Остров
Шрифт:
Из пустоты ее выдернули часы. Десять десять. То есть, получается, Лаголева уже полчаса нет. Может, действительно кто по голове треснул? Навозишься теперь с ним. Он будет агукать, а ты его корми. Еще спать с собой клади.
– Лаголев? – бросила она в тишину коридора.
Слово булькнуло, как камень в воду. Без плеска, без волн.
Натка встала и пошла по квартире, механически наводя порядок, поправляя покрывала, подушки, скатерти, салфетки, возвращая вещи на их места, книги – в шкаф, газеты – в нишу под книгами, подвернула чашки сервиза в серванте за стеклом, чтобы стояли красиво, единообразно, подобрала, наматывая на палец, несколько
На кухне Натка долго пыталась разглядеть в окно подъездный козырек и дорожку, забирающую к торцу дома. Есть там кто, нет?
Было темно. В темноте колыхались ветви рябины. Тоже ведь разрослась, зараза. Дальше, на детской площадке, кажется, помигивали огоньки сигарет, но Натка была уверена, что ни сына, ни Лаголева там нет. Лаголев к таким компаниям интереса не испытывает. Или, пожалуй, даже побаивается. А Игорь – мальчик не компанейский, нервный, его, скорее, отгонят толпой подальше, чем примут в свои ряды. Он и из одноклассников как-то сразу выбивается, тощим чучелом, видимо, папочкина заслуга. Вроде и не трудный ребенок, а в последнее время не тронь его, не скажи ему, не командуй, пропади с глаз долой, чуть что – сразу в крик, недалеко – и руку поднимет. Лаголев с ним сю-сю да сю-сю, как слепой, не видит, что у мальчишки уже гормоны вовсю колобродят.
Такие вот спиваются или какую-нибудь глупость устраивают, от которой потом родителям – хоть вешайся. Впрочем, Лаголеву-то все равно. Это все на ней, на Натке. Взвыть бы, да смысла нет. А впустую – зачем? Легче не будет.
Беспокойство, зародившись ломотой в боку, мурашками переползло к сердцу.
Что-то долго. Что тот, что другой. Как за смертью посылать. Ну, ладно, один распсиховался, дверью хлопнул, другой-то, постарше, понимать должен, что она тут места себе не находит. Хоть бы позвонил с таксофона! Номер уж, наверное, не забыл. Натка замерла в коридоре, гипнотизируя телефонный аппарат.
Где звонок? Давай, звони. Придурок!
Она сняла трубку с рычажков, проверяя, есть ли соединение. Телефон разразился длинными гудками. Натка бросила трубку. А лучше бы Лаголеву в его звонкую, пустую голову! Ладно, что теперь? Она постояла, раздумывая. А пусть дохнут! Пусть не возвращаются! От горечи повело, искривило рот. Нет, какие сволочи! Кроссовки дай, ужин дай, не ругай, денег не требуй, а сами? Злые слезы закололи глаза. Дождутся, она тоже уйдет куда-нибудь. Есть варианты.
Натка одела кофту.
И снова к окну. Фонарь у автостоянки логично освещал автостоянку. Еще один фонарь освещал проезд между домами. Что же за тварь методично уничтожает лампочки у подъездного козырька? Натка щурилась: не Лаголев ли сидит на скамейке, закрываясь чертовой рябиной? На детской площадке – ни огонька сигаретного, разбежались.
Зашумело в ушах. Пальцы застегнули пуговицы. Несколько секунд во времени вдруг выпали, и Натка обнаружила себя в легком пальто уже на пороге квартиры – вот-вот отщелкнутся крупные зубы дверного замка. Ах, да! Не хватало еще за Лаголевым его глупости повторять и оставить семью в неведении. Натка прошла в комнату, выдернула лист из тетрадки и написала: «Буду через полчаса». Ну, вот, поспокойнее.
Бумм!
Входная дверь распахнулась, и кривящий губы, мрачный сын
влетел в квартиру. Он содрал куртку и скинул ботинки.– Игорь! – крикнула Натка, когда сын направился в свою комнату.
– Что? – обернулся тот.
По беглому осмотру – вроде бы не дрался, синяков нет, царапин тоже, а угревая сыпь – так без нее никуда, возраст. Губы только коричневые. Шоколад что ли ел?
– Ты где был? – спросила Натка.
– Где надо, – буркнул Игорь.
Интонации один в один Лаголевские.
– Тебе поздно никто не разрешал черт-те где шляться.
– Это мое дело.
– Стой! – окриком остановила сына Натка. – Как ты со мной разговариваешь?
– Нормально я… – сразу понизил тон Игорь.
Глаза – в пол. Челка – защитным частоколом. Руки живут своей жизнью – трут джинсы, цепляют швы, крючат пальцы.
– Что?
– Ботинки протекают! – выпалил сын. – А вы не можете мне вшивых кроссовок!.. – Он посмотрел с вызовом. На шее проступили жилы. – Меня в классе вообще уже бомжом называют! Понятно?
– Завтра купим, – сказала Натка.
– Ага!
Вселенское неверие прыгнуло в голосе, обозначилось междометием. Сын резко двинул плечами, продавил грудью дверь своей комнаты.
– Игорь! – Натка вошла следом. – Посмотри, какой у тебя бардак!
– Это моя комната! – проорал в лицо ей сын.
Кровь бросилась Натке в голову.
– Нет! Это моя комната! Моя! – заорала она в ответ, щепотью из трех пальцев клюнув себя в грудь. – И если ты слишком взрослый и самостоятельный, изволь оплачивать ее сам. Сорок процентов квитанции! Давай, я жду! А если ты все еще хочешь считаться моим сыном, то прибери свой свинарник! Я за тебя это делать больше не буду! Иначе ни кроссовок, ни карманных денег ты больше не получишь!
– Ну и пусть!
Игорь рухнул на раскладной диван, зарылся головой в постельный ком из простыни, подушки и одеяла. Весь разобиженный!
– Что? – Натка встала над ним. Напряжения, скопившегося в руках, опушенных в карманы, не выдержала нижняя пуговица на пальто, со звоном выстрелила в пол. – Я тебе сказала? Сказала. Хочешь кроссовки? Будь добр прибраться. И вымыть пол!
– Еще пол? – выдохнул из-под кома сын.
– Вылизать! Быстро!
Сын тряхнул ногой и что-то буркнул.
– Я не слышу! – наклонилась Натка.
– Хрош.
– Не поняла. Громче.
– Хорошо, – отчетливей повторил сын.
– Прекрасно. Ведро и швабра сам знаешь, где. И давай, не откладывай.
– Сейчас.
Игорь пошевелился и сел.
– А кроссовки точно будут?
– Будут, – кивнула Натка. – Завтра идем. У отца – холодильник, у нас – кроссовки. Давай-давай, – она глазами показала в сторону двери, – вперед, скоро уже спать ложиться.
– Сейчас.
Натка вышла в прихожую. Пока прибирала ботинки, сын прошел мимо. В ванной зашумела вода. Через несколько секунд Игорь с ведром и шваброй, показывая, как ему это неприятно и тяжело, проковылял к себе.
– Отца-то не видел? – крикнула ему вслед Натка.
– С чего? – спросил сын.
Ведро звякнуло в комнате.
– Вообще-то он тебя искать пошел.
– Ага, отец найдет, жди. Он ни хрена найти не может.
Громко шмякнула швабра.
– Мой давай, – сказала Натка.
– Я мою.
Нет, расстегиваться было рано. Лаголев, конечно, та еще пародия на человека, но все ж не совсем чужой. Чуть ли не двадцать лет совместной жизни. Это какая бы свадьба была? То ли хрустальная, то ли фарфоровая. Не дотянем.