От альфы до омеги

— Что будет с Иолой?

— А? — Квинт моргнул, сбитый с толку.

— Я спросил, что будет с моим летательным аппаратом.

— Боюсь, что парк сократят. Сейчас я, к сожалению, не могу сказать, какие именно аппараты спишут, а какие оставят. Два-три дисколета нам понадобятся: один для планового патрулирования, второй — на случай чрезвычайных ситуаций. Но не думаю, что теперь можно говорить о сколько-нибудь чрезвычайных ситуациях...

Рикгард выдохнул. В лучшие годы в ангарах Ликвидации стояла сотня аппаратов. Теперь оставят лишь два: чтобы ставить галочку в отчетах и летать за жареной картошкой.

— Значит, от Ликвидации ничего не останется?

Квинт сморгнул.

— Ну почему же. Конечно, ликвидировать уже фактически нечего...

Рикгард наклонился к столу Квинта:

— Восемнадцать.

— Что «восемнадцать»? — не понял тот.

— Всего случилось восемнадцать Возмущений, — прошипел Рикгард, едва сдерживая ярость. — После того самого взрыва они разгорались снова и снова. Это угли, Квинт. Они тлеют, но их не затушить. Все это время Ликвидация занималась последствиями. Не причинами.

— С последнего Возмущения прошло почти пятьдесят лет, — напомнил Квинт.

— Ты помнишь про четырнадцатое? Оно случилось после тридцати лет тишины. Тридцати. А теперь прошло пятьдесят, и где гарантии, что после такого затишья нас не ждет буря пострашнее? — выдохнул Рикгард.

— Да, но в те времена аномалий было как грязи, — покачал головой Квинт. — Везде, даже в городе, на улицах, в домах. Их видели все, даже дети. Аномалия могла поселиться у тебя в кухонном шкафчике, под кроватью, в сливном бачке. Теперь все по-другому. Аномалии исчезли. Той опасности больше нет.

— Аномалии остались, — выплюнул Рикгард, чувствуя себя заводной игрушкой. Сколько раз он повторял эту фразу и сколько раз она встречала тупое безразличие в глазах Квинта! — Может, не в городе, но за его пределами — аномалии есть! И пока опасность не изучена до конца, не уничтожена до последней песчинки, говорить об этом твоем «мире» — полнейший абсурд!

— Не абсурд. Мы пытаемся жить, Карьер. Эмпориум, другие города, мы все пытаемся жить. А ты гоняешься за призраками. Это паранойя.

— Хочешь списать и меня вслед за Иолой — посылай в психушку.

— Никто не считает тебя сумасшедшим, — миролюбиво поднял ладонь Квинт. — Просто ты боишься фантомов. Понимаю, ты устранил не одну аномалию, твои четырнадцать значков не какой-то там пшик. Но твое время прошло. Признайся сам себе: ты просто не хочешь стареть. Не хочешь, чтобы тебя и Иолу списали. Ты прикрываешься этим страхом перед аномалиями, только чтобы не бояться собственного конца.

Он говорил это так тихо, так спокойно, с такой бессовестной мягкостью, что Рикгарда вдруг захлестнуло. Давно он не слышал от Квинта подобных душеспасительных пафосных речей, но в этот раз Квинт превзошел сам себя. Его вислые щеки подрагивали, пухлые пальцы перебирали кончики шелкового, словно намасленного галстука, осоловевшие, равнодушные глаза смотрели тупо, бессмысленно. Его конец пришел уже давно, и Квинт с ним смирился без разговоров. Теперь подавал пример и Рикгарду.

— Я ухожу.

Рикгард вскочил на ноги.

— Ты не можешь, — напомнил Квинт. — Твой контракт...

— В пекло контракты.

И вышел вон. Квинт еще что-то говорил ему в спину, но Рикгард уже не слушал.

— Счастливого замужества, — бросил он по пути Тее.

Она с удивлением приподнялась над своей конторкой, пряча на коленях модный журнал и вытягивая шею, чтобы заглянуть в распахнутую дверь кабинета Квинта. Новая сплетня обеспечена.

На улице Рикгарда встретил синто-пес. Овчаркам полагалось сидеть на постах, но эта зачем-то увязалась следом за ним. Вывалив на сторону яркий синтетический язык, она словно бы насмехалась.

— Сам дойду, — бросил Рикгард.

Собака не отставала и беззаботно трусила за ним, как будто учуяла в кармане человека угощение.

— Я сказал, отвяжись!

Не хватало еще робота-конвойного для триумфального завершения карьеры. Или Квинт боится, что Рикгард отправится в ангары и стянет Иолу? Смешно.

— Да отвяжись же ты! — гаркнул Рикгард и собрался было пнуть собаку, но пес оскалился и рявкнул.

— Не оставишь меня, да? Думаешь, я подожгу контору? Спалю ангары?

Синто-псина обнажила клыки и стала наступать, подталкивая к воротам. Рикгард вытащил из кармана ключи от служебного автомобиля и личную карту Ликвидатора. Пес гулко залаял.

— Вот так, значит, да?

Рикгард швырнул ключи и карточку в траву.

— На, получай! Сдались мне эти подачки Квинта!

Он развернулся и быстрым шагом двинулся к воротам. С Ликвидацией было покончено.

Глава 9. Ирис. Квартал рыбаков, заброшенный дом и стеклышко

Чем ниже Ирис спускалась к заливу, тем больше ей попадалось полуразваленных, слепых хибар, из окон которых тянулись зеленые побеги. У воды город редел и рассыпался. В квартале рыбаков жили только рабочие из порта, но и их становилось с каждым годом все меньше и меньше. Разгрузку и погрузку автоматизировали благодаря быстрым и простым машинам, которые дешевели на глазах, особенно старые, но еще вполне добротные модели, и потребность в человеческой рабочей силе падала. Люди двигались вверх, в квартал Сифов или к фабрике полимеров, на которой всегда требовались внимательные человеческие глаза, и прибрежные улицы пустели. Здесь всегда было жарко, влажно и душно. В царстве морских ароматов — гниющих водорослей и рыбной чешуи — которых совсем не замечали местные, чужакам приходилось несладко, поэтому брошенные дома прибирали к рукам разве что совсем уж отчаявшиеся бродяги.

Но Ирис квартал рыбаков приглянулся. Она быстро оставила оживленные, заполненные зеваками улочки позади, и теперь почти не слышаланичего, только отголоски чужих ощущений где-то вдалеке. Спрятаться здесь не представляло никаких трудностей, да и отзвуки человеческих радостей и волнений здесь ее почти не задевали. В узких переулках, которые казались еще теснее из-за душного, влажного марева, который поднимался с мостовой, царила тишина. На жару Ирис было плевать, а вот молчание ей нравилось. Выйдя из мансарды Ликвидатора в город, она нырнула в горячую, липкую жижу, которая буквально плавила ее системы изнутри. Здесь же покой и равнодушие старых каменных стен обволакивали и убаюкивали.

Она крутила головой, рассматривая старые двухэтажные дома. Здесь, почти у самых скал, в отдалении от оживленного порта, который кипел и колыхался к северу, обитаемых жилищ почти не осталось. На потертых латунных табличках она еще различала фамилии, но распахнутые двери и зеленые ветви, которые опутывали каменную кладку и свисали с подоконников и черепичных скатов, говорили о том, что хозяева давным-давно исчезли.

Улица оборвалась внезапно. Закуток-балкончик, нависший над морем, был тупиком, и отсюда вид открывался только на бескрайний простор Алого Залива. Ирис смотрела и никак не могла наглядеться: Залив оказался совсем не таким, каким она его представляла. Он был куда больше, и отсюда, с высоты скального выхлопа, казался плоским, как доска. Легкий бриз, который гулял по воде, только слегка ерошил поверхность рябью. Морщинки расходились по воде симметричным рисунком, и отсюда, с уличного балкончика, Ирис никак не могла понять, какая она, эта морская вода на самом деле. Солнце стояло в самом зените и поблескивало серебристым пятном прямо под ногами, а дальше, правее, где город спускался к исполинской навесной конструкции, куда причаливали торговые корабли, курился грязноватый дым, плавал сизый пар, разносились отраженные водной гладью крики портовых рабочих.

Плоский и широкий, как броненосец, дом по левую руку окнами выходил прямо на воду. Расположение и вид Ирис понравились, и, судя по траве, которая пробивалась на пороге, людей он не видал уже давно. Дверь была заперта на замок, и Ирис заключила, что хозяева съехали, оставив свою недвижимость до лучших — или, скорее, худших — времен. А еще по этой улице проходил маршрут полицейского патруля. Вспоминая карту, Ирис поняла, что приписан этот патруль к дальнему, плохонькому участку — уж там светлые головы не работают. Именно такой-то ей и был нужен.