было пить без ущерба для нёба и языка. Валера открыл пластмассовую коробочку, ложечкой отломил небольшой кусок, приготовился съесть, и тут с улицы донеслось завывание сирены: скорая. Обычно они включают сирену на перекрестках, и то лишь в том случае, если есть очевидные помехи. Сейчас же включили на подходе, значит, что-то очень серьезное, очень срочное. Это предупреждение сюда, чтобы знали, ждали и готовились.

Он подтянул к себе древний телефонный аппарат, набрал номер хирургии. В трубке звонко пикали короткие гудки. Вот сволочь! Принял, значится, меры, чтобы не беспокоили. Сотовый телефон, закономерно, тоже не отвечал. Чтоб тебе, Вовчик, сей же час икнулось десять раз подряд!

***

Новогодняя вечеринка была в разгаре. Девчонки накрасились, нарядились, туфли на каблуках нацепили, духами дорогими намазались. Да и парни расстарались: напряглись финансово и приготовили прекрасной части группы ящик недурного вина. Ну и себя не забыли. Помимо выпивки и закуски присутствовали модный музон, мощные колонки, лазерные эффекты, стробоскоп – веселье неслось неостановимо. Девчонки подняли тост-другой-третий. Иные даже малость окосели, стали глуповато улыбаться и позволять парням больше обычного. Ребята не отставали, скорее даже наоборот: не единожды остограммились, подрасслабились и отпустили тормоза.

Среди всего этого балагана Верочка Синичкина чувствовала себя белой вороной: она почти не пила, вообще не любила спиртное. Маскировалась газировкой или соком. Трезвый же человек в компании выпивших всегда ощущает себя не в своей тарелке. Спасала только музыка: под хорошие быстрые ритмы она всегда была готова поплясать. И плясала, периодически замечая на себе мутноватый, неприятный взгляд местечкового красавчика Паши Чернавина.

Рано или поздно это должно было случиться: кто-то поставил медляк, и тут же перед Верочкой нарисовался Паша. Еще не встретили Новый год, а он уже был настолько нетрезв, что даже говорить начал несколько невнятно, но на танец пригласить смог. Паша, как и любой перепивший мужик, был Вере неприятен. Будь такая возможность, она бы присела за стол, прикрываясь мнимой усталостью. Но как раз в этот момент кто-то протискивался мимо, и сбежать не вышло. Правда, была еще надежда достучаться до пьяных мозгов, но она не оправдалась. Вера придумывала предлоги, отказывалась – Паша не отступал, тянул за руку. Она не хотела, он настаивал. И случился тот самый вариант, когда проще согласиться, чем объяснять, почему не хочешь.

Какое-то время они топтались, медленно поворачиваясь, под тягучую мелодию. Рядом так же топтались еще три пары. И прижимались те парочки куда как теснее.

Потихоньку Паша тоже стал сокращать дистанцию. Девушка попыталась было сопротивляться, но парень был элементарно сильнее. И теперь к ней прижималось потное тело, остро воняющее потом и свежим перегаром. Песня, как будто, шла к финалу, и Вера, будучи не в состоянии освободиться от назойливого кавалера, двигаясь под музыку, просто ждала, когда эта пытка завершится. И тут она почувствовала, как Пашины руки стали опускаться со спины на талию и ниже, а в открытое плечо ткнулись мокрые слюнявые губы. Это было настолько противно, что терпение Веры кончилось. Она попыталась вырваться, оттолкнуть Пашу, но сил, опять же, не хватило. Тогда она, не думая о последствиях и стремясь любой ценой избавиться от мерзких прикосновений, воткнула «шпильку» каблука в ступню своему кавалеру.

Эффект вышел намного сильней, чем она ожидала. Как это бывает, девочки, зайдя в квартиру, переобулись в красивые туфли, используя их, по сути, вместо домашних тапочек. А мальчики просто разулись и остались в носках. Поэтому интимные танцы прервал дикий вопль.

– А-а-а!

В комнате, где проходила вечеринка, воцарился хаос. И, видимо для усиления эффекта, закончилась песня старичка Донована и включилось улетное техно. Все вдруг забегали, замельтешили, и в темной комнате, освещаемой лишь лазерными закорючками на потолке и вспышками стробоскопа, ожидаемо принялись натыкаться друг на друга. Снова раздались крики, теперь уже девичьи:

– А-а! Ты зачем меня в салат толкнула!

– Мля, ты мне колготки порвала, дура!

Кто-то за кого-то зацепился, упал, раздался треск ткани. Кто-то упал сверху на уже упавшего. Грохнул об пол уроненный стул, зазвенела разбитая посуда.

– Включите свет! – заорал кто-то.

Оставаться в этом дурдоме было невозможно. К счастью, Верин стул был неподалёку, так что она цапнула с его спинки свою сумочку и по стенке просочилась через кучу-малу в прихожую. Вместо того, чтобы добраться до выключателя, кто-то включил фонарик своего телефона. В его свете картинка стала еще веселее. Хаос нарастал. Кто-то из девчонок жалобно причитал:

– Ты чего размахалась? У меня теперь синяк будет! Как мне в колледж идти?

И тут же истерический вопль:

– Куда полез? Быстро руки убрал!

Опять жалобное:

– Да не машись ты! А-а! Еще один синяк!

И гневное:

– Придурок, ты мне платье порвал! Знаешь сколько оно стоит?

И все это на фоне Пашиных завываний:

– А-а-а! Эта шлюха мне ногу сломала!

Вера сдернула с вешалки шубку, обрушив при этом на пол остальную одежду, нащупала замок, приоткрыла входную дверь. И, уже на пороге, услышала, как что-то в комнате сперва скрипнуло, а после тяжело грохнуло под девичий визг, мальчишечий мат и многоголосый дребезг разбивающегося стекла. Захлопнув дверь, она слетела вниз, выскочила на улицу и только тут начала мало-помалу приходить в себя.