Остров традиции

Прежде чем последовать за Анной, Поручик нарочито громко спросил:

– Кто это там у вас загорает на крыльце?

– А вы его спросите, - ответила Анна не столь громко, но звонко и звучно.

– Ну тоже вот, тайны-секреты...

– Этот человек более-менее умеет говорить.

– Да... да... более или менее...

Тут Поручик не преминул помахать Конраду как старому знакомому, крикнув:

– Твоя морально-политическая физиономия известна мне по данным досье...

– Досье на меня можно собрать, не выходя из дома, - ответил надсадный хрип.

Анна воспрепятствовала продолжению невинной пикировки, увлекая Поручика в обход дома, вглубь сада. Конрад задумался, что ему теперь делать. Собрать пожитки и смыться он не сообразил, так как по жизни ничего не соображал, а только думал.

Наконец, он с кряхтением встал, подхватил кассетник, и побрёл к беседке, вроде как помыть руки. Он понимал, что дальше Анна гостя не проведёт. У беседки он как бы случайно забыл кассетник с нажатой клавишей "Record". Здесь прямо на дорожку спускались большие шары гортензий, и под ними аппарат должен был чувствовать себя уютно. Не будем осуждать Конрада за излишнее любопытство. Ведь как иначе рассказать вам, о чём говорили Поручик с Анной, а ведь это куда интереснее того, о чём Конрад говорил с Профессором. А пока что Конрад именно к Профессору-то и направился, и нам предстоит выслушать очередной безблагодатный базар.

Конрад не вошёл - вбежал, ворвался в келью старца. Тот возлежал на спине и улыбался своим мыслям.

– А-а... диссидент-самоделкин, - приветствовал старик гостя и взял паузу.
– Вы, я надеюсь, не обиделись?

– Нет, а чего обижаться...
– обиженно поджал губы Конрад.

– Ну что ж, вы хотели знать, что я думаю о человеке совдепском обыкновенном. Я тут даже набросал по пунктам, - Профессор помахал перед носом Конрада исписанным клочком бумаги.
– Не забывайте, что ваш покорный слуга сам во многом и есть типовой "совок". Итак, начнём. Перед нами дурно одетый, плохо выбритый, вечно пьяненький субъект...

– Я видел ваши фотографии в молодости!
– запротестовал Конрад.
– Вы были элегантно одеты и чисто выскоблены...

– Это вне пунктов, это вступление.
– Профессор поднёс клочок бумаги к глазам.
– Органические свойства этого субъекта, в частности, суть... Во-первых, леность, безинициативность, пожизненное иждивенчество.

– Да ну что вы!.. Он ещё в младшем школьном возрасте научился добывать деньги, смекнув, что даже мятая гознаковская пятёрка куда весомей "пятёрки" в дневнике.

– Не велика инициатива - карманы мелюзги трясти ...

– Так это ж только разминка перед кражами госимущества из-под носа у вохры и фарцовкой по-крупному.

– В этом уклонении от честного заработка есть своего рода безволие...

– Не замайте!
– голос Конрада ощутимо окреп.
– Без спартанского упорства не сумеешь ежемесячно увеличивать диаметр бицепса на целый сантиметр...

– Ну пусть... Во-вторых, стопроцентный идеологический конформизм, связанная с пунктом первым неспособность к самостоятельному мышлению.

– Да идеология для них - щебет, ничего общего не имеющий с реальностью.

– Возможно, в идеологию нынче мало кто верит...
– согласился Профессор.
– Пункт третий: полное отсутствие чувства собственного достоинства, готовность беспрекословно сносить хозяйский кнут и с благодарностью сгрызть любой заскорузлый пряник.

– Ну-ка попробуйте задеть кого-нибудь на улице... Вам косого взгляда не спустят, не то что....

– Но то ж на улице... А как насчёт социальной жизни?
– не унимался Профессор.

– А на социальную жизнь мы предпочитаем класть с присвистом и самоутверждаемся в асоциальной, - веско изрёк Конрад.
– Гасим обидчиков в тёмных переулках,

– Кто это - мы?..

– Они. У них нет инстинкта самосохранения, а чувство собственного достоинства ещё как есть.

Профессор покачал головой и вновь уткнулся в бумажку:

– Четвёртый пункт: достойная всяческого презрения трусость, вытекающая из пунктов второго и третьего.

– Господь с вами!..
– Конрад даже привстал.

– Ну разве что семеро одного не боятся...

– Кощунство, неслыханная клевета!
– отрезал Конрад - Если вдруг наш соплеменник окажется один против семерых - будьте покойны, драться станет до конца. И возможно, те же семеро, восхищённые мужеством одного, растрогаются и предложат ему стать восьмым. Что-что, а "Трёх мушкетёров" читал, помнит, как д"Артаньян стал четвёртым.

– Ну, читал-то вряд ли.
– улыбнулся Профессор.
– Скорее фильм смотрел...

– А если и не смотрел? Он постоянно посвящение проходит, инициацию. В группировку поступить - инициация, в камеру войти - инициация... Ты-де кем хочешь стать - лётчиком или танкистом? И прыгай с нар на бетонный пол или лупи башкой в железную дверь! Тут какое мужество нужно...

Профессор улыбнулся ещё шире:

– Эх... Продолжаем. В-пятых: вытекающее опять же из конформизма и отсутствия чувства собственного достоинства холуйское пресмыкательство перед сильными мира сего. Угодничество, подхалюзничество, лизоблюдство.

– Какой там подхалимаж?
– замахал руками Конрад.
– Какое угодничество? Он метелит ментов, в глаза материт прокуроров, насилует дочек партийных шишек, не страшась ни дисбата, ни зоны, ни вышки. В каждой зоне, в каждой роте есть такие, рядом с которыми самый свирепый начальник и командир робким тюфяком выглядит. Более того - он старается на них "опереться".

– Ну как же, это те, кто сам метит в начальники и командиры!
– Профессор тоже возвысил голос.
– Карьеристы...

– Всё так, только ни о военной, ни о партийной, ни о хозяйственной карьере они не помышляют.
– с готовностью отрезал Конрад - Их прельщает успех в "альтернативных структурах" - карьера пахана, главаря, крёстного отца, а лизоблюдам такие чины заказаны. Они берутся кровью.

– Но при этом они всё равно желают вписаться в некую структуру!
– настаивал Профессор.
– Субординация сохраняется везде.

– Ещё бы, - фыркнул Конрад.
– Бицепсы у всех неодинаковые, мозги - тем паче. Кто-то выбивается в "бугры", кто-то обречён всю жизнь ходить в "шестёрках"... Но выбор, кому служить - королю ли, кардиналу ли - это свободный выбор, выбор по любви. Выбираешь того Хозяина, который меньше других будет ущемлять твою свободу. Хозяина - друга и заступника.

– Делать хозяину нечего, как заступаться?
– возразил Профессор.

– Из общака "подогревать"!

Профессор недовольно заворочался под одеялом: