Особенная дружба | Странная дружба

А Жорж подумал: «моё Солнце, мой собственный спаситель, тоже поднялся над моим горизонтом во время Рождества, но оно никогда не опустится».

Во время шествия Святейшего Сердца Иисуса он вычитал в книге гимн, некоторые слова которого имели отношение к нему самому. «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою».

Печать, которую он и Александр возложили на их дружбу, неприкосновенна — не поэма о возлюбленном, но маленький порез, сделанный ими на руках своих для объединения их душ, соединивший несколько капель крови.

Жоржу всё казалось лёгким, он больше не боялся никакой зримой опасности. Близкая перспектива каникул и наполненность его сердца заставляла считать все препятствия презренным. По пути в академию он прошел мимо студии младшеклассников и намеренно остановился у открытого окна. Он посмотрел на Александра, который спрятал улыбку в присутствии воспитателя, как сам Жорж прятал улыбку у аналоя в присутствии Отца Лозона и, особенно, в присутствии Отца де Треннеса. Солнечные лучи, проникающие через окно класса, коснулись светлых волос мальчика, превратив их в золото. Прошло время, когда Жорж созерцал мальчика только тайно, украдкой, сквозь заиндевевшие окна зимнего вечера; как прошло время, когда он, получив свою первую записку от Александра, сразу же ударился в лиризм на тему солнечного света в студии в своем еженедельном письме домой.

Ныне, в колледже, он считал себя свободным — как у себя дома, где он мог перечитывать записки Александра, не пытаясь скрывать их. Бледное солнце февраля осветило их дружбу в самом её начале; но в первое воскресенье разгара лета та же самая дружба имела золотистую законченность созревающих фруктов.

На заседании Конгрегации новообретённая дерзость Жоржа не уменьшилась. Его рвение увеличилось, даже после пяти актов Polyeucte, а победа над Отцом де Треннесом позволила ему снести высокомерный вид Отца Лозона. Вместо того, чтобы сесть на своё обычное место, он переместился к конгрегационалистам четвёртого курса, усевшись непосредственно за Александром. Как только они опустились на колени для молитвы, он раскрыл свою книгу и позволил открытке выпасть и спланировать к ногам Александра. Мальчик повернулся, но, увидев Жоржа, не посмел поднять её. Бесстрашие поменяло сторону. Жорж, наклонившись вперед, поднять открытку, ущипнув при этом Александра за икру ноги.

Великий поход был достоин своего названия: он длился целый день, в течение которого оба отделения школы находились вместе.

По обычаю, колледж покидали ранним утром, захватив обед и чай, и не возвращались до наступления ночи. Они должны были провести весь день, как в прошлом году, в нескольких милях от Сен—Клода, в имении, принадлежащем семье мальчика из старшей школы, Дандена из Les Plaideurs [Данден, судья — персонаж пьесы «Сутяги» Жана Расина]. Люсьен сказал Жоржу, что он был в восторге от гостеприимства прошлого года; но не из–за парка, не из–за замка, а из–за хижины садовника, где он провел целый час наедине с Андре. Однако, тогда он выкурил слишком много сигарет, и ему стало плохо.

— Им трудно там уследить за всеми нами, — объяснил он. — Теперь твоя очередь воспользоваться этим. Вы сможете последовать по нашим стопам к хижине, как вы ходили в оранжерею.

Старшая и младшая школы встретились у ворот колледжа, но затем пошли разными путями. Жорж и Александру удалось обменяться радостными жестами, подтверждая, что они встретятся в самое ближайшее время.

Какой сияющий день! Совсем без недостатков. И Жорж беззаботно шагал вперёд, уверенный, что ещё никогда не было такого счастливого человека на земле, как он.

Некоторое время им пришлось идти колонной по одному, сойдя на узкую тропинку, взбирающуюся в гору. Возле вершины находился водопад, и его брызги освежили их. Для Жоржа открывалась неизведанная местность, и он был очарован ею. Внизу, вдалеке, располагались громадные каменные плиты — остатки древнеримской дороги, примыкающей к главному тракту, по которому, более сплочённой группой, должны были пройти юниоры.

Жорж представил себе людей, ходивших по этой римской дороге в давние времена; и, возможно, среди них были и те, кто, как и он, имели друга, ожидавшего на своём пути встречи со своим другом, как тот, чья нетерпеливая надпись сохранилась в Помпеях. Ему казалось, что этой древней дороге, ещё со времён её постройки, было предначертано привести его к Александру. Она шла через поля хлопка — растения, необычного в этой местности — нововведения тех людей, чьё поместье он собирался посетить. Мальчики, шагая, наступали на своём пути на пушистые ватные шарики, сдуваемые ветром.

— Сначала Рим, теперь Египет, — сказал Жорж Люсьену. — Мы охватили множество земель.

— Ты не забыл свои египетские сигареты?

— Нет, я выкурю их в хижине, но, надеюсь, что мне не станет плохо.

В конце концов, они подошли к дубовой аллее, в конце которой появился замок, заключительный пункт их путешествия. Это громадное сооружение — довольно плохого вкуса, как показалось Жоржу — никоим образом не напоминало его фамильного замка, в котором он намеревался провести часть своих каникул. «Есть», подумал он, «замки и замки, так же, как есть поцелуи и поцелуи, и так далее, и так далее…» Многие окна оказались замурованными, чтобы, как было сказано, уменьшить налоги. Старший дивизион школы остановился перед особняком, став свидетелями обмена приветствиями между настоятелем и хозяевами поместья: их сын величественно стоял рядом с родителями, гордясь собой.

Люсьен повел Жоржа к месту, откуда смог указать на ту знаменитую хижину, полускрытую стволами хвойных деревьев.

— Это там! — произнёс он. И напыщенный взмах руки, которым он указал направление, заставил их обоих рассмеяться.

Спустя несколько минут прибыли юниоры. Префекты обоих подразделений, окружённые остальными, огласили утверждённую программу спортивных мероприятий. Пока все внимали их разглагольствованиям о беге в мешках, беге с яйцом в ложке, беге «на трёх ногах» [игра, в которой нога одного бегуна связана с ногой другого], Жорж проскользнул сквозь толпу в сторону Александра, и нежно сжал его руку. Под прикрытием общего шума он прошептал в ухо мальчика:

— Никуда не записывайся. После обеда, когда начнутся состязания, пойдёшь за мной.

Ему хотелось, чтобы обед закончился; казалось, что тот затянется навечно. Их хозяева были достаточно любезны, чтобы подать им кофе со льдом. Возможно, для этого пришлось замуровать еще одно окно. Казначей, сидя в центре, раскрывал детали всего, что было съедено в Сен—Клоде в этом году: многие тонны этого, того, и другого. Но, в конце концов, все двинулись в сторону широкой аллеи.

Жорж подал знак Александру. Не поворачивая головы, он быстро отправился вслед за всеми, а затем, спрятавшись за деревом, остановился, чтобы осторожно посмотреть назад. Когда приблизился Александр, Жорж позвал его:

— К хижине, — и снова отправился в путь, петляя от дерева к дереву, пока не достиг маленького домика, в который и вошел. Через минуту вслед за ним ворвался Александр. Жорж даже не услышал, как тот зашёл; сосновая хвоя, плотно устилавшая землю, заглушила звук его шагов.

Они осмотрели свои владения, освещаемые небольшим окном без жалюзи. Ведро, перевёрнутое вверх дном, могло послужить в качестве стула. Они затолкали его в угол, к садовым инструментам, и расположились на большой копне соломы, которая, казалось, были оставлена там ради них. Вдвоём, они сняли свои куртки. На Александре была спортивная рубашка с короткими рукавами; он продемонстрировал Жоржу маленький шрам, оставшийся от их апрельской церемонии. Он был очень горд тем, что эта отметина сохранилась на его руке; у Жоржа она исчезла.

— Я думал о наших каникулах, — сказал Жорж. — Если мы не сможем встретиться, то мы должны иметь возможность обмениваться письмами. Я много думал об этом, и вижу только два пути; во–первых, использовать систему до востребования.

Александру захотелось узнать, будет ли ему, в его возрасте, разрешено получать письма до востребования. Жорж этого не знал.

Но, как сказал Александр, в любом случае, он будет чувствовать очень большое смущение ходить и просить письма. К тому же, разве такого рода вещи не под надзором полиции?