От Кремлёвской стены до Стены плача…

Мы ходили выбирали елку. Выбрали елку такую красивую, всю пушистую. Там елок видимо-невидимо. Потом в этих брянских лесах укрывались партизаны. Так вот эту елку срубили, привезли – пахнет хорошо! Игрушки появились у нас: флажки, стеклянные бусы, игрушка из ваты, покрытая чем-то блестящим (слюдой, что ли) – мальчик едет на санках с горы, шары-шишки красивые и свечки.

Свечки – такие подсвечники были, которые крепились прищепкой к сучкам, а сверху вставляли свечку. Свечки были красные, зеленые, синие – разноцветные. Сверху была одета звезда на елке очень красивая. Вот мы из леса привезли елку, поставили – аромат!

Это у нас в деревне елку наряжали только у моего деда на Рождество. В то время Новый год меньше праздновали, больше – Рождество. Были рождественские елки. И у барина – мама моя рассказывала – была елка.

У крестьян никаких елок не было, даже несмотря на то, что Петр I давно уже подробно расписал, как нужно встречать Новый год: богатые должны елку ставить, а менее зажиточные должны украшать дома еловыми ветками. Петр I был редкостный руководитель и администратор, как говорится, таких мало. Он все вникал в суть и делал так, чтобы цивилизовать народ. А у нас на новом месте своей семье стоит как у господ новогодняя елка. Родители украсили и поехали в город.

Вот у меня получился такой новогодний случай. На елке конфетки висели, орехи в золоченой бумажке и прочее. Уехали родители в Брянск купить чего-то. Мама там сходила в парикмахерскую, завила волосы, причесочку сделала. Они с отцом купили нам разных гостинцев.

А я остался в комнате один, все братья куда-то делись. Может, они тоже тут были. Да, были они со мной. И вот я встал на стул, спинкой стула повернул к елке. И хотелось мне одну конфетку снять. Я думаю: «Там много. В ветках ее не видно. Я одну конфетку съем, и будет это нормально», и потянулся я за ней. И что же вы думаете? Стул меня перевесил, и я со спинкой стула упал на елку. Разорвались бусы, и флажки разломались, то есть разорвались. Старший брат Юра говорит: «Ну все, ты попал, парень!» Ну, он не так сказал, конечно. Говорит: «Ну тебе попадет!» Мы собрали эти бусы, связали кое-как флажки – вроде незаметно.

Но родители пришли и говорят:

– Что же вы сделали тут?

Я вначале не сознался. Отец нас строем построил. Говорит:

– Кто это разломал елку?

А мы как партизаны на допросе молчим. Он говорит:

– Ну что, будете говорить?

Я потом вышел вперед и говорю:

– Это я виноват.

Ну, конечно, меня не расстреляли, но сказали:

– Ну, что же ты такой? Зачем ты туда полез?

Я говорю:

– Я хотел игрушку поправить.

Если бы я сказал, что хотел съесть конфетку в тайне от всех, то это вообще бы отягчающие обстоятельства. Сказали:

– Ну, что ты наделал? Зачем ты?

Мама всегда защищала, и говорит:

– Ну ладно, чего там? Они все связали, старались, все сделали. Не надо портить праздничное настроение.

Ну, настроение я сам испортил всем и себе. В общем, как-то это замяли, а вечером гости пришли Новый год отмечать.

На новом месте уже у родителей появились друзья. Отмечали: за Сталина выпили, за Родину, за Новый год.

В общем, мне казалось, что жизнь налаживается. Кушетку купили, картину на стену повесили. Картина весенняя, я уже не помню, кто ее нарисовал. На картине ребята скворечник привязывают к дереву, готовятся к прилету скворцов. Появилась книжная этажерка с книгами, и все уже, как говорится, становилось культурно.

Мы гордились. Отец – инженер! Это третий человек на комбинате. Директор, главный инженер и главный технолог. А по производству отец считается самым главным. И мы так жили до мая.

Вот майские праздники мне особенно запомнились. На первое Мая Мясокомбинат организовывал так называемые маевки. То есть семьи брали свои самовары, закуску, еду праздничную, и их вывозили на машинах куда-нибудь на поляну. Все взрослые и дети, празднично одетые, красивые расстилали подстилку, скатерть и раскладывали свою еду. Выпьют немного, потом поют хором песни. Все это было организовано через клубы. Культработники работали с населением. Некоторые участники пели соло, но без микрофона, конечно, какие там микрофоны? Все вживую, все было живым.

А нас, детей, катали на автомобилях. На грузовой машине поставили скамейки, борта немного поднарастили, чтобы дети не кувырнулись оттуда. Лозунги, май, весна, оркестр играет духовой и так далее. «Солнце светит ярким светом…» – такие патриотические песни. Такой был душевный подъем! Май, тепло, а кругом лес. Вокруг села Александрово лесов-то не было, только в оврагах они остались. (Я потом, когда мы опять появимся в деревне, расскажу кое-чего об этих лесах).

Оркестр играет марши, звенят трубы. Как Окуджава писал в песне про мелодию: «После дождичка небеса просторны. Голубей вода – зеленее медь. В Городском саду флейты да валторны. Капельмейстеру хочется взлететь». Я потом может быть вставлю эту песню полностью. Хорошая песня, очень грустная.

А у нас здесь праздник продолжается. Солнце кругом светит, оркестр играет. Мороженое продают – такая тележка и три бочки, три длинных сосуда, обложенные льдом.

Продавщица молодая румяная, кровь с молоком, в белом отглаженном фартуке, в белом халате с нарукавниками, какая-то шапка белая. Она как из сказки продает мороженое. Раньше мороженое продавали в круглых формочках. Кладет эта красавица в формочку мороженое и спрашивает:

– Тебя как зовут?

Я говорю:

– Боря.

Она вафлю находит с именем Боря, кладет эту вафлю, потом набивает это мороженым, сверху – второй вафлей, и нажимает на формочку, и в руках у тебя получается мороженое. А еще эта молодая волшебница тебе дает небольшую салфеточку, бумажку, и ты это мороженое начинаешь с боков облизывать и кушать. Ой, какое вкусное мороженое! Такое ароматное, вкусное! И оно: из одного бачка, допустим, клубничное, из другого – такое-то, из третьего – такое-то. И вот мне нравилось клубничное, очень вкусное мороженое! Так смотришь и облизываешь его, чтобы не потекло и не упало на пол. Это драгоценное чудо!

А еще ситро продавали, причем ситро стоило очень дешево. Если две пустых бутылки сдашь, одну бутылку тебе дадут бесплатно. Бутылку потом ты должен вернуть. Еще газированной водой торговали с сиропом. Сироп был разный. Натуральный сироп! Не то, что химия сейчас – не поймешь, что пьешь! Всякие соки из Китая, разбавленные один к двадцати или того меньше, которые продают как сок, нектар или еще что-нибудь.

Вот праздники прошли, а меня записали в детский сад. Детский сад, наверное, в километрах двух был. И вот летом я ходил в детский сад.

Очень мне не нравилось в этом детском саду, потому что надо после обеда спать. А я днем не привык спать, не мог я спать днем. Я думал, днем спят одни старики. И вот этот тихий час для меня был, как инквизиторская пытка. Еще и в туалет, бывает, хочешь – не разрешают: «Не бегать туда-сюда! Спать!»

Воспитательница строгая. И потом, я не любил почему-то печенье. Я до сих пор отношусь к нему как-то… Конфетку могу скушать, а вот печенье мне не нравились.

У нас в детсаду были всякие игры, особенно мне нравились военные. Нам даже ружья раздавали игрушечные маленькие. Разделимся мы на две команды: эта – синяя, эта – пестро-полосатая – и воевали друг с другом, наступали по оврагами, по кочкам. Особенно, когда воспитатель по физкультуре говорил, что победили.