Остров
Шрифт:
Он прикрыл пах руками.
– А я думала, ты – лев, – сказала Натка.
– Я – лев! – подтвердил Лаголев.
Он убрал руки. Под ними обнаружилось, что ткань трусов спереди существенно натянулась. Вот что делают разговоры о завтраке!
– О!
– Тс-с-с, – прижал палец к губам Лаголев. – А то Игорь скажет, что он все слышит!
– А я плохо, но вижу.
– Мне приблизиться?
– Нет, Сашка, снимай уже трусы.
– Серьезно? А у тебя не случится так называемого событийного эффекта?
– А у тебя? – спросила Натка и приподняла сорочку к животу.
Под сорочкой
– Е!
Лаголев икнул. Трусы полетели на пол. Поцелуй был долгим. Натка пахла шампунем и чуть-чуть зубной пастой. Сорочка только мешала и поэтому заслуженно отправилась в эротическое путешествие к дивану.
В субботние и воскресные дни рынок оживал рано. С грузовиков и рефрижераторов выкладывались на тележки мясо, рыба, овощи, фрукты и ягоды, сами же продавцы или их подручные раскатывали товары к лоткам, к столам и витринам, раскладывали пирамидками, рядами, горками, зелень сбрызгивали водой, помидоры, сливы, яблоки протирали тряпочками, чтоб блестели в свете высоких ламп. Выходные приносили основную выручку, поэтому старались подбирать помидорку к помидорке, огурец к огурцу, отщипывали и выбрасывали гнилые виноградины.
Даже открывались на час раньше, не в девять, как обычно, а в восемь. Все для покупателя, все для клиента.
Кярим Ахметович уже стоял у стола номер тридцать четыре, перебирал огурцы в выставленном ящике, качал головой. Вокруг происходило деловитое шевеление, стелились бумага и полотно, ставилась внаклон фанера, глухо постукивали на неровностях колеса тележек. Перекрикивались продавцы и птицы под фермами. Небольшие желтые дыни смотрели на бледных потрошенных кур, а те в свою очередь таращились на ранние иранские груши.
– Доброе утро, Кярим Ахметович.
Подойдя, Лаголев достал с полки под столом халат.
– А-а! Александр! – изобразил полнейшее радушие хозяин места. – Ты вовремя сегодня. Ай, молодец!
– Спасибо, – сказал Лаголев.
Взяв пластиковое ведерко, он сходил в туалет и набрал воды, затем несколько минут под пристальным взглядом Кярима Ахметовича оттирал прилавок от грязи и овощного сока. После острова все было легко.
Кярим Ахметович засопел. В сопении слышались недоумение и растерянность.
– Говорят, ты искал меня позавчера, – сказал он, торопливо отступив перед Лаголевым, закончившим с одной половиной стола и переместившимся на другую.
– Да, – ответил Лаголев.
Он сходил сменил воду и вновь принялся за прилавок.
– Дыру протрешь, Саша, – пошутил Кярим Ахметович.
– Я аккуратно.
– А зачем искал меня?
Лаголев выпрямился и улыбнулся.
– Вы же знаете, Кярим Ахметович.
– Саша, – прижал руку к груди владелец стола под номером тридцать четыре, – самому стыдно! Обнадежил человека, а денег нет, все деньги в обороте. Этому дай, тому дай, брат приехал – ему помоги, аренду плати, Тофику плати, Гульнар и жене приятное делай. Когда до тебя дело дошло, в кошельке, Саша, веришь, всего один рубль оставался, и тот юбилейный.
– Ничего, – сказал Лаголев.
– Именно, что ничего, Саша, – растянул губы Кярим Ахметович и по-приятельски потрепал работника по плечу. – Может, подождешь еще недельку?
–
Нет, Кярим Ахметович.– Но нет денег, Саша.
Лаголев отжал тряпку и посмотрел на хозяина места.
– Вы думаете, что счастливы?
Кярим Ахметович моргнул. Его крупное, носатое, в оспинках лицо на мгновение сделалось бледным.
– Это угроза, Саша?
– Нет.
Кярим Ахметович постучал пальцем по прилавку.
– Ты не смеешь мне угрожать, Саша. Меня здесь все знают. Я – уважаемый человек. Эй, Рахматулла, салам! – поздоровался он с продавцом-соседом. Махнул рукой куда-то дальше: – Акиф, Тимур Леонидович, салам!
Ему ответили.
– Видишь, Саша? – сказал Кярим Ахметович. – Я позову людей, они все здесь встанут. Что ты можешь против меня?
Лаголев улыбнулся. Вот мир, подумал он. Вот я. Что он может мне сделать? Ничего. Я – на острове. Кярим Ахметович заволновался.
– Ты изменился, Саша, – он всмотрелся в Лаголева. – Очень изменился. Раньше не такой был. Ты заболел, Саша?
– Скорее, выздоровел, Кярим Ахметович.
– Ой, нет, Саша! Боюсь, что нет.
– В «Криминальной России» была статья, – сказал Лаголев, вытаскивая и расставляя ящики на столе. – Про маньяка Кумочкина. Не читали?
– Зачем? Я такое не люблю, – нахмурился и опять заволновался Кярим Ахметович.
– Он гонялся за своими жертвами с топором.
Кярим Ахметович вздрогнул.
– Саша, зачем ты об этом?
– Я к тому, Кярим Ахметович, – сказал Лаголев, – что раньше для меня наши нынешние времена были как тот Кумочкин. Догонят и прибьют.
– Топором?
Лаголев кивнул.
– Топором. Безденежьем. Неустроенностью. Безработицей. Чем угодно.
– Да, времена… Криминал сплошной, Саша!
– А сейчас я посмотрел на это по-другому. Я вдруг подумал… – Лаголев с натугой поставил между ящиками весы. – Я подумал: если я изменюсь вслед за этими шкурными временами, значит, они, как Кумочкин, догнали меня и снесли мне голову. И стал бы я тем, кого вы вполне могли бы опасаться. Подворовывал, пил, пакостил бы по-тихому. Поэтому я решил не меняться. Стоять, как скала.
Кярим Ахметович качнул головой.
– Ты философ, Саша.
Лаголев положил несколько гирек у основания весов.
– Я думаю, что вокруг нельзя смотреть гадкими глазами. Иначе гадким становишься сам. Я почему-то уверен, что и вы хотите видеть мир светлым. Значит, у вас нет иного выхода, как расплатиться со мной.
– Ай, Саша!
Кярим Ахметович передернулся, словно что-то противное и склизкое заползло ему за воротник. Лаголев пожал плечами и принялся безмятежно натирать плоские чаши.
– Ты не философ, Саша, ты – идеалист.
Кярим Ахметович вздохнул и погрозил работнику пальцем. Глаза его сделались печальными. Он постоял, глядя, как чаши весов под руками Лаголева приобретают мягкий блеск, и медленно побрел к выходу на задний двор.
– Работай, Саша.
Вернулся Кярим Ахметович через пять минут и выложил на стол две стопки мятых купюр.
– За первый месяц – пятьсот. За второй – четыреста семьдесят, – сказал он. – Ты, Саша, два раза в том месяце опоздал, поэтому меньше. Это честно, мне кажется. Я вообще сейчас ради тебя денег одолжил, да.