Особенная дружба | Странная дружба

Монахини колледжа приступили к переделке костюмов, должнущих соответствовать актерам. Жорж оказался доволен своим бело–золотым одеянием, как Александр — своими камзолом и рейтузами. Он выбрал себе прекраснейший парик, который только смог отыскать, и, вопреки всем прецедентам, убедил Изабель надеть темно–рыжий парик.

Во время первой репетиции Жорж представил себе Александра, снова купавшегося вдали в реке, пока ему не стало жаль, что он таится. В силу вступил новый распорядок; душ заменялся купанием в реке. Но, принимая во внимание неразбериху прошлого раза, старшеклассники должны были ходить по четвергам, а юниоры по воскресеньям. Жорж и Александр обменялись обещаниями всегда купаться на том месте, где они столкнулись друг с другом в понедельник Пятидесятницы.

Встретившись, как обычно, в четверг, они обсуждали каникулы. Они были полны решимости не допустить возможности не видеться друг с другом в течение трёх месяцев. Оба знали, что их семьи собираются поехать к морю в конце июля, но не знали, куда именно. Это следовало выяснить как можно скорее. Жорж сказал, что уверен в своей возможности убедить родню поехать туда, куда он захочет. Андре и Люсьену удалось аналогичное предприятие прошлым летом; он, безусловно, сможет проделать то же самое. Ему, получившему такое количество наград и призов, домашние не смогут ни в чём отказать. Он уже видел себя вместе Александром среди морских волн.

— К тому времени, — заявил он, — я должен научиться плавать. Ты уже умеешь плавать. Мы сможем уплывать вместе далеко в море. А потом часами лежать на песке под солнцем.

— Да, — сказал Александр странным голосом, — и мы обменяемся купальниками.

Эта фраза, завершившая разговор, впечатлила Жоржа. Он ничего не сказал об этом своему другу, но в ту ночь, в постели, он продолжал думать о ней. Она показалась ему отправной точкой не в сторону дружественного моря, а к тем «опасным морям», которые он заметил на карте Любви. Ему вспомнилось предложение Отца де Треннеса об обмене пижамами с Люсьеном. А тут мальчик, которому еще не исполнилось и тринадцати, задумался о том же самом! Быть может, это воспоминания об их встрече на реке разбудили его воображение, и, возможно, слегка его перегрели?

А может, это предположение возникло из–за оранжерейной, в буквальном смысле, атмосферы, в которой развивалась их дружба, и созревали их планы? Отец Лозон не ошибся; все, что таится — слишком легко может принять весьма нежелательный оборот.

В процессии Торжества Пресвятого Тела и Крови Христовой два друга не были рядом, не исполняли они и обязанности мальчиков–певчих. Какой же по счёту была эта процессия! Однако, она, как и Молебственные шествия, по крайней мере, наделяла индульгенциями; шествие в День Святого Клода не предлагало ничего, кроме собственной добродетели и хвалебного отзыва об этом.

Они шествовали через деревню. Далее их путь был усеян низким, цветущим ракитником и Жорж получал удовольствие от мысли об Александре, ступающем по этой благоухающей дороге.

На их маршруте были подготовлены несколько мест для остановки, на расстоянии от строений. Двери коттеджей скрывались за ветвями цветущей дикой вишни, и были украшены папоротником, сквозь который виднелись прибитые для просушки кроличьи шкурки. При каждом окроплении крестьяне выдвигалась вперед, пытаясь заполучить несколько капель святой воды на свои руки, которые они потом благоговейно целовали. Когда они проходили мимо, старые женщины встали на колени, подложив под них свои косынки. Только один толстяк стоял, заложив руки за спину, и тупо смотря на их шествие.

На обратном пути разразилась самая необычная какофония, которую когда–либо слышал Жорж. Воспитатель младшей школы заставил своё отделение запеть Sacris solemniis [гимн, написанный Фомой Аквинским для праздника Тела Христова], в то время как его коллега из старшей школы подал сигнал играть Lauda Sion [последовательность, положенная для мессы Праздника Тела и Крови Христовых, написанная Фомой Аквинским около 1264 года, по просьбе Папы Урбана IV для новой массы этого праздника]. Тем временем хор начал петь Pange Lingua [католический гимн, написанный Фомой Аквинским для праздника Тела Христова]. Момент сумбурной дисгармонии продолжился, когда юниоры принялись за Lauda Sion, тогда как старшеклассники решили уступить и запели Sacris solemniis, а хор продолжил петь свой гимн. Излишне говорить, что все они упорствовали, пытаясь сохранить неразбериху как можно дольше, в то время как капельмейстер носился взад–вперед между отделениями, пытаясь установить согласие, и убрать раскол в хоре, половина которого выбрала гимн старшей школы, а другая — гимн младшеклассников.

Четверг: мальчик пришёл таким же задумчивым, как и в прошлый раз. Жорж спросил у него, по–прежнему ли его мысли занимает хиромантия.

— Мне стыдно за то, что я сказал вам в прошлый раз, перед тем, как мы расстались. Мы не будем меняться купальниками, на каникулах.

Жорж улыбнулся: он был рад, что его друг понял и исправил свою ошибку.

— Неудивительно, что ты мне так нравишься! — заявил он. — Признаюсь, я был совершенно потрясен твоим предложением, но сомневался, что ты действительно понял его значение.

Александр тоже обрадовался. Их прошлый разговор о вещах, о которых не следует знать, или, по крайней мере, не следует делать, успокоил его настолько, насколько взволновал Жоржа; а теперь он успокоился и насчёт себя тоже. Теперь ничто не могло бросить тень на их дружбу.

— Я придумал кое–что получше, — сказал он. — Мы вдвоём купим одинаковые красные плавки, и отличим их друг от друга с помощью метки, например, вышитого цветка или монограммы, как у тебя.

— Ура красным плавкам! — воскликнул Жорж. — Это традиционная униформа борцов. Но мне приятно, что ты заметил мою монограмму, хотя она точно такого же цвета, как сами плавки.

— Я замечаю все, что с тобой связано. Всякий раз, когда мы собираемся встретиться, я забавляюсь, держа пари с самим собой, будешь ли ты в голубой рубашке с красным галстуком, или в только в одной белой, или бежевой, или розовой, или серой — я знаю все твои рубашки наперечёт. Я предпочитаю синюю, она больше всего тебе подходит.

— И ты в синем более элегантен, — сказал Жорж, — и ничего не подходит тебе лучше твоих голубых плавок.

Александр поднял палец к губам, призывая к молчанию.

— Тише! — произнёс он.

В воскресенье Пелион снова громоздился на Оссу [крылатое выражение из греческих мифов: Кроносу наследовал его сын Зевс. Это не понравилось титанам, и они пошли войной на Олимп — место пребывание Зевса. Чтобы добраться до Олимпа, они взгромоздили одну на другую горы Пелион и Оссу (горы эти и впрямь есть в Греции), но проиграли бой. Зевс сбросил их в глубь подземного царства — Тартара.]; то есть, отмечались одновременно именины настоятеля и Праздник Святейшего Сердца Иисуса [в Католической церкви — праздник, посвящённый почитанию Святейшего Сердца Иисуса Христа. Отмечается в пятницу, на восьмой день после праздника Тела и Крови Христовых и на двенадцатый день после Дня Святой Троицы]. Это произошло вследствие своего рода подтасовки: имя настоятеля было Жан, так что его именины приходились на 24е число, которое падало на субботу, но они были перенесены на следующий день, и сочетались со Святейшим Сердцем, празднование которого в действительности попадало на пятницу. Великий поход, традиционно проходивший в день именин настоятеля, был отложен до следующего четверга. Все, что было связано с настоятелем, влекло за собой такие осложнения.

В студии старшеклассников представитель курса философии, выступая качестве оратора, поздравил и передал их добрые пожелания, как это было заложено правилами. Настоятель ответствовал своим ученикам пожеланием «того внутреннего пламени и света», символом которого является Храм Рождества Предтечи. Затем он отправился в студию младшеклассников, чтобы услышать и произнести тоже самое.

Жорж размышлял о лекции по религиозной астрономии, которую вчера произнёс настоятель — в настоящий день Рождества Иоанна Предтечи [один из христианских праздников, установленный в честь рождения сына у престарелых родителей — праведных Захарии и Елисаветы, впоследствии ставшего Иоанном Крестителем (иначе именуемого Предтечей). Празднуется 24 июня]. Следующий день, сказал он, будет отмечен зенитом годового хода Солнца; после этого оно начинает снижаться. По этому поводу Иоанн Креститель сказал: «ему должно расти, а мне умаляться». И, в самом деле, Рождеством Иисуса, к которому Иоанн Креститель был началом, открывается период, когда солнце снова начинает подниматься.