Останется с тобою навсегда

– Что случилось?

– К нам прибыл начальник политотдела армии полковник Линев. С майором Рыбаковым отбыл в подразделения.

В штабе полка - дремотный покой. Я связался по телефону с учебным батальоном:

– Гости у вас?

– Десять минут тому назад ушли к капитану Чернову.

Вошел помначштаба Карасев:

– Почта, товарищ подполковник.

Капитан из своей папки выуживает очередную бумажку: требуют десять сержантов с семилетним образованием в нормальную военную школу связи. Нормальную! До сих пор посылали на скоростные курсы, а теперь вот в нормальную, на трехлетнее обучение. Здорово!..

Отпустил штабиста. За окном на плетне сушатся хозяйкины горшки и горшочки, рыжий петух бочком-бочком обходит нахохлившуюся курицу.

Где же они? Может, на коня и вдогонку? Зачем? Понадоблюсь - найдут.

В землянке пообедал, послал Касима в лавку военторга за куревом и улегся с газетами. Должно быть, вздремнул. Вскочил, услышал голоса у порога. Первым вошел Линев:

– Ты смотри на него, Рыбаков, с нас сто потов льется, а он схоронился от начальства и газетки почитывает. Здравствуй" те, подполковник. Кваском угостите?

– Не угощу. После обеда крохи подбираем...

– Оно и видно. Что так нещедро кормите солдат?

– Паек тыловой.

– А инициатива? Лето красное! Фу, как у вас душно.

Мы вышли из землянки, Линев оглянулся, увидев на взгорке раскидистое дерево, размашисто зашагал к нему. Фигура у него плотная, кряжистая, можно сказать - строевая.

– Тут свежак, располагайтесь, хлопцы, и дышите поглубже.
– Он расстегнул китель и бросился на землю.
– Красота, а как полынью несет! У, смотрите.
– Потянулся рукой, сорвал пучок травы с желтыми цветочками. Знаете, что это такое? Чистотел. Чис-то-тел!
– Он сломал стебелек темно-рыжая капелька упала на его ладонь.
– Эликсир жизни! В старину братья славяне молились на него, и не зря. Ну, как живется, комполка?

– Нелегко, товарищ полковник.

– Вы командовали партизанской бригадой. Как жили со своим комиссаром?

– Дружно.

– И что же вас сближало?

– Многое, но прежде всего его личная храбрость.

– Весомо.

Рука Рыбакова заерзала по портупее вверх-вниз, вниз-вверх.

– Это он в меня прямой наводкой палит.

– Значит, конфликт на почве: комполка храбр, замполит недостаточно храбр, - Линев резко выбросил руку в мою сторону, потом в сторону Рыбакова.

– Если бы! Мы не можем найти с замполитом общего языка с того дня, когда в кабинете командарма выложили разные решения...

– Решали не вы, а Военный совет армии, - оборвал меня Линев.
– Что вам мешает сейчас?

– Я отвечу, - проговорил Рыбаков.
– Командир полка до сих пор не вписался в часть, хотя времени прошло вполне достаточно. Вот, к примеру, был он в батальоне капитана Чернова. С какой пользой? Собрал офицеров, поговорил с ними по душам, похвалил достойного, указал на ошибки того, кто их совершил? Ничего этого не было. Отхлестал, как мальчишку, опытного комбата и умчался аллюром. Тимаков даже не замечает, что политсостав полка порой вынужден выступать в роли пожарников - заливать холодной водой его огненные вспышки.

– Ты что же это меня при начальстве хлещешь?
– воскликнул я.
– Не нашел время сказать мне об этом один на один!

– Да, Рыбаков, действительно, почему ты ему все это не высказал раньше?

– строго спросил Линев.

– Так он же бежит от меня!

– Я? Бегу?.. Это ты чуть свет на коня и то в райком, то в политотдел, то еще бог знает куда.

– Слушаю вас и удивляюсь. Здесь полк, а не детский сад. Как мне прикажете доложить Военному совету? Кого из вас надо отзывать?

– Меня нельзя, - выпалил Рыбаков.

– Это почему же?

– Я в петухановской трагедии не сторонний человек. Недоглядел многого.

– Красиво сказано, даже слишком. Однако ты-то здесь не одну пару сапог износил, а расплачиваешься скупо. Или под крылышком Стрижака полегче было? В нем-то ты признавал единоначальника. Ты, бывало, ни шагу без него. А сейчас, - Линев поднялся, застегнул на все пуговицы китель, - вон мы какие, оказывается: разыскать никак друг друга не можем. Свести ваши руки прикажете? У вас, командир, есть ко мне вопросы?

– Пока нет.

– Вы эти "пока" придержите при себе. Решительно отсекайте накипь в полку, но властью, вам данной, пользуйтесь с умом и сердцем.

Проводили начальника политотдела, стоим на обочинах дороги друг против друга. Черт возьми, как трудно сделать первый шаг, сказать нужное слово!..

– Замполит, так что там было сегодня в солдатских котлах?

– А, перловка да сало лярд, сало лярд да перловка.
– Рыбаков пересек дорогу.
– Заглянул вчера в хозроту, и представляешь - там борщ с салом и свежее мясо с капустой.

– Да ну, откуда?

– Пошли к Вишняковскому, спросим.

На окраине Просулова большой кирпичный дом с длинной пристройкой-сараем. Двор аккуратно выметен. У коновязи с корытом сытые лошади хвостами отмахиваются от слепней. Хр-рум, хр-рум - налегают на свежее сено. От распахнувшейся двери спешит навстречу Вишняковский.

– Здравствуй, Валерий Осипович. Хорошо у тебя тут.
– Я пожал ему руку.

– Приглашай в дом, что ли, - подтолкнул его Рыбаков.

Комнатушка была маленькая, пахло свежим хлебом.

– У меня есть квасок, товарищ подполковник, - робко предложил Вишняковский.

– Тащи, о чем речь.

Рыбаков выпил, поставил стакан, крякнул:

– Ну и напиток, царский!

– Сушим остатки хлеба, вот и...

– Остатки, говоришь? А почему наш солдат в строевых ротах как Иисус в пустыне?
– спросил Рыбаков.

– Все, что положено по рациону, до грамма...

– А на каких харчах пухнет твоя хозяйственная рота?
– наступал Рыбаков.

Вишняковский открыл планшетку, закрыл ее и отбросил назад. Заморгав, выпалил одним духом:

– Обмен, честное слово!

– А может, обман?
– Я подошел вплотную к хозяйственнику.

– Никак нет! Операция...
– Слово вырвалось неожиданно.

– Операция? Какая такая операция? Выкладывай как на духу.

– Дохлые кони кормят. Виноват... Мыло то есть, кони...

– Мыловарня?
– догадался Рыбаков.

– Ну-ка, ну-ка?

– На переправе дохлых лошадей, битюгов... Сюда - и на мыло. Мыло - в Цебриково, на восток, сто километров, в обмен на мясо, сало, картошку...