Останется с тобою навсегда
Шрифт:
– Масштаб?
– Крохотный.
– Что требуется?
– Разрешения ваши, товарищ подполковник, товарищ майор.
– Так получай мандат, можем самый большой! По четырнадцать часов в сутки солдаты пузом землю гладят, на пять верст вокруг изрыли ее. Соки выжимаем... Нюх у тебя, бедовая голова, есть? Чем пахнет?
– Наступлением.
– В точку! Так подкорми, христом-богом прошу! Весь передний край Степной армии твой и переправа твоя. Подбирай дохлых битюгов, тащи в мыловарню!
22
Комбат Чернов встречает меня
Короткий привал, и батальонная труба уже зовет на строевой плац с препятствиями. Чернов с секундомером стоит на возвышенности - плотный, с фуражкой, слегка надвинутой на прямой лоб, - и негромким голосом отдает самые неожиданные команды. Воспринимаются они будущими младшими командирами с готовностью: ползут по-пластунски, в полном боевом берут с ходу бум, перепрыгивают через заборы, выкладываются до последнего, будто и не знают усталости.
Прощаясь с Черновым, говорю ему:
– Спасибо, капитан.
– У меня просьба, товарищ подполковник: после выпуска сержантов откомандируйте меня в боевую часть.
– За этим дело не станет - не за горами дни, когда весь полк станет боевой частью!
Вечерело, было душно. Мы наискосок пересекли площадь. Навстречу женщина с полными ведрами. С доброй улыбкой провожает нас.
– К счастью, командир!
– А ты какого счастья хочешь, Леонид?
– Сию минуту - самого маленького: искупаться в ставке.
– Ого, давать чуть ли не пятиверстный круг!..
– Что ты, можно напрямик переулком, там мостик наладили.
– Тогда айда!
Идем, хатенки сжимают нас с двух сторон, ветки хлещут по лицам. На самой окраине Рыбаков придержал дончака.
– Слышишь, поют?
– Показал на хатенку с закрытыми ставнями.
Рвется наружу песня "Ой ты, Галю, Галю молодая, пидманулы Галю, забралы з собою...".
– Ведет никак Шалагинов?
– Я спешился.
– Куда ты? Постой, потом выясним!
– Ну, знаешь!
– Я перемахнул через забор, поднялся на крылечко, тихо налег на входную дверь.
В небольшой комнате с нависшим потолком за столиком, крытым клеенкой, при желтом свете свечи сидят Шалагинов и Краснов. На почетном месте, под иконами, начальник штаба полка Сапрыгин. Закрыв глаза, он густо басит.
– Товарищи офицеры!
– вскочил Краснов.
Песня оборвалась. Головы, как по команде, повернулись к нам. Первым пришел в себя Сапрыгин:
– Милости просим, Константин Николаевич, и тебя, Леонид Сергеевич.
На столе бутылки с мутноватой влагой, закуска - не объешься: репчатый лук, редис, сухари. Я взял бутылку, плеснул самогон на стол, поднес свечу вспыхнуло синее пламя.
– Крепак!
– Точно, с налета берет!
– Встряхнув укороченным чубом, из-за стола вылез Шалапшов.
– А как похмеляться, комбат?
– Рассольчик, как рукой...
– Что же вы нас с замполитом
обошли?– Да вот поминаем нашего друга Петра Петуханова... Сороковой поминальный сегодня...
– Капитан Шалагинов, сядьте!
– крикнул Сапрыгин!
– Нет, я скажу... Вам, товарищ подполковник, подавай шагистику да дыры в черных мишенях...
– Приказываю всем разойтись!
– с неожиданной твердостью сказал Рыбаков.
– Начштаба и комбату Краснову остаться!
– приказал я, Только захлопнулась за Шалагиновым дверь, я повернулся к Краснову:
– Где самогонный аппарат?
Он подавленно молчал.
– Я сейчас по тревоге вызову роту и прикажу обыскать винный завод. Где самогонный аппарат? Ведите!..
Краснов молча повернулся к выходу и как-то не по-военному засеменил вперед нас...
* * *
...Мы шли в три коня - Рыбаков, Сапрыгин и я. Небо затянуло тучами, посыпал мелкий дождик. Молчали до самого лагеря.
Сапрыгин, прощаясь, сказал:
– Ну и лихо вы взяли в оборот Краснова, Константин Николаевич, в один момент раскололся!
Я молчу.
– Чего дурачком прикидываешься? Ты-то про все знал, - оборвал его Рыбаков.
– Неужели так-таки ничего не понял.
– Понять-то понял, но не все принять могу.
– Довольно, начштаба, - потребовал я.
– За организацию пьянки...
– Какой же пьянки?.. Подумаешь, собрались трое друзей...
– За организацию пьянки, за допущение производства самогона - вы же знали, знали об этом!
– я отстраняю вас от должности начальника штаба полка!
– Это мы еще посмотрим!..
– Нечего смотреть, Сапрыгин. На вашей совести кровь Петуханова, отчеканивая каждое слово, сказал Рыбаков.
Сапрыгин пришпорил коня и скрылся в темноте.
Старший лейтенант Краснов сдал батальон и приказом командующего был назначен командиром штрафной роты, куда и отбыл без промедления.
23
Их - одна тысяча, живых, молодых, радующихся и порою грустящих, устающих донельзя, с сильными телами, здоровыми желудками, жадными озорными глазами. Они втянулись в ритм полевой жизни, загорелые и поджарые, шагают по стерне, выбивая тучу пыли. И думка у всех одна - скорее к финалу.
Их надо выстроить на полковом плацу, показать самому командарму: вот они, тысяча сержантов. Вчера они еще были солдатами. Трудно им было, ох как трудно! Но они не жаловались - понимали. Торопились. Сам видел, как делали зарубки - еще день учебы прочь!
Ах, как мне хочется отправить их на фронт - одетых по форме! В полковом складе есть для них все. Только вот обувка - обмотки с ботинками. Где же мне взять тысячу пар хотя бы кирзовых сапог? Из Вишняковского больше ничего не вытрясешь. Слава богу, в котлах приварок.
Роненсон?
Вишняковский шепнул мне:
– У товарища Роненсона есть в заначке настоящие курсантские сапоги, еще довоенные.
Как бы его разоружить? Попытка не пытка, уха не откусят - поехал на поклон.