Осуждённые грешники
Шрифт:
Не успеваю я сделать и трех шагов, как белое сияние светит мне в спину и растягивает мою тень. Оно освещает лужи под моими ботинками, и когда рев ветра смешивается с сердитым рычанием двигателя, я понимаю, что попала в беду.
Огромный темный седан кажется проезжает мимо, но внезапно останавливается передо мной и в последний момент разворачивается так, что перекрывает обе стороны дороги.
Что ж, это не хорошо. Я неохотно останавливаюсь и сглатываю подступившую к горлу панику. В книге Самооборона для чайников есть целая глава, посвященная оппортунистическим
Три гребаных процента.
В последнее время мне везло не настолько сильно, чтобы радоваться таким шансам.
Сердце колотится о ребра, я роюсь в сумочке в поисках чего-то, хоть чего-нибудь, чтобы защититься. Каким-то образом у меня все еще осталась возможность проклинать себя за то, что я была такой глупой. В Атлантик-Сити у меня всегда был с собой нож. Ничего особенного, просто маленький складной нож, которым я могла бы помахать, если бы опасность маячила у меня перед носом. Но он лежит заброшенный в прикроватном комоде в моей старой квартире, и все, что у меня есть в сумке — это ключи и книга.
Дверь со стороны водителя распахивается, и из нее выходит темная фигура. Я вздыхаю, понимая, что мне не хватает зрительно-моторной координации, чтобы гарантировать, что я воткну свой ключ куда-нибудь поближе к жизненно важному органу. Я достаю HTML для чайников и надеюсь, что он достаточно тяжелый, чтобы вырубить нападающего, если я тресну его им по голове.
Черный силуэт рассекает дождь и надвигается на меня. Когда он пересекает полосу света широко установленных фар автомобиля, я понимаю, что это Рафаэль.
Меня прошибает холодный пот. Неужели это он? Вроде похож на него, но крупнее и страшнее. Не только потому, что свет фар подчеркивает его рост и затемняет грозное выражение лица, но и потому, что на нем только черные брюки и белая рубашка с закатанными до локтей рукавами.
Мой взгляд падает на пространство между рукавами и наручными часами. Формы и надписи словно шевелятся на его предплечьях, когда он сжимает кулаки по бокам. Одно это зрелище вызывает пьянящий трепет во мне.
Сегодня не будет никакого джентльменского притворства.
Он останавливается в нескольких шагах от меня и тычет большим пальцем себе за плечо.
— Садись в машину.
Яд в его тоне выводит меня из себя.
— В твою машину? Ни за что. Я лучше закончу жизнь где-нибудь в канаве.
— Ты разгуливаешь по городу в полночь, Пенелопа. Похоже, ты хочешь оказаться где-нибудь в канаве.
— Не беспокойся обо мне, со мной все будет в порядке.
Он делает шаг вперед, я отступаю на шаг назад.
— Садись в машину.
— Скажи пожалуйста.
Я дрожу, пальцы ног утопают в ботинках, и все же я стою здесь, по словарному определению — девушка, причиняющая вред себе, желая досадить другому.
Голова Рафаэля втягивается в плечи, и он сжимает переносицу. Затем его рука взлетает и хватает меня за горло так быстро, что у меня перехватывает дыхание.
— Пенелопа. Ты ростом
всего 152 см и, вероятно, не сможешь нанести удар, чтобы спасти свою жизнь. Садись в мою машину, пока я не перекинул тебя через плечо и не отшлепал по заднице за то, что ты причинила мне неудобство, заставив меня промокнуть, — натянутая, насмешливая улыбка мелькает сквозь пелену дождя. — Пожалуйста.Он отпускает меня сердитым толчком, затем отходит в сторону, чтобы дать мне пройти.
Ну что ж.
Кровь стучит в ушах, и слегка ошеломленная, я направляюсь к машине. Моя задница едва касается кожи, когда дверь за мной захлопывается. Когда Рафаэль движется размытой тенью по лобовому стеклу, тяжесть неверного решения давит мне на плечи.
Я могу сразу определить его источник. Теплый, мужской аромат, который витает в четырех стенах Гелендвагена. После того как в прошлый понедельник совершила ошибку, распылив его на себя, я провела час в душе, смывая его, и я действительно не хочу снова им опьянеть. Он пахнет опасностью, и мне не нравится жар, который он распространяет в определенных частях меня.
Мое беспокойство только усиливается, когда Рафаэль садится на водительское сиденье. Он молча смотрит прямо перед собой, но гнев, исходящий от его покрытой чернилами кожи, все ещё бушует. Я прижимаюсь к холодному окну в попытке отстраниться от него.
— Пристегнись.
Это все, что он говорит, прежде чем переключить передачу и рвануть с места сквозь дождь.
Знаете, возможно, мне следовало рискнуть и сбежать. Теперь, когда я сижу здесь и чувствую пульсацию его руки на своей шее, мне кажется, что это был бы более безопасный вариант.
Вместо этого я вцепляюсь в книгу, лежащую у меня на коленях, и сосредотачиваюсь на работе дворников.
По радио едва слышно звучит рождественская песня. С моих волос стекают капли на подлокотник ритмичными хлопками. Боковым зрением я вижу, как раздраженный взгляд Рафаэля падает на небольшую лужицу, которую я создала.
— Эти сиденья из кожи Наппа.
— А мой свитер из хлопка.
— Что?
Я дергаю плечом и смотрю на отблеск фар через лобовое стекло.
— Я думала, мы называем ткани, на которые всем наплевать.
Проходит мгновение, затем он мрачно усмехается и качает головой. Проходит еще несколько ударов моего сердца, прежде чем его голос снова касается моей кожи. На этот раз он звучит спокойнее.
— Серьезно, Пенелопа. Не ходи ночью одна по улицам. Хорошеньких девушек не всегда удается увидеть живыми на следующий день.
Я моргаю, полностью игнорируя его предостережение в пользу легкого трепета, пробирающегося у меня под кожей: — Ты только что назвал меня хорошенькой?
Его челюсть подергивается.
— Ты знаешь, что ты хорошенькая.
— Знаю?
Теперь он полностью завладел моим вниманием. Я смотрю на костяшки его пальцев, крепко сжимающие руль, и от того, как от его хватки изгибается Король Бубен на его предплечье, у меня сжимаются легкие.
— Конечно, знаешь. Если бы это было не так, ты бы не щеголяла вокруг в своих трусиках, пытаясь дразнить меня, — с горечью бормочет он.
Несмотря на неудачные обстоятельства, в которых я оказалась, я не могу остановить горячий триумф, лижущий стенки моего сердца.