Основы общей биологии
Шрифт:
СУДЬБА
В раннем детстве у меня была странная игра или скорее увлечение, а может быть, и мечта. Я хотел быть… вагоновожатым! Нет, я не хотел быть шофером автобуса, летчиком, стоять у штурвала большого, среднего или малого судна. Я хотел быть вагоновожатым! Меня захватывало с детства, захватывает и сейчас, зрелище ровно уложенных рельс, уходящих в неведомую для меня даль, поглощаемых движением вагона, катящегося по этим рельсам, только по ним и туда, куда они зовут, ведут, тянут, неукоснительно призывают катиться к цели, ими установленной. Взрослым, имея собственный автомобиль, я не испытывал удовольствия от управления им; взглянув же в переднее окно трамвая во время его движения, я вновь и вновь
В доме моих родителей было пианино, хотя на нем никогда никто не играл. Играл только я. Металлические подсвечники были оторваны, так как я, разучивая пассажи шопеновских этюдов, оставлял для себя время крутить их руками, подобно тому как это делали вагоновожатые, включая и выключая мотор трамвая. Мне было уже девять лет, и, сыграв этюд Шопена, я принимался крутить подсвечники, воображая, что это ручка мотора и видя (ясно видя!) перед собою (воображая, конечно!) далеко уходящую и зовущую вдаль линию рельсов. До ближнего дома, сада, реки, леса, поля, до недоступного горизонта… Воображал! Родные смеялись, шутили и чуть боялись за мои умственные способности. А ныне? Совсем недавно я взглянул в японской электричке в окно, открывающее путь водителю. Я не мог оторваться от набегающих рельс, и японец подозрительно на меня взглянул. И до сих пор я не знаю, то ли это игра, то ли болезненное влечение, то ли судьба. Я принял это как образ моей судьбы, жизни. Двигаетесь вы по рельсам не туда, куда вы хотите, а туда, куда они проложены. Мимо великолепных вокзалов и грязных полустанков, красивых могучих городов с шикарными оперными театрами и поселков с необорудованными подвалами, где ютятся местные театры… Мимо разных названий и имен…
Моцарт, Прокофьев, Вагнер, Мусоргский, Верди…
Локомотив, везущий нас, может нас высадить на любой станции и оставить на полпути на время или навечно…
Москва, Берлин, Вена, Прага, Лейпциг, Тбилиси, Нижний Новгород, Верона, Генуя, Таллин…
Судьба! Вы должны ехать туда, куда для вас проложены рельсы. Временами, обстоятельствами, судьбой… «Пессимист! — слышу я упрек. — Где воля? Где устремленность к цели, уверенность в победе, сила веры, которые могут остановить вагон, перевести стрелку и направить его по другому, вами избранному пути?» Видел я вагоновожатых, кряхтя вылезающих из вагонов, берущих металлический прут-«кочергу» и переводящих стрелку в другую сторону — в депо, в ремонт, на пенсию…
Жизнь многообразна, непредсказуема и мудра. В моей жизни было много огорчающих меня случаев, были непредвиденные остановки и печальные повороты. Но проходило время, все разъясняющее время, протирало мне очки, и я видел, что судьба благосклонна ко мне и ничего не делает случайного. Это учило жить и работать. Терпение и покорность плюс верное служение велению судьбы! Я никогда ничего ни у кого не просил. Я старался! Старался с удовольствием, так как судьба повелела мне заниматься любимым делом. Чем больше я старался, тем больше получалось, тем больше мой труд ценили. А чем больше ценили, тем больше я старался! Вот попасть в такой «капкан» или «лабиринт» и есть счастье. Судьба знала: для того, чтобы поставить «Садко» или еще какую-нибудь «супероперу», совсем не надо быть коммунистом. Я и не был им. А чтобы мне не мешали, судьба образовала вокруг меня вакуум оперных режиссеров: «работай спокойно, не бойся конкурентов!» Вот «стиль работы» моей судьбы.
Можно еще сказать, что хорошо жить (т. е. работать, что одно и то же!) по данной тебе судьбою профессии, «специфическим способностям», громко говоря, — таланту. Тогда может возникнуть гордая идея, что ты нужен людям!
Это — главное в моей жизни. Все остальное — детали, случайности, наблюдения, ученичество у тех, кому поклоняешься.
Служение Театру и в театре, который могуч великим средством разговора «по душам» и о красоте души Человека. Искусство великое, непостижимое в своих таинствах. Храм-театр, жрицей в котором служит Евтерпа!
А теперь скажите, что и кто предпочтительнее по трезвому смыслу и практике жизни — мальчик, упорно разучивающий трудный пассаж этюда, или тот, который бессмысленно крутит подсвечники, смотря в ноты и видя в них (воображая!)
не нотные знаки, а улицы, перекрестки улиц, дома, деревья, фонари… Я думаю, что одного судьба готовит к концертному залу, другого — к оперной сцене, на которой он должен будет не исполнять божественные звуки Шопена, а сочинять жизнь как бы реальную, как бы действительную, но проникнутую таинством души, таинством, заключенным в лабиринте начертанных на нотоносце четвертей, восьмушек, шестнадцатых… Пауз, нюансов, сотен десятков условных музыкальных знаков. Кто знает, кого готовит Судьба в ребенке, долго смотрящем в окно на ползущую муху или размазывающем пальчиком разлитый по столу кисель? Кто знает?Итак, я вспоминаю свою жизнь, как некое движение по установленному Судьбою маршруту. Судьбу почитаю за мудрость жизни, определяемую условиями и потребностями общества. Локомотив летит по определенному, жизнью продиктованному маршруту, преодолевая пургу, заносы, гололед, грозы… Бывают крушения. Но все время кажется, что за горизонтом — солнце, весна, легкий и счастливый путь. Надеешься, но знаешь, что неминуема осень — слякоть, зима — ледяное успокоение.
ПЕРВЫЕ ШАГИ
Нет ничего загадочнее в жизни, чем дети. Эти существа талантливы — все и во всём! Однако трудно разгадать примитивным чувством и разумом взрослого человека особенность, неповторимость, исключительность дарования ребенка. Человек так и не научился разгадывать дары природы, заложенные в развивающемся малыше. А потом, когда тому минет первый десяток лет, когда накипь «жизни общества», его вкусы, ограниченность восприятия мира засорят, испортят натуру ребенка, доискаться до того, для чего человек родился, что в себе принес миру, человечеству нового, прекрасного и важного — трудно. Вот и пошел юноша с паспортом и «правом на место жительства» в жизнь — в учреждение, на производство, в коммерцию, в политику… Хорошие родители пытаются направить будущего наследника по выгодному, достойному пути («чтобы по крайней мере хоть заработал себе на кусок хлеба»). Это называется «устроить ребенка» — и сколько при этом происходит потерь… И не только «быстрых разумом Невтонов», но и талантливых слесарей, плотников, садоводов, дворников… Да, да, дворников!
Хотите верьте, хотите нет, но и сейчас, на склоне лет, я помню дворника одного из дорогомиловских дворов, которого мы боялись и любили. Мой отец — почтенный, уважаемый учитель (было время, когда учителей уважали!) — здоровался с ним за руку, слегка приподнимая шляпу, а мама специально для него готовила угощение, ожидая, когда тот придет в первый день Пасхи или Рождества с поздравлением. («А понравится ли дяде Косте пирог с рыбой?..») Вот какой был дворник в Дорогомилове двадцатых годов! Талант — везде талант и всегда достоин почитания и уважения. Только проявляться он должен в уготованной ему области.
Мой отец, бывший тогда заведующим школой, снимающий перед дворником шляпу, и уважаемый дворник дядя Костя, снимающий перед отцом свой меховой треух, мне всегда казались людьми в нормальных, естественных взаимоотношениях, единственно достойных и обязательных. С этого началось воспитание моего отношения к профессиям, положениям, должностям, состояниям. Это был двадцатый год! Преподанное мне отцом старался сохранить всегда, а потому с детства жил я спокойно, без понуканий, без зависти и без желания опередить соседа, «обставить» его, «догнать и перегнать», завоевать себе «положение», сделать карьеру, добиться признания, знать себе цену… и прочая, и прочая.
Мои родители не видели во мне каких-либо исключительных способностей, не гладили меня по головке, не ласкали меня, не расхваливали посторонним. Они уважали меня, мое достоинство, мои способности, какими бы мелкими или, во всяком случае, обычными они ни были. И я спокойно относился к родителям, видел в них тех, кем они хотели, чтобы я их видел — людей обычных, «как все», без претензий, честно исполняющих свой долг, свои обязанности. Честно! Законопослушно! За это воспитание я благодарен им. И примеры в памяти живы — примеры для меня драгоценные, им я старался следовать. Советую так жить и другим — это поможет каждому человеку занять своё, предназначенное ему судьбой место. Это — честно. И нет ничего постыднее человека, стоящего не на своем месте. Вот два решивших мою жизнь и мою натуру примера.