От мира сего

«Это ты скажи майору Петрицкому», — сказала Сима.

Майор Петрицкий, красивый, молодцеватый, но, как считала Сима, не самый умный из всех майоров мира, проводил допрос.

Перед ним сидел упитанный, чисто выбритый, даже как-то франтовато выглядевший немец. Увидев Симу, немец галантно встал, поклонился, в темных, хорошо расчесанных волосах блеснул ровной ниточкой пробор.

«Ну и ну, — мысленно подивилась Сима. — Словно на светском приеме».

Сухо кивнула ему, села за стол рядом с майором Петрицким, раскрыла тетрадь.

— Стало быть, начнем, — сказал Петрицкий.

Доктор из Бухенвальда, безусловно, был личностью примечательной. Комбат был прав: доктор и в самом деле оказался докой не из последних. То и дело переспрашивал майора Петрицкого, каждый его вопрос долго, придирчиво обдумывал, отвечал не сразу, словно бы нехотя.

Сима видела: Петрицкий с трудом сдерживает себя, да и ей самой хотелось захлопнуть тетрадь, прекратить допрос, вызвать конвойных, чтобы увели пленного. Но — нельзя, нельзя…

— Значит, вы говорите, ваша часть дислоцировалась недавно? — спросил Петрицкий. — Когда именно? Назовите точное число!

— Точное число? — переспросил доктор. — А зачем вам точное число?

— Попрошу без лишних вопросов, отвечайте по существу, — приказал Петрицкий.

— Точное число… — вновь повторил доктор, сделал вид, что задумался, никак не может вспомнить. — Право же, не скажу…

— Он издевается над нами, — не выдержав, шепнула Сима Петрицкому.

Петрицкий молча кивнул головой. Она перехватила взгляд пленного: показалось ей или нет, в его глазах что-то блеснуло.

«Неужели он понимает по-русски?» — подумала она.

Вновь глянула на него, его глаза притворно улыбнулись ей.

«Да нет, это просто почудилось…»

Петрицкий стал расспрашивать доктора о его работе в Бухенвальде.

— Вы делали опыты над заключенными? Расскажите подробнее…

— Подробнее? — переспросил доктор.

— Да, подробнее, — ответил Петрицкий. Он все еще не терял терпения.

Странное дело: неизвестно, что случилось, но в докторе вдруг произошла удивительная перемена. Внезапно он разговорился, стал многоречиво, с различными деталями, рассказывать о том, что он делал в Бухенвальде. Рассказ его лился почти непрерывно, Сима едва успевала переводить. А он чувствовал себя, как ей думалось, словно рыба в воде. Глаза его смотрели безмятежно, почти весело. С языка слетали фамилии заключенных, названия лекарств, количество ампул с всевозможными медикаментами, которые он сам и его помощники впрыскивали заключенным.

Сима старалась как можно более точно переводить, а сама думала, не могла не думать:

«Как же так можно? Будто рассказывает про увеселительную прогулку по Майну, про пикник на лоне природы!..»

Уже после окончания допроса, когда, Сима знала, пленного вот-вот должны были увести, она не выдержала, сказала:

— Мне бы хотелось понять вас, очень хотелось бы, но, наверно, никогда не пойму.

— Простите, фрейлейн, — изысканно вежливо переспросил ее доктор. — Я к вашим услугам полностью.

И вновь наклонил свой едва пронизанный сединой, безукоризненный пробор.

Майор Петрицкий удивленно взглянул на нее, но Сима не отступила:

— Вы наверняка считаете себя интеллигентным. Не правда ли?

— Допустим, — улыбнулся немец.

— Так как же вы можете спокойно и безмятежно рассказывать обо всем том, что вы делали? Как вы вообще могли все это делать?

Улыбка медленно сползла с лица пленного.

— Видите ли, — медленно начал он, но тут его оборвал властный голос Петрицкого:

— Лейтенант Бахрушина, отставить разговоры…

— Есть отставить разговоры, — послушно отозвалась Сима.

— Увести пленного, — приказал Петрицкий конвоиру.

Когда пленного увели, Петрицкий строго спросил Симу:

— Это не ваше дело задавать вопросы пленным, ваше дело переводить, по возможности точно, поняли?

— Да, — ответила Сима. — Поняла.

Петрицкий встал из-за стола, подошел к ней, обнял за плечи.

— Пойми, дочка, — сказал он задушевно. — Я сам его не могу спокойно слушать, у самого, если хочешь знать, в ушах от ненависти шумит, но приказ есть приказ. Надо провести допрос по всей форме, согласна со мной?

…— Можешь себе представить, однажды я встретилась с Фишером, — сказала Серафима Сергеевна.

— С каким Фишером? — спросил комбат.

— Помнишь, я тебе рассказывала, как мне пришлось переводить допрос доктора из Бухенвальда?

— Как же, конечно, помню. Где ты с ним встретилась?

— В Дрездене, в позапрошлом году я поехала в ГДР с туристской группой, сперва мы были в Берлине, потом в Лейпциге, потом конечно же отправились в Дрезден — побывать в ГДР и не увидеть знаменитую картинную галерею?

— Этого ты не могла бы перенести, — улыбнулся комбат.

— Вот именно. И там в одном из залов я вдруг вижу старика, довольно уже древнего, лет, наверно, под восемьдесят, а может быть, и того побольше, он идет с молодой девушкой, такой типичной немецкой гретхен, белокурой, светлоглазой, она вела его под руку, он поравнялся со мной, глянул на меня, одновременно я посмотрела на него. Наши взгляды встретились, и мы оба узнали друг друга.

Серафима Сергеевна остановилась, задохнувшись то ли от быстрой ходьбы, то ли от волненья. Комбат остановился вместе с нею.

— Видишь, — сказал, — стало быть, я прав: тебя узнают и спустя много лет, вот так вот, как я тебя давеча узнал.

Она благодарно улыбнулась:

— Выходит, что так, хотя, признаться, не очень-то я тебе верю, но сейчас разговор не об этом. Я прошла мимо, обернулась, он глядит мне вслед.

— Ты подошла к нему?

— Нет. Честно говоря, сперва было подумала подойти, продолжить тот давний разговор, спросить его еще раз, как это он, врач, культурный человек, наверняка знающий Гёте и Шиллера, Бетховена и Вагнера, как это он мог проделывать зверские опыты над военнопленными?

— И все-таки не подошла, не спросила? — заметил комбат.

Она кивнула.

— Нет, не захотела. Вдруг, думаю, не выдержу, наговорю ему невесть чего, все-таки не следует забывать, я — турист, должна соблюдать какие-то общепринятые нормы, как-никак не у себя дома, а в чужой стране.

Она вздохнула невольно.

— Даже сейчас: говорю с тобой — и опять вижу, я обернулась, а он глядит мне вслед. И опять наши глаза встретились.

— Он узнал тебя, ясное дело, — сказал комбат.