Остров традиции
Шрифт:
Вот-вот, с жаром подхватил профессор, то-то и оно! Мускульная сила бывшего солдата окажется хорошим подспорьем для одинокой фермерши, что день-деньской хлопочет и за садовода, и за огородника, и за снабженца, и за уборщицу, и за судомойку, и за плотника, и за повара. И за домашнего лекаря. Вертелось ещё на языке у профессора: "в тридцать один год и о паре подумать невредно", но он знал, как вспыхнут, как зардеются щёки дочери, и смолчал. Одинокая волчица среди волков, сторожевая собака при папе, покорная овца перед Богом - она ни в ком не нуждается...
Именно от этой мысли профессор, проживший жизнь
– Пап, милый, ты совсем забыл про рассольник, - в рот профессора ткнулся носик поильника.
Тем временем Стефан просвещал Конрада:
– Некстати заявиться изволили. У нас траур.
– Траур... В честь чего?
– Всего четыре дня, как хозяйская дочь погибла.
– Но...
– А что, у хозяина не могло быть две дочери?
("Мда. Могло. Хоть три. Другое дело, что такие головастики обычно вообще бездетны").
– Да... Да... Я не знал, прости... В таком случае - действительно некстати...
("А в любом другом случае - кстати, что ли?")
– Я тогда... пойду, наверное... Поеду, то есть...
– Нет, погоди, братишка. Отдельный люксовый апартман с видом на голубую ель. Уже постелено - не на скатке же спать, бельишко свежее, белоснежное, прям из-под целочки... Кормёжка трёхразовая, диетическая, для язв и циррозов пользительная.
– Да нет, неудобно как-то. Явился как снег на голову, незваный гость, хуже этого самого...
– Ну уж, ну уж, а глазки-то блестят, а губки-то раскатаны, а слюнки-то текут... Назвался груздем - полезай в это самое... Али слаб'o? Ссыкло ты, солдатик, ай-яй-яй, не по уставчику... Трибунал по тебе плачет, аж зубками скрежещет... Ну и бес с тобой. Короче: одну ночку переспать придётся - обратного пути нетуть. Приказ, понял? Переспишь - и канай на все четыре, нужен ты тут как это самое прошлогоднее, понял?
– Пробную ночь? В порядке испытания?
– просипел Конрад, стараясь хоть как-то подладиться под несносный тон молокососа.
– В комнате с рептилиями и...
– А классная идейка, блин. Так тёте Анне и передам. Чё напрягся-то, а? Уж не обделался ли часом? Нет уж, за гадами на болото бежать придётся, в лом, далёко. А вот с призраками - устроим. Эти сами явятся. Девочки кровавые в глазах и это самое...
– Что ж ты кощунствуешь? У людей вон горе, а ты...
– А я чё? Я ничё. В меру своей испорченности воспринимаешь. Может ты каких других призраков видеть жаждешь? Сейчас созвонюсь с Иствикскими ведьмами, они тебе... Да не ссы, тебе просто под дюжину перинок горошинку подсунут - мало не покажется!
Погибла. Неудивительно. Нынче своей-то смертью мало кто умирает, а ля гер ком а ля гер.
Но вот что странно: нигде он не видел ни траурного портрета, ни цветов. Конечно, ему показали далеко не весь дом. Но вообще-то, в такой день близкие родственники отходят от поминок. А тут...
Уютно
поскрипывали половицы, тянулась анфилада комнат. Конрад семенил за Анной, задыхаясь от стыда и счастья, бормоча одно спасибо за другим спасибом, а та, не поворачивая головы, шла впереди, потрясая воображение безупречной прямотой спины и королевской чеканкой шага.– Прошу вот сюда, - сказала Анна, отворяя дверь.
Чёрный кожаный диван прадедовских времён, над ним - политическая карта мира; вышитые гладью подушки; кривоногие набивные пуфики; книжная полка с многотомной энциклопедией начала века - на корешках загадочное: "Византия по Гадамес", "Пуль по Саль", "Чахотка лёгких по V". Лакированная фигурная тумбочка; письменный стол, накрытый зелёной бумагой; пустая чернильница; перьевая ручка на подставке; древнее пресс-папье; деревянная резная статуэтка - крючконосый царь птиц расправил необъятные крылья и собрался взмыть аж в стратосферу; на окне - две пары занавесок - марля и хлопок; старинный термометр, градуированный по Цельсию и Реомюру.
– Располагайтесь. Я ещё не успела здесь убраться, но чтобы вам не дышать пылью, я дам швабру.
– Да подышу...
– Я вам дам швабру.
И, непреклонная, тут же сообразила швабру и ведро. Оставшись один, Конрад, вместо того чтоб идти за водой, отодвинул их в угол, шмякнул об пол рюкзак, а сам шваркнулся на диван.
И час на нём пролежал.
Наконец, он принялся расшвыривать по невымытому полу своё барахло. Вот что содержал рюкзак Конрада (в порядке появления):
1. пара носков;
2. трусы семейные, в цветочек;
3. шесть пачек сигарет и пачка табака в полиэтиленовом пакете;
4. тёплый свитер грубой вязки;
5. драная трикотажная майка;
6. полусъеденный, полузацветший каравай чёрного хлеба;
7. штаны от тренировочного костюма (с большой дырой в паху);
8. двенадцать магнитофонных кассет в коробке из-под вермишели;
9. справочник "50 лет отечественному регби";
10. зелёная рубашка с белыми разводами под мышками;
11. топорик с полусгнившим топорищем в замурзанном чехле;
12. том Шопенгауэра на не нашем языке, по краям сплющенный;
13. крошечная пластмассовая банка (на донце осталось чуть-чуть соли);
14. клеёнка;
15. номер толстого журнала десятилетней давности;
16. растрёпанный карманный словарь чужеземного языка (без обложки);
17. кассетный магнитофон туземного производства;
18. новенькая амбарная книга с единственной записью (на обложке) - "Книга Легитимации";
19. ещё четыре пары носков;
20. армейская шинель-скатка (неправильно скатанная);
21. непонятного назначения рогожа одиннадцатиугольной формы.
По маленьким кармашкам были также распиханы: мыло; шариковая ручка с вытекшей пастой; измазанная в этой пасте зубная щётка; перочинный ножик; моток чёрных ниток с иголкой; обёртка из-под каких-то таблеток (без самих этих таблеток); бритва-станок.
Вновь зашла Анна, молча посмотрела на груду вещей на полу, на скучающую в углу швабру, так же молча положила на край дивана комплект постельного белья и так же молча вышла.