Освобождение шпиона

— Да я в четырнадцать раз умнее! — уточнил Бру­но.
– И ничего тут странного! Это я еще с бодуна, на расслабоне... А пришел я с Лубянки, откуда ж еще! С площади Дзержинского, прямиком оттудова и при­шел!.. Да, я умнее их всех в двадцать два раза - когда трезвый!

— С Лубянки? Ты что, работаешь в МТБ?
– удивился Башмакин.

— Да! Точно! Где же еще! — Бруно важно кивнул.

Он готов был сейчас работать где угодно и с кем угодно, готов был верить хоть в Сталина, хоть в черта лысого, лишь бы выпутаться из этой передряги. Но он понимал, что слова надо чем-то подтверждать.

— На мне все МГБ держится! Видишь, побриться да­же некогда!

Он энергично потеребил свою бороду. В конце кон­цов, борода - это не пустые слова, это вещественное доказательство.

— И те, что с тобой - они тоже из МГБ?
– уточнил Башмакин.

— Леший-то? Так он, блядь, законченный эмгэбист! То есть... В положительном смысле, конечно! Ну да! Он тоже с Лубянки! Настоящий майор, мать его!

Башмакин не понимал. Слишком много информации, слишком быстро, слишком громко, слишком грозно и не­понятно кричит этот странный Бруно Аллегро.

— Так зачем вы пришли сюда с оружием? — спросил часовой.
– Почему ведете себя так, будто вы враги?

— Да ни хуя мы не враги, ты чего!
– Бруно искренне возмутился.
– Я - Бруно Аллегро! Народный артист СССР, тайный агент КГБ или как его там... Я террорис­там не дал Кремль взорвать!.. Блядь, ты ж посмотри! Ка­кой же я враг?..

Башнабаш поджал безгубый, как у ящерицы, рот. Посмотрел на часы, отстегнул от пояса флягу, протянул ее Бруно.

— Это коньяк. Старый, французский.

Тот жадно схватил , отвинтил пробку, понюхал — точ­но коньяк. И вдруг засомневался. Пить из фляги этого подземного упыря ему почему-то расхотелось.

— Это... Нет, в общем. Не в падлу, просто на работе не бухаю, - буркнул Бруно, возвращая флягу.

Башмакин с уважением посмотрел на него, безбро­вое, безволосое лицо немного вытянулось.

— Я тоже не употребляю обычно, — сказал он.

Тем не менее отпил из горлышка, еще раз посмотрел на часы.

— Но теперь уже все равно. Осталось семнадцать ми­нут. Рабочее время, или нерабочее., , Я свою работу за­кончил. И ты, видимо, тоже. И те, кто с тобой.

— Что ты гонишь?
– не понял Бруно. — Слушай, у те­бя тут дышать нечем!

— Ничего, семнадцать минут потерпишь.

— Да что ты заладил про семнадцать минут?! — разо­злился карлик, — Что такого через твои семнадцать ми­нут случится? Свежий воздух пойдет, что ли?

— Через семнадцать минут сработает заряд. Я акти­визировал систему ликвидации командного пункта.

Объект рассекречен противником, по инструкции я должен взорвать его.

Бруно так и застыл с открытым ртом.

— Ты охуел, что ли?!! — заорал он так, что услышали, наверное, на том берегу Разлома.
– Какого, блядь, ко­мандного пункта?!.. Какое нах... взорвать?! Семнадцать минут! На череповецкую зону захотел, козлиная рожа?!!

Он заметался из стороны в сторону, бросился было в сторону Разлома, но тут же вернулся. Спросил с надеж­дой:

— Ты что, - фуфло прогнал?

— Я охраняю секретный стратегический объект, - спокойно пояснил Башмакин. — Совершено несанкци­онированное вооруженное вторжение, объект должен быть...

— Какой объект?! Ни хуя!!! Никаких «должен быть»! Чего удумал! — Бруно даже подскочил на месте. — Слу­шать мою команду! От имени товарища Сталина, това­рища Берии и начальника МГБ приказываю — отста­вить, рядовой Башмак!! А-атставить взрывы!

— Это неправда. Товарищ Сталин умер в 1953 году.

В черных дырках-глазах Башнабаша что-то недобро сверкнуло.

— За три года до того, как я заступил сюда в караул.

— Как — за три года? Ты что, с 56-го здесь топчешь­ся?!

Пораженный Бруно на какое-то время даже забыл про заряд.

— Да. Больше полувека. Всю жизнь. И мне, честно говоря, все это здорово надоело...

Башмакин опять поджал рот.

— И эта «Старая Ветка», все, что здесь... А еще хуже то, что творится у вас наверху. Я все это время слушал радио, следил за тем, во что превращается моя страна, и все время ждал момента, когда можно будет дернуть ручку тумблера...

У Бруно вытянулось лицо. Он перестал орать и под­прыгивать, и даже как-то успокоился вроде.

— И что будет?.. Если — дернуть?

— Ничего не будет, - сказал Башмакин. — Москвы не будет. Госдумы вашей не будет. Пробок не будет. Кор­рупции не будет.

— Нормально, — сказал Бруно вполне серьезно.
– Я бы тогда тоже дернул... Наверное. Но вначале улетел на маленьком самолете!

— Пятнадцать минут, — проговорил Башмакин,

Он стоял перед Бруно, вытянув длинные руки по швам — безглазый призрак из далекого прошлого, кото­рое осталось только в сентиментально-пафосных филь­мах и величественных зданиях на проспекте Мира, на Кудринской и Лубянской площадях... Он не был похож ни на дылд, ни на маленьких людей, он вообще ни на кого не был похож из ныне живущих разумных существ. Крохотный осколок старого мира, застрявший где-то у самого сердца мира нового, мира сытого и пьяного, ми­ра хитрого и жадного, глупого, жестокого и... Какого еще?

Да какая разница! Все равно Бруно не собирался умирать. Москва, коррупция, хрен с ними, их действи­тельно можно взорвать. Но лично он - Бруно Аллегро, Человек-Ядро, - лично он должен жить. Притом что никакого самолета — ни маленького, ни большого, — у него нет.

— Вот что, Башмак, — сказал Бруно, откашляв­шись. — Вижу, ты пацан реальный! Тебя на пост поста­вили, ты полвека отстоял. Значит, не лох педальный, не дешевка. Ты почти как Филин. Пацан сказал - пацан сделал! Только ты — рядовой, твое дело маленькое — приказы выполнять. А со мной пришел Леший, он май­ор, и он отвечает за все эти, как их... Ракоходы там и прочее. За всю подземную хероту, короче. И твой объ­ект, выходит, подпадает под его, эту самую...

— Юрисдикцию, — сказал Башмакин.

— Ну, ты понял. И у него есть большой спецприказ командования — сменить тебя, Башмак, на твоем трудном посту. Ты тут оттрубил порядочно, пусть другие теперь покараулят Твое дело сейчас — награды получать да жизни радоваться. Тебя ждут ордена, пре­мии, санаторий, квартира на Кутузовском.,. Бабы - ты представляешь, какие сейчас бабы в Москве, а, Башмак? У тебя ж в пятидесятых все в ватниках ходи­ли да валенках, не разобрать, где баба, где мужик, где ноги, где жопа. А сейчас — чулочки тоненькие, юбка едва трусы закрывает, да многие их и не носят... А ес­ли и носят! Это тебе не рейтузы до колен, это два шнурочка и? треугольник маленький... А под ним все выбрито начисто...