Останется с тобою навсегда
Шрифт:
– Как обеспечивается пятый караван?
Капитан необнадеживающе ответил:
– Тралим. Разрешите идти?
– Идите...
Офицер вышел, генерал сказал мне:
– Спасательные средства держи в готовности номер один. С богом! Подал руку.
– До встречи в Видине!
* * *
Грузились на баржи молча, рота за ротой быстро и бесшумно занимали места. Много хлопот доставила баржа, на которую втаскивали пушки со снарядами, обоз с лошадьми и хозяйственные службы. Сиплый гудок головного буксира возвестил: караван к отплытию готов.
Клименко держал на коротком поводу
– Боишься воды, старина?
– Кажуть, шо глубока...
– Из дому-то пишут?
– А як же?
– Переступая с ноги на ногу, щерил рот до ушей.
Караван вытягивался в кильватер.
Светлело, Небо распахнулось сразу, стало высоким, без облачка.
Оставляя пенный след, мы плыли вверх по реке. Ускользали берега с поймами, на которых виднелись стога сена, старые вязы, белые деревеньки, городки, дома вокруг церквей - православных на болгарской стороне, католических на румынской.
Дунай штурмовал наш караван и стремительно бежал к морю. По откосам сползали синие дымки, быстро тая над водой. Курчавые рощи манили зелеными опушками, берега то удалялись, открывая просторы, то наступали на нас.
Солнце в зените, зноем окутывает русло. Недвижный воздух густел, и караван вдавливался в него, как нож тупым концом в хлебную мякоть. Где-то вдали пролетел самолет. Мы не спускали глаз с неба, зенитчики дежурили у раскаленных пулеметов.
День убывал. От воды поднималась прохлада. За холмом скрылось солнце, меня неудержимо потянуло ко сну, Улегся на теплой палубе...
Страшной силы взрыв поднял корму, и мы, сшибая друг друга с ног, сгрудились в носовой части. Крики: "По-мо-ги-те!" - слились с тревожным воем сирен. На подводной мине взорвалась баржа, что тянулась за нами.
Задыхаясь, с трудом выбрался из мешанины тел.
– Вера!
– Я тут!
Она цепко держалась за лебедку, рядом с ней стоял Касим с рассеченной губой.
– Никуда с баржи!
– приказал я им и крикнул: - Эй, на буксире!
Никто меня, конечно, не услышал. Но я видел, как с головного буксира спускали катер на воду. Выхватил у дежурного по полку ракетницу, в небо взлетели зеленая, а за ней красная ракеты - сигнал боевой тревоги.
К нашему трапу причалил катер, с него раздался голос Ашота:
– Здесь мы, товарищ подполковник!
Я сбежал по трапу, крикнул ему:
– Поднимайтесь на баржу, выстройте караван в кильватер - и курс на Видин, без задержки!
Татевосов и я обменялись местами. Положил руку на плечо румынского моториста:
– Пошел!
Он закивал головой, развернулся и дал полный газ. Мы мчались туда, где в пенящемся водовороте кричали люди, всхрапывали плывущие лошади. Спасательные суденышки подбирали тонущих. Мы подняли из воды полкового капельмейстера с кларнетом, медсестру.
Баржа с пушками, лошадьми, санчастью, музвзводом подорвалась на мине и торчала из воды, как гигантской толщины обрубленное дерево.
Теперь уже крики раздавались далеко от нас - Дунай был неумолим и спешил унести свою добычу... Ниже по течению, в темнеющей дали, у румынского и болгарского берегов копошились
люди; артиллерийские лошади сами выходили из воды. Ни Клименко, ни Нарзана нигде не было, как я ни всматривался в каждого спасенного солдата, в каждую лошадь, понуро стоящую на том или другом берегу.Безразлично и неутомимо нес свои воды Дунай. В излучине подобрали трех артиллеристов, ухватившихся за бревно, медленно кружившееся в водовороте. Прислушивались, не раздастся ли крик о помощи, но вокруг чернела безмолвная вода...
Караван под командой начштаба шел на Видин. Я с врачом полка и его помощниками остался на песчаной косе. Распалили большой костер. Сушняк горел с треском, выбрасывая высокое пламя, а вокруг была огромная слепая ночь, поглотившая берега. Шумела вода, вдали перекликались голоса.
К костру стягивались спасенные. Их высаживали из лодок румыны, болгары. Я снова всматривался в каждого солдата, Клименко среди них не было. Перевязывали раненых, сушили одежду. Насквозь промокшие солдаты жались к огню; вокруг костра становилось тесно: пришли даже те, кого вытащили из воды в далеком низовье.
Рассветало. Пламя сбилось, жарко пылали угли.
– Глядите!
– сказал рядом со мной солдат, показывая на восток.
Шли кони. Они шли одни. Вел их Нарзан. Не спеша перебирая копытами, приближались к костру, застыли метрах в трех от него, подняв головы.
Я подошел к Нарзану, он ткнул голову мне под руку. Гладя коня, тихо спросил:
– Ты где же потерял нашего друга? Где, где?..
Он поднял голову, негромко заржал...
Утро теплое, на деревьях - яркие краски осени. А на душе тягостно... Может, не только от пережитого на реке, но и оттого, что на тротуарах Видина - битое стекло, а в воздухе пороховая гарь.
Шагаю вдоль стен, увитых плющом, мимо молчаливых домов с окнами, перечеркнутыми бумажными полосками. Добрыми взглядами встречают меня болгары, машинально отвечаю на их приветствия. Иду к командующему, не знаю, зачем он меня срочно вызвал. Как он распорядится мной, чего я недосмотрел, что упустил?
Сухие листья каштанов шелестят под ногами. Аллея впереди длинная, и мне не хочется торопиться.
Кабинет командующего огромен и роскошен: в мраморе, с мозаичным паркетом, с большими хрустальными люстрами и огромным столом. За ним худощавая фигура генерала.
– Пришел?
– крикнул издалека.
– Сколько в Дунае оставил?
– Точных сведений не имею. Но предварительно...
– А должен иметь! Садись, Аника-воин!
Я сел. Генерал расстегнул китель, посмотрел в упор:
– Как со здоровьем?
– Нормально, товарищ командующий.
– Ягдт-команда, прорвавшаяся из Лубниц, сегодня на рассвете истребила штаб полка в дивизии Епифанова. Пойдешь в его соединение и будешь командовать полком.
Я поднялся:
– Есть принять полк! Разрешите подобрать в запасном полку офицеров.
– Бери, кого найдешь нужным, пусть еще повоюют... Кроме того, даю три маршевые роты.
– Он подошел ко мне и тоном, в котором были и горечь и доверительность, что не часто случается между подчиненными и генералом, сказал: - На фронте горячо, но нам нельзя топтаться на одном месте - нас ждет Белград!..