Осуждение Сократа

— Убери факел, — быстро сказал архонт. — Закройте ему глаза.

— Он сам закрыл глаза, — промолвил Скиф.

— Что? — Брови Тиресия удивленно подскочили. — Какая нелепость! Закройте!

Монотонно наговаривая «Дифирамб в честь афинян», Критон подошел к столу, слепо пошарил руками, отыскивая вазы. Он считал священным долгом отогнать злых демонов от бездыханного тела друга. И поплыл тянучий, отдающийся в сердце звон. Будто далекий сторожевой колокол предупреждал беспечных эллинов о варварском нашествии.

Этеокл стоял у изголовья старика и беззвучно плакал.

И траурно окаймленное пламя похрустывало и металось, тщетно стараясь отстранить ползучие шупальцы торжествующей темноты.

Вот и закончился твой двенадцатый круг, Сократ! Пока не вошли сюда женщины, отдохни еще немного на жестком тюремном ложе, принадлежа всем и одновременно никому не принадлежа.

Завтра положат на гору хвороста твое легкое, запеленутое, как у ребенка, тело, и старый друг Критон поднесет факел к сухим кипарисовым веткам, а Гермоген подбросит горсть серы, чтобы лучше горело.

Ты будешь светло гореть, Сократ: без черного дыма и тяжкого смрада.

А потом плеснут душистым вином на догорающие угли, соберут твой пепел и кости. Чем омоют твои кости? Не покупным ассирийским елеем, а белым коровьим молоком, пахнущим теплым выменем и горьковатой полынью.

До восхода солнца под заунывное пенье похоронных флейт-гингр отнесут твой прах за городские ворота и закопают на старом Пирейском кладбище в отцовском срубе — так ты хотел, Сократ!

Не будет на твоем погребенье наемных плакальщиц. Жена и друзья прольют слезы над твоей могилой. И на свежем холме, орошенном молоком, вином и медом, будут лежать скорбные пряди волос Критона, Критобула, Гермогена, Федона… Седые и вьющиеся, как гиацинтов цвет, пряди будут лежать на твоей могиле, Сократ!

На третий, девятый и тридцатый день придут к тебе друзья и близкие, опустятся на колени возле намогильного камня, согретого солнцем. И спросят друзья, не нужно ли тебе вина или хлеба, не хотел бы ты послушать сладкозвучную флейту? И старому Критону покажется, что ты тихо попросишь светильник…

Так ты будешь лежать около дороги, по которой бойко катятся военные колесницы и натужливо скрипят неповоротливые крестьянские телеги, в виду большого и обильного людьми города, где множество храмов.

Каких только храмов нет в Афинах! Храм Зевса-Отца, Афродиты Любящей, храм бога войны Ареса-Эниалия, бога Гефеста — бога Кузнеца… И только еще не высится храм той светлоликой богини, которой ты отважно служил, философ Сократ. Но пробьет заветный утренний час — воздвигнутся и запоют на ветру белые струмы колонн, и встанет посредине нового храма статуя богини Правды, прекрасная в своей наготе.

Где будет стоять этот величественный храм, плоть от плоти храма Любви? Не на твоей ли скромной могиле? Ты ведь знаешь, что храм Паллады в Лариссе был когда-то могилой Акризия, а могила Эрихтония легла в основанье афинского храма Минервы Полиады. 4

4

Некоторые древние храмы создавались на месте захоронения почитаемых соотечественников.

Так уж ведется, что храмы воздвигаются на человечьих могилах, Сократ!

8

Ночью с Гиметтских гор пришло большое облако, похожее на переполненное коровье вымя, нависло над городом лиловатыми сосцами, пролилось звонкоструйным дождем, а утром из-за тех же гор выглянуло чистое солнце. Оно осветило позолоченный наконечник копья богини Афины-Промахос в Акрополе, ярко-зеленые верхушки деревьев и, продолжая неудержимо подниматься, заиграло живыми искрами в незрячих глазах придорожных герм, указывающих путь к алтарю Двенадцати богов, к Агоре.

Воробьи прыгали по каменным плечам тираноубийц Гармодия и Аристогитона, пили воду, скопившуюся на постаменте, у их ног. По мостовой, поблескивающей лужицами, шла женщина в темном, траурном покрывале. В правой руке она держала небольшой узелок. Женщина шла, не оглядываясь, и попутные телеги безропотно объезжали ее, а спешащие на рынок рыбаки разворачивали свои коромысла так, чтобы не задеть качающимися корзинками.

Рыбные ряды обдали женщину густым пряным запахом, веселым разноголосьем.

— Устрицы! Свежие устрицы! — бубнил старик с красными просоленными руками.

— Кре-еветки! — пел чей-то голос. — Кре-еветки!

И грубо, басовито, могучим голосом Посейдона:

— Морские ежи! Берите ежей!

Устало:

— Лещи! Дешевые лещи!

И радостным, раздирающим голосом:

— Угри! Копайские угри!

Вовсю заливались двойные эллинские флейты, ржали и фыркали лошади. Человек с бесстрастным лицом глотал горящую паклю, и тоненькая гимнастка кувыркалась на деревянном круге, уставленном острыми всадническими мечами.

Два почтенных гражданина столкнулись возле камышовой будки.

— Живи и радуйся, дорогой Филонид!

— Хайре, Поликрат! — печально ответил мельник. — Как твой фонтан?

— О, прекрасен! Вчера фиванские гости восхищались им. Однако я вижу скорбь на твоем лице. Что случилось?

— Я потерял аппетит, — сказал Филонид и потупился.

— Как это ужасно! Как ужасно!

— Три дня назад все было хорошо. Я ел даже солонину с душком, слегка приправленную соком сильфии. Это великолепная приправа, Поликрат. Но потом будто злые демоны подменили мой желудок. Что теперь делать? Не посетить ли мне храм Асклепия в Эпидавре? Ты, должно быть, знаешь: в Дельфах я уже был… — Он скользнул по лотку с дымящейся требухой равнодушным взглядом. — Какие в городе новости, дорогой Поликрат? Наш мудрец еще протирает тюремный тюфяк?

— Нет, он уже собирает букеты диких тюльпанов, — усмехнулся логограф. — Харон отправил его к дальним берегам три дня тому назад.

— Этот человек однажды вернул мне аппетит. Он дал мне кусок ячменной лепешки, и после этого я стал все молоть, как пятипудовый жернов. Но вот он умер… Ты сказал, что это случилось три дня тому назад? Я не ослышался? — Мельник испуганно поглядел на Поликрата. — Вот и я третьего дня лишился аппетита. Сократ — колдун. Готов положить руку на отсечение, если это не так.

— Вы говорите неправду! — вмешалась в разговор бедно одетая старуха. — Сократ жив!.. — Поликрат с облегчением ощутил запах винного перегара. — Я вчера разговаривала, нет, не вчера, это было позавчера, с этим благородным человеком. Аглаоника может подтвердить. Эй, Аглаоника, где ты? — Из толпы вывернулась веснушчатая девочка с оттопыренными ушами. — Скажи этим несведущим людям, кто подарил тебе прекрасный кувшин? Они говорят: умер. Вас быстрее закроют могильным дерном, — ворчала под нос Гликера.