Осторожно, спойлеры!

Маркус пытался хоть немного вытянуть ноги под столом, но учитывая четыре стула, длинные ноги его родителей и ножки самого стола, свободного места просто не осталось. Справедливо. Когда его колени начали затекать, он предположил, что может потерпеть неудобство еще час или около.

Как и остальные комнаты этого дома в Сан-Франциско, столовая была ужасающе маленькой. Пять лет назад, разбогатев после съемок во «Вратах», он предложил родителям купить что-нибудь попросторнее. Они немедленно и решительно отказались. Второй раз он не спрашивал.

Они не хотели того, что он мог дать. Опять же, справедливо.

– Холодильник не нужен, – пожал он плечом. – Йэн, актер, который играет Юпитера, всегда держит в кармане что-нибудь рыбное. Пакетик тунца или филе лосося.

Хотя бы это было правдой. Одна из многих причин, по которым Маркус и большинство других актеров избегали Йэна.

«Рыбному козлу надо было играть Нептуна», – буркнула Кара только на прошлой неделе.

– Звучит… сомнительно, особенно с точки зрения санитарии, – подметила мать и склонила голову набок, прищурив глаза за очками в тонкой металлической оправе. – Зачем тебе набирать мышечную массу? Разве ты не закончил играть… эту роль?

Она до сих пор не могла произнести «Эней». Ведь была убеждена до самой глубины своей посвященной древним языкам души, что книги Е. Уэйд исковеркали Вергилия и что продюсеры «Богов Врат» только утащили лиричную историю полубога глубже в пропасть. Отец, конечно же, был с ней согласен.

– Я закончил играть Энея, но мне надо поддерживать базовый уровень физической формы даже между проектами. Иначе будет слишком сложно к ним вернуться. Так что спасибо за это, – сказал он и жестом указал на свою наполовину пустую тарелку. – Вы помогаете мне оставаться первоклассным образцом физической формы. Отличным куском плоти.

Отец не поднял глаз от своей тарелки с отварной курицей и обжаренной спаржей, обмакнув кусочек мяса в соус «Зеленая богиня», который они утром готовили с женой в своей маленькой солнечной кухне.

Когда его родители готовили вместе, это было похоже на их поединки с Карой. Танец, отрепетированный столько раз, что каждое движение не требует мыслей. Не требует усилий. Его родители не оступались. Никогда.

Лоуренс обдирал хрупкие листочки с ароматных трав, пока Дебра отрезала негодные твердые концы спаржи. Лоуренс кипятил воду, пока Дебра резала куриные грудки. Сверкая ложками на солнце, они пробовали соус в блендере, и легкого наклона головы и секундного взгляда в глаза было достаточно, чтобы указать на необходимость добавить щепотку соли. Это было по-своему прекрасно.

Как обычно, Маркус стоял, прислонившись к шкафчикам возле двери, чтобы не путаться под ногами, и наблюдал, сложив руки на груди или крепко прижав их к бокам. Если он займет больше места, то станет помехой. В отличие от большинства уроков этот он усвоил быстро.

Мать аккуратно положила вилку и нож на опустевшую тарелку.

– Ты останешься на ужин? Мы планировали днем пройтись по магазинам, а вечером приготовить томатный суп с морепродуктами. Твой отец собирается поджарить хлебцы, пока я буду заниматься морским коктейлем.

На маленькой веранде они вдвоем будут осаждать старый угольный гриль, дружелюбно споря, работая на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Еще одна версия их танца. Пылкое танго в отличие от идеального утреннего вальса. Его родители все делали вместе. Всегда, сколько Маркус себя помнил.

Вместе готовили. Вместе носили голубые рубашки и бесконечные брюки хаки. Вместе мыли и вытирали посуду. Вместе гуляли после ужина. Вместе читали статьи в академических журналах. Вместе переводили древние тексты. Вместе спорили о явном превосходстве греческого – в ее случае – и латыни – в его случае. Вместе до самой пенсии преподавали в престижной частной школе на кафедре иностранных языков, когда Дебре больше не надо было учить Маркуса дома.

Давным-давно по ночам они вместе недостаточно тихо обсуждали сына, совпадая в своем растущем беспокойстве, досаде и решимости помочь ему добиться успеха. Подталкивать его сильнее. Заставить понять важность образования, превосходство книг над внешностью, а серьезности над легкомысленностью.

Их написанные в соавторстве статьи о книгах и сериале «Боги Врат» говорили о том, что это их убеждение никуда не делось, к большому ликованию журналистов.

Так что да, он собирался им соврать. Он обратил ко всем непринужденную сверкающую улыбку, не фокусируясь на ком-то или чем-то конкретном.

– Спасибо за приглашение, но сегодняшний вечер у меня занят. – объявил он и, откинув волосы отработанным легким движением, подмигнул матери. – Такая красота требует усилий, знаете ли. С этими вездесущими смартфонами и камерами в наше время.

Мать поджала губы и обратила взгляд на мужа. Маркус отодвинул свою тарелку на дюйм или два, оставив недоеденный кусок курицы в соусе. В их «Зеленой королеве» всегда не хватало остроты или кислинки. Очередная истина, пережившая десятилетия.

Отец настаивал, что простецкие вкусовые рецепторы Маркуса оценят изысканность, если предлагать почаще. Но одна только настойчивость не может изменить вкус. Им давно следовало усвоить этот урок.

– Мы надеялись после ужина показать тебе новый парк, – парировал Лоуренс и наконец отвел взгляд от жены. Из-за очков его серо-голубые глаза казались серьезнее и больше. – Мы могли бы прогуляться вместе. Тебе всегда нравилось на природе.

В детстве – черт, да даже будучи угрюмым непослушным подростком, – Маркус ухватился бы за предложение. Вне дома его тело работало как надо, и скамейки вдоль дорожек надежно стояли на месте, глядя в одну сторону, в отличие от букв на страницах. Может, родители наконец заметят единственную область, в которой он преуспел. Может, оценят его таланты.

Он мог бы танцевать рядом с ними, по крайней мере в течение одного вечера.

Вместо этого каждый вечер, уходя на прогулку, родители велели ему заканчивать домашние задания. Они говорили, что он тратит время зря, хотя может лучше, говорили, что перевод этого отрывка занимает максимум полчаса. Что ему надо учиться. Что, несмотря на природные способности, он ленивый и непослушный и требует распорядка и справедливых, предсказуемых последствий за свое поведение.

«Простите», – повторял он им множество раз, опустив голову, пока не понял, что в этом нет смысла. Никакого смысла. Ни в его извинениях, которым они не верили. Ни в его усилиях, которые никогда не приносили достаточного результата. Ни в его стыде, из-за которого он плохо ужинал по вечерам. Ни в его детских слезах, когда он каждый вечер оставался один в темнеющем доме, а они уходили, держась за руки.

– Сожалею, – сказал он им сейчас, и часть его была искренна. Та часть, которая до сих пор болела, глядя на их грациозный вальс для двоих с привычного безопасного расстояния.

Они заботились о нем. Они пытались. По-своему. Он тоже заботился и пытался. Слишком сильно и слишком долго, а в ответ получал лишь сбивающее с толку недовольство. И потом перестал. Перестал лет в пятнадцать. Или в девятнадцать, когда бросил колледж, отучившись всего год.

– Если у тебя назначен ужин, значит ли это, что ты встречаешься с кем-то в городе?