Особенная дружба | Странная дружба

— Другой путь безопаснее, — продолжил Жорж, — и позволит, так сказать, сохранить всё в семье. Просто–напросто ввести в доверие Мориса, чтобы он позволил мне писать тебе, но адресовать письма ему. Мне не совсем нравится эта идея: это значит, что наша дружба перестанет быть тайной. Но она в любом случае станет достоянием общественности после каникул. Так почему бы не довериться тому, кто будет очень полезен для нас сейчас?

— И не беспокойся: я знаю, что сказать Морису, так же, как знаю, что рассказывать Люсьену. Что касается моих писем, то они будут в двух конвертах, и, дополнительно, я попрошу твоего брата дать мне слово чести никогда не вскрывать второй. Он, конечно же, не откажет мне; он в долгу передо мной из–за одного пустяка в учёбе — нет, ничего серьезного, но это придает мне смелости.

Уступив этим аргументам, Александр не проявил любопытства насчёт природы поступков своего брата, предоставившей Жоржу власть над ним. Жоржу стало легче. Ему было жаль, что в их нынешнем счастливом состоянии пришлось воскресить в памяти Отца де Треннеса, даже если это и маскировалось каким–то вымыслом.

Родительские планы на их каникулы, почерпнутые обоими друзьями в недавних письмах из дому, увы! не соответствовали: родители Александра собирались на Лазурный берег, а Жоржа — на баскское побережье. Но Жорж не был чрезмерно расстроен.

— Я заставлю двигаться небо и землю, чтобы они изменили планы, — сказал он. — Морис будет полезен нам больше прежнего. Я скажу, что хочу встретиться с ним, и с некоторыми другими ребятами, и что эта встреча вроде бы диктуется колледжем.

— На вручении наград, ты, вероятно, уже будешь знать место на море, выбранное твоими родителями. Если, случайно, они к тому времени еще ничего не решат, то ты сможешь написать мне, когда они примут решение, а я тем временем буду удерживать свою семью и тянуть время. В любом случае, не позволяй себе беспокоиться: всюду, где бы ты и я не находились, я как–нибудь доберусь до тебя.

— В любом случае, — сказал Александр, — Я непременно пришлю особенное послание для тебя 16 июля. Ты догадался, почему?

— Как восхитительно и мило с твоей стороны, что ты уже вспомнил про мой день рождения! А я также не забуду про 1 сентября — день Святого Гиацинта. Ты, по крайней мере, выбрал приличный день, для того, чтобы родиться. В то время как я опоздал на двадцать четыре часа, и поэтому у меня был выбор, согласно различным календарям, церковному и мирскому — между Святым Хелиером, Святым Иларионом, Святым Алланом, Святой Эстелью, Святой Рейнельдой, Святой Марией—Магдалиной Постел, и поминовением Богоматери Кармельской [образ Пресвятой Девы Марии, покровительницы кармелитов, возникший после явления Богоматери 16 июля 1251 года святому Симону Стоку, генеральному приору ордена. Почитание образа тесно связано с традицией ношения скапулярия кармелитов].

— Как видишь, я был очень основателен. И со всеми теми святыми, предложенными мне, я не дотянул одного дня до Святого Алексия! [Алексий, человек Божий, конец IV века — начало V века, христианский святой (в лике преподобных), аскет. Почитается Православной (день памяти — 17 (30) марта) и Католической (день памяти — 17 июля) Церквями. Житие святого Алексия было широко известно и популярно как на Востоке, так и на Западе. Мощи Алексия, человека Божия, находятся под главным престолом базилики святых Вонифатия (Бонифация) и Алексия на Авентинском холме в Риме.] Очень жаль.

Алексий и Гиацинт были созданы друг для друга.

Александр попросил Жоржа повторить первое из череды названных имён, а потом сказал:

— Мне не следует говорить тебе, но, согласно этимологии, Хелиер означает солнце. А ты сказал мне, что солнце — друг Гиацинта.

Затем они оба замолчали. Жорж наслаждался присутствием друга, который невидимо лежал рядом с ним. Они вдвоём лежали на спине, их глаза были обращены в окно, обрамлявшее продолговатый кусок неба с колеблющимися ветками сосен с их нежной хвоей. Отдаленные крики, связанные с состязаниями, подчеркивали и подслащали их уединение. Ясный, музыкальный голос Александра нарушил тишину.

— Ночью, в постели, я вижу звезды через открытое окно. Я разговариваю с ними о тебе.

Жорж, желая уловить даже последнее эхо этих слов, ответил не сразу. Затем произнёс:

— Я хочу, перед тем, как мы разъедемся, узнать, где в в общежитии стоит твоя кровать. Я должен узнать это; я хочу, чтобы мои воспоминания этого года стали самыми полными.

Александр сказал ему, в каком ряду она стоит, номер на его полотенце и цвет покрывала.

— Понимаешь ли ты, — произнёс Жорж, — что в следующем семестре мы будем в одном общежитии? Мы не сможем находиться рядом друг с другом, потому что оно поделено по классам, но у меня появится возможность видеть тебя, мы сможем улыбаться друг другу, прежде чем погасят свет. И когда ты проснешься утром, весь взлохмаченный, я первым делом увижу тебя среди всех. В студии ты окажешься передо мной, будучи на четвёртом курсе. Ты облегчишь мне учёбу. И так как наши почерки смогут перепутаться, то ты сможешь передавать мне свою промокашку, после того, как используешь её.

— Мы не сможем много разговаривать друг с другом, на переменах — нам следует наблюдать за каждым нашим шагом. Но мы сможем каждый день обмениваться записками. Я буду присылать тебе записку каждое утро, а ты сможешь отвечать на неё каждый вечер. Мы не должны оказаться далеко друг от друга в церкви, если они распределят нас по голосам. В трапезной, когда ты захочешь, чтобы я придержал мои фрукты для тебя, то тебе всего лишь нужно подать мне знак. И я передам тебе немного во время чаепития.

— Летом мы сможем купаться вместе во время дневных прогулок, так же, как мы будем делать это во время каникул. Колледж будет для нас одним длинным праздником…

Александр произнес тихим голосом:

— Я люблю тебя больше, чем жизнь.

Он был очень юн; ему ещё не было и тринадцати. Быть может, он всё ещё считал, что слова, произнесённые им, были исключительно дружескими? Жорж посмотрел на него. Александр, прикрывший глаза, теперь открыл их очень широко, словно только что проснулся, и приподнялся.

— Давай выкурим по сигарете, — предложил он.

— Ты пытаешься заставить меня совсем потерять голову?

— Я попытаюсь сдерживать себя.

Жорж достал из кармана пачку египетских сигарет. Он зажег две, одну передал Александру, а затем, спустя некоторое время, предложил обменяться сигаретами. Улыбаясь, Александр согласился.

— Неплохо! — сказал он.

Он забавлялся, выдувая клубы дыма в сторону Жоржа, который возвращал любезность; каждый из них пытается увернуться от дыма, выдуваемого на него другим. Они смеялись над этой игрой, становившейся всё более грубой, пока она не превратилась в борцовский поединок на соломе.

Внезапно тень заслонило окно: то было лицо Отца Лозона. Через несколько секунд он толкнул незапертую дверь и вошел в хижину. Жорж в одно мгновение оказался на ногах. Александр медлил.

Выражение на лице священника оказалось не гневным, а, скорее скорбным и брезгливым. В руке у него был молитвенник, заложенный указательным пальцем. Он глянул на солому, где остались отпечатки тел обоих мальчиков. Он раздавил окурки двух сигарет, тлеющих в углу. Сигарет Отца де Треннеса, точно таких же, какие видел настоятель в комнате Отца в ночь, когда у него гостил Морис. Приход отца Лозона в хижину садовника повторил визит настоятеля в комнату своего бывшего воспитателя.