От Ханаана до Карфагена

Как и в далекие времена могущества Египта, базой египетской экспансии стал Библ. Там обнаружены победная стела Шешонка, подобная найденной в Мегиддо (ANET, 264), и статуи самого Шешонка и его сына Осоркона, на которых оставили свои надписи библские цари Абибаал и его сын Элибаал (Katzenstein, 1973, 122; Scandone, 1984, 159) — Последнее обстоятельство может свидетельствовать о признании библскими царями верховной власти фараона. Никаких других следов подчинения Финикии Египту не обнаружено, хотя сам Шешонк хвалился полным подчинением стран «фенху» и данью из страны Хару, т. е. Сирии (ANET, 263; Katzenstein, 1973, 121). Видимо, подчинением Библа египетские успехи и ограничились. Библ недолго оставался под властью Египта. После Осоркона никаких следов египетского подчинения в Библе нет. Попытка восстановления египетской власти в Азии, в том числе в Финикии, оказалась лишь эпизодом. Торговые отношения между этими странами не только продолжали существовать, но и расширялись. В Финикии даже на севере страны, в Арваде, найдены, хотя и немногочисленные, египетские изделия, преимущественно скарабеи и каменные сосуды, иногда с именами фараонов (Scandone, 1984, 154–160). О политическом подчинении Египту не могло быть и речи.

Распад единого еврейского царства лишил Тир важного политического союзника и торгового партнера. Хотя на иудейском троне осталась династия Давидидов, с основателями которой тирский царь поддерживал прекрасные отношения, сама Иудея мало привлекала тирийцев, так как она была относительно отсталой страной со сравнительно слаборазвитой торговлей. Большее значение имело стратегическое положение Иудеи. Однако после распада единого царства иерусалимские цари надолго потеряли и контроль за Южной Палестиной, и доступ к Красному морю, ибо эдомитяне, подчиненные в свое время Давидом, вновь стали независимыми (Tadmor, 1981, 136). Только через несколько десятилетий, ближе к середине IX в. до н. э., иудейский царь Иосафат снова овладел Эцион-Гебером и попытался оттуда добраться до Офира (I Reg. 22, 47–49; II Chron. 20, 35–36). Характерно, однако, что, не имея ни собственных кораблей, ни опытных моряков, иудейский царь обратился за помощью не к Тиру, как это сделал в свое время Соломон, а к Израилю (II Chron. 36). По данным I Книги Царей (22, 49), инициатива такой помощи вообще исходила от израильского царя, но его иудейский «коллега» отверг предложение. Как бы то ни было, в финикийцах вообще и тирийцах в частности иудеи теперь заинтересованы не были. Это заставило финикийских купцов искать обходной путь. После распада еврейского царства снова усилились филистимляне, и финикийцы, которые и ранее поддерживали с ними достаточно хорошие отношения, стали использовать филистимскую Газу как стартовый пункт на пути к Акабскому заливу в обход южных границ Иудеи, о чем свидетельствуют надписи финикийских торговцев вдоль этого пути (Dalavault, Lemaire, 1979, 28–29, № 52–55). Более тесные связи финикийцы, особенно тирийцы, сохранили с северным царством — Израилем, в котором были более развиты ремесло и торговля (Elat, 1979, 541–545).

Еще одним важным элементом изменений в политической обстановке переднеазиатского региона явилось образование в Сирии ряда арамейских государств, важнейшим из которых стал Дамаск (Klengel, 1992, 206–212). Очень скоро этот город превратился в значительный торговый центр, который стал для финикийцев важным узлом торговых связей как с Аравией, так и с Северной Сирией (Homes-Fredericque, 1987, 89–96; Lemaire, 1987, 53–54).

Все эти события привели к изменению геополитической ситуации в Передней Азии, с чем финикийские цари, особенно тирские, и их подданные должны были считаться.

Не менее значительными были и экономические изменения. Хотя обычно начало железного века помещают около 1200 г. до н. э., в конце II тысячелетия до н. э. процесс замещения бронзы железом шел еще очень медленно. Только в X в. до н. э. в Восточном Средиземноморье доля железа стала составлять 69 % среди орудий, 54 % среди оружия и 64 % среди украшений (Geiss, 1987, 399). В некоторых странах эта доля была еще выше. Так, в балканской Греции из железа в X в. до н. э. изготовлялось уже 100 % орудий и 64 % оружия; в Сирии эти доли были соответственно 86 % и 60 % (Geiss, 1987, 395, 398). Хотя археологические находки вполне могут изменить конкретные цифры, в целом приведенные данные показывают, что именно в X в. до н. э. восточносредиземноморский регион и Передняя Азия полностью вступили в железный век. Это радикально изменило структуру производства и потребовало изменения структуры торговли. Последнее в первую очередь касалось именно финикийцев.

Свидетельством тирской торговли является интересный памятник: пророчество Иезекиила о Тире (Ez. 27). В поэтический текст пророчества вставлен прозаический отрывок (27, 12–24), где монотонность географических перечислений контрастирует со страстной поэтической речью пророка (Bunnens, 1979, 90). Возникает первый вопрос: принадлежит ли этот отрывок самому Иезекиилу или же он позже вставлен в пророчество? Соответственно, надо ли рассматривать 27 главу как единое целое и делать выводы о размере тирской вселенной на основании всей главы независимо от нахождения тех или иных топонимов либо этнонимов в поэтическом или прозаическом тексте или разбирать оба текста отдельно? В науке имеются сторонники и той, и другой точки зрения (например, Diakonoff, 1992, 168–193; Garbini, 1980, 65–69). Поэтому посмотрим на содержание прозаического текста, сравнивая его с поэтическим.

В обоих текстах явно не совпадает содержание. Отрывок 27, 4–11 говорит об использовании тирийцами ресурсов разных народов и городов для своего города, который сравнивается с кораблем, о чужеземцах, служащих в армии Тира, о ремонте тирских кораблей в Библе. Прозаический текст (27, 12–24) полностью посвящен тирской торговле. В нем почти постоянно используются слова с корнями shr и rkl, отсутствующие в поэтическом тексте (Garbini, 1980, 67–68). Не совпадают и топонимы в обоих отрывках. Можно было бы отметить только одно исключение: прозаический отрывок начинается с упоминания Таршиша (27, 12), а первый стих возобновившегося поэтического текста (27, 25) говорит о таршишских кораблях. Но так как выражение «тар-шишский корабль» к тому времени явно стало terminus technicus, то и это исключение надо отбросить.

Пророчества Иезекиила были произнесены в 593–571 гг. до н. э. (Шифман, 1987, 42). Однако в прозаическом перечислении торговых партнеров Тира отмечены такие, которые в то время уже не существовали. Так, там упоминаются Дамаск (27, 18) и Израиль, точнее — земля Израиля (27, 17), между тем, как эти государства исчезли с политической карты Ближнего Востока в 30–20 гг. VIII в. до н. э. (Hawkins, 182, 424, 427). Дамаск как город еще продолжал существовать, но после ассирийского завоевания уже не играл ни политической, ни экономической роли (Klengel, 1985, 54). Уже около тридцати лет лежал в развалинах и полностью обезлюдел Ассур (Hrouda, 1971, 278), тоже названный среди контрагентов Тира (27, 23). После распада Фригийского царства едва ли мог быть активным торговым партнером Тира Мешех (27, 13).

Наличие таких анахронизмов привлекает внимание исследователей, и делаются попытки их объяснить (Bunnens, 1979, 88–90). Можно предположить, что пророк, дабы подчеркнуть размах тирской торговли и тем самым по контрасту глубину падения Тира, намеренно допустил анахронизмы, надеясь на память слушателей. Однако нагромождение таких анахронизмов слишком большое, чтобы оправдать подобное намерение. Один из них, Ассур, был хорошо знаком слушателям Иезекиила, и они прекрасно знали, что его больше не существует, тем более что пророчество было обращено не к жителям Палестины, а к тем иудеям, которые уже были уведены в плен и находились в Месопотамии (1, 1–3) — На них, уведенных в плен вавилонянами, большее впечатление могли бы произвести упоминания самого Вавилона или других городов Ново-Вавилонского царства, чем уже не существующей древней столицы уничтоженной Ассирии. При этом упоминается именно Ассур, а, например, не Ниневия, которую считали великим городом, каким он и предстает в пророчестве Ионы (1, 2; 3, 2) (как бы ни датировать эту книгу). С другой стороны, ни для иудеев, оставшихся на родине, ни для тех, кто был переселен в землю халдейскую на реку Ховар (1, 1–3), практически ничего не значил Мешех, ибо связи Иудеи едва ли простирались столь далеко на север.

Группа топонимов, помещенных в начале прозаического списка (27, 12–15), привлекает внимание тем, что здесь упомянуты Таршиш, Иаван, дом Тогармы и Дедан. Если отождествить Дедан и Доданим (Tsirkin, 1991, 123), то все эти топонимы упомянуты в начале «Таблицы народов» среди потомков Иафета (Gen. 10, 2–3). Однако оба списка совпадают не абсолютно. Список пророчества Иезекиила бодее краток: в нем отсутствуют Элисса и Киттим, упомянутые в поэтическом тексте (27, 6–7), Гомер с сыновьями Ашкеназ и Рифат, а также Магог, Мадай и Тирас. Гомер, как давно признано, обозначает киммерийцев, Ашкеназ — скифов, Мадай — мидийцев. Ко времени Иезекиила киммерийцы, по-видимому, уже сошли с исторической арены, но скифы и мидийцы были весьма действенны. О скифах (Ашкеназ) выразительно говорит Иеремия (51, 27) приблизительно в это же время. Полагают, что о них же идет речь в других местах пророчества Иеремии (5, 15–18; 6, 22–23), где говорится об ужасном северном народе, грозящем сразиться с дочерью Сиона и уничтожить дом Израиля (Хазанов, 1975, 222). Что же касается Мидии, то именно конец VII — начало VI в. до н. э. было временем расцвета этого царства (Дьяконов, 1961, 55–57).

Неупоминаемый в прозаическом отрывке Магог неоднократно встречается в других местах пророчества Иезекиила (38, 2; 39, 6). Упоминание связанного с Магогом Гога снова встречается у пророка, но уже без Магога (39, 1). Существует очень обоснованное предположение, что в имени Гог отразилось воспоминание о лидийском царе Гиге (Гуту), оставшемся в народной памяти как ужасное бедствие (Дьяконов, 1981, 48). Что бы конкретно ни означал Магог, ясно, во-первых, что он связан с севером и, во-вторых, что Иезекиил знает это имя, в то время как в прозаическом отрывке из его же пророчества оно не встречается там, где его можно было бы ожидать.

Все эти упоминания имен, которых не должно было быть в тексте времени Иезекиила, и неупоминания достаточно известных, в соединении со стилистическими особенностями отрывка говорят о том, что прозаический отрывок 27 главы не принадлежит к ее оригинальному тексту, в чем надо согласиться с рядом исследователей (Garbini, 1980, 65–69; Lemaire, 1987, 54; Baurain, Bonnet, 1992, 54). Проведем мысленную операцию и изымем из текста главы стихи 12–24. Такая операция не нарушает цельности текста. Рассказав о Тире-корабле, о народах, служащих ему, автор затем говорит о таршишских кораблях, которые были тирскими караванами, о гребцах, которые завели корабль Тир в открытое море, и как результат всего этого — о кораблекрушении Тира и затем уже о скорби по этому поводу. Так что особой надобности в тщательном перечислении торговых партнеров Тира в этой главе нет, и без них действие развивается вполне логично.