Особые отношения (Не покидай меня)

— Я думаю, что уже поздно, Александр. Ущерб уже нанесен.

— Ущерб, за который я чувствую себя в ответе.

— Откуда вам было знать?

— Я должен был проверить, поговорить с другими лондонскими коллегами…

— Это я не должна была хвататься за первого попавшегося адвоката. Но… что сделано, то сделано.

— Что же теперь?

— Теперь… думаю, я потеряла сына, Маргарет тоже звонила в тот вечер, выражала сочувствие и тоже говорила, что чувствует свою вину.

— А как насчет оплаты? Они не ободрали тебя как липку, эти, с позволения сказать, юристы?

— Слушай, у тебя муж юрист — ты же знаешь, они всегда всех обдирают.

— Сколько с тебя взяли?

— Пока не знаю точно.

— Сколько?

— Предварительный гонорар был две с половиной тысячи фунтов. Но я уверена, что окончательный счет будет гораздо больше.

— И как ты собираешься его оплачивать?

— Из своих почти исчерпанных запасов, надо полагать. А как еще?

«Лоуренс и Ламберт» не заставили себя ждать и на следующее утро прислали счет. Я не ошиблась: они основательно вышли за пределы суммы задатка. К изначальным двум с половиной тысячам было добавлены еще тысяча семьсот тридцать фунтов. Было учтено все до мелочей, каждая трата, каждый расход — все было скрупулезно подсчитано и вставлено в счет. Потом мне позвонила Дейдри Пепинстер, лаконичная, как всегда:

— Одна деталь, которую мы не обсудили вчера — мне показалось, что с вас довольно плохих новостей.

О боже, еще что-то новенькое?

— Я просмотрела журнал учета земельных участков. Дом зарегистрирован на вас двоих.

— Ну, это как раз не так плохо, по-моему.

— Но вчера до начала слушания в суде мы поговорили с адвокатами вашего супруга. Похоже, он намерен продавать дом как можно скорее.

— А он может это сделать?

— В соответствии с законом, каждая из сторон может настоять на продаже и форсировать ее. Но продажа требует времени, а бракоразводный процесс может приостановить ее. Конечно, если бы вам удалось добиться решения о проживании ребенка с вами, совсем другое дело. В таком случае ни один суд не разрешил бы продавать дом, в котором вы проживаете. Но в теперешней ситуации…

— Я все поняла, — перебила я.

— Они кое-что предложили. Они хотят прийти к соглашению, должна заметить.

— В чем оно состоит?

— Э… Джинни Рикс сказала, что мы больше не представляем ваши интересы.

— Это чистая правда.

— Тогда я просто перешлю вам бумагу по факсу.

Факс пришел через несколько минут — длинное письмо от адвокатов Тони, в котором говорилось, что их клиент подает на развод и в сложившихся обстоятельствах хотел бы проявить максимально возможное великодушие. Поскольку наш общий сын будет проживать с их клиентом, вопрос об алиментах на ребенка обсуждению не подлежит. А также, поскольку до переезда в Лондон я делала удачную профессиональную карьеру в качестве журналиста, их клиент настаивает на том, что и вопрос об алиментах жене обсуждению не подлежит. И наконец, поскольку их клиентом в дом вложено 80 процентов общей суммы, он может рассчитывать на получение 80 процентов суммы от его продажи (хотя, учитывая, что дом находился у нас во владении всего семь месяцев, вряд ли можно ожидать большой прибыли). Однако, желая проявить великодушие в этом случае, он предлагает следующее: если я не стану настаивать на продолжении проживания в доме, то после продажи дома получу не только двадцать тысяч фунтов (сумма, вложенная мной при приобретении дома), но еще и семь тысяч фунтов, истраченные за перестройку мансарды (это я полностью оплачивала из своих средств), плюс дополнительные десять тысяч «утешительных», плюс 50 процентов разницы, в случае, если дом удастся продать дороже. Если же я не соглашусь на это великодушное предложение, у них не остается другого выбора, как решать этот вопрос в суде, так что…

Я уловила суть. Соглашайся на наши условия, или потеряешь еще больше денег, оплачивая судебные издержки. Денег, которых у меня сейчас просто не было.

В этом безукоризненно вежливом, но, тем не менее, устрашающем письме мне все же давалась небольшая отсрочка: у меня имелось двадцать восемь дней на то, чтобы обдумать все и ответить, прежде чем воспоследует судебный иск. Это означало, что я могла дать себе маленькую передышку. Это утешало, тем более что сейчас у меня более насущные и безотлагательные проблемы. Например, вопиющая нехватка денег. Хотя я и предвидела, что счет от адвокатской конторы будет завышен, у меня все же теплилась надежда, что «Лоуренс и Ламберт» хоть немного его скостят, ведь дело ими было проиграно. Что за абсурд, как мне только в голову пришло такое. Они еще и плеснули на рану кислоты: в чеке на добавочные тысячу семьсот тридцать фунтов было указано: «Оплатить в семидневный срок».

Признаюсь, больше всего мне хотелось порвать чек в клочки и выкинуть в ближайшую корзинку для мусора. Или найти другого адвоката и выставить иск Джинни Рикс за полную профессиональную непригодность. Но я, конечно, понимала: уничтожь я чек — «Лоуренс и Ламберт» не просто наедут на меня, но могут окончательно уничтожить, распуская слухи, что я не только дурная мать, но и не плачу по счетам и потому не заслуживаю снисхождения. Так что я в тот же день отправилась в банк, сняла со счета деньги и переслала чек в их контору, а потом долго сидела над чашкой кофе на Хай-стрит в Патни, пытаясь осмыслить факт, что весь мой капитал отныне равняется двум с половиной тысячам фунтов. На это я смогу как-то жить несколько месяцев, если только не найму очередного юриста, чтобы выиграть заключительное слушание.

Я не могла не отдать должное адвокатам Тони: их предложение было дьявольски хитрым. Согласитесь на наши условия — и вы получите немного денег, чтобы начать жизнь с нуля. Отвергните их — и мы затеем бесконечную судебную тяжбу, которая вам просто не по карману. В обоих случаях исход один: Джек остается с Тони и этой женщиной.

В какой-то момент мне захотелось принять их долбаные условия и покончить со всем этим. Взять деньги, переехать куда-нибудь, попытаться найти работу, а со временем попытаться добиться в суде более благоприятного решения о проживании Джека поочередно у обоих родителей. Но это означало бы, что Джек будет расти под присмотром этой женщины, считать ее мамой, а я навсегда останусь каким-то неполноценным придатком семьи, и со временем он возненавидит меня за то, что я не сумела стать ему нормальной матерью. Судя по теперешнему поведению Тони и этой бабы, я не сомневалась: они изо всех сил постараются настроить Джека против меня. Но даже если паче чаяния они вдруг станут честными и справедливыми, право растить и воспитывать Джека у меня все равно отнимут. А вот с этим я никак не могла смириться. Просто не могла — и все.

— У тебя голос не такой убитый, как я боялась услышать, — сказала Сэнди, позвонив мне вечером.

— Нет, я правда убита, — ответила я. — И постоянно реву как белуга. Но знаешь, я еще и разозлилась.

Сэнди даже рассмеялась:

— Рада это слышать.

Ярость, однако, сочеталась с достаточно трезвым осознанием сложившейся ситуации. Меня обошли по всем статьям — и юридически, и финансово. Сейчас я мало что могла со всем этим поделать… разве что попытаться сохранить хорошую мину и постараться убедить мир в том, что я не совсем пропащая.

В первую очередь мне следовало всерьез подготовиться к первой встрече с социальными работниками из детского центра, которые будут присматриваться ко мне. Нельзя было произвести на них впечатление наглой выскочки или грубиянки — словом, женщины, недостойной воспитывать собственного ребенка. Наверняка они и так уже составили обо мне суждение, руководствуясь решением суда. Они считают, что я представляю опасность для сына. И никому нет дела до того, что адвокаты без всякого стеснения передергивали факты, обращая их против меня, и до того, что я тогда была больна. Здесь возражения были неуместны. Нравилось мне это или нет, следовало признать, что сейчас я в их власти.

Поэтому, когда мне позвонила некая Кларисса Чемберс из Социальной службы Уондзуорта и сообщила, что мой первый визит должен состояться через два дня, я немедленно согласилась на предложенное время и приехала за пятнадцать минут до назначенного срока.

Контактный центр располагался в мрачном современном здании из шлакобетонных блоков рядом с метро «Гаррет-Лейн» в Уондзуорте. Рядом раскорячилась уродливая приземистая башня Арндейл-центра. Об этом доме ходила дурная слава как о месте, где проще всего в городе добыть порцию крэка [41] .

41

Крэк — сильнодействующий наркотик.

Матери, явившиеся, как и я, в контактный центр на встречу со СВОИМИ детьми, выглядели так, будто всю жизнь подвергались домашнему насилию и всевозможным иным ужасам, не говоря уже о шоке от того, что закон отнял у них детей. Мы ожидали на скамье в коридоре с грязными бетонными стенами и протертым линолеумом на полу. Кроме меня здесь были еще три женщины, все молоденькие. Одной на вид было не больше пятнадцати. Другая, с глазами зомби, напоминала контуженную, так что я невольно задалась вопросом, какую наркоту она принимает. Третья женщина, сильно ожиревшая, казалось, вот-вот расплачется. Мы не произнесли ни слова, дожидаясь, пока выкрикнут наши фамилии.