От первого до последнего слова

Я готов поглотить тебя целиком, сожрать тебя живьем, испепелить тебя своим огнем, потому что только ты нужна мне сейчас, и ни о чем другом я не могу думать.

Я не могу думать вообще, и кровь молотит мне в виски, и я точно знаю, что умру, если не получу тебя, немедленно и целиком. Мне нужно, чтобы здесь, со мной и вокруг меня, была именно ты, такая неудержимая и страстная, трогательно наведшая красоту перед моим приходом – или ты думала, что я не заметил?.. Я заметил и оценил все, можешь не сомневаться, и эти твои попытки казаться лучше, чем ты есть на самом деле, были так смешны и трогательны! Невозможно быть лучше, чем ты есть, – лучше, чем ты есть именно в этот момент, когда принадлежишь мне, полностью и целиком! И мне наплевать на весь мир, на его сложности, проблемы и ошибки.

Как хорошо, что ты тогда мне позвонила. Как ужасно, что ты тогда мне позвонила.

Ничто не вернется обратно, и нам придется как-то с этим жить, но все это будет потом, потом, а сейчас ты со мной, только со мной, только во мне, только моя!..

– Ты сумасшедшая, – сказал он ей, когда они отдышались немного. – А мне казалось, что ничего, нормальная…

– С нормальными женщинами очень скучно, Дима, – ответила она с чрезвычайной гордостью, приподнялась на локте, посмотрела и, прицелившись, стала целовать его в шею. Он почувствовал ее губы, прошедшиеся от ключицы до скулы. Ее растрепанные волосы охапкой лежали у него на груди, и почему-то именно этого зрелища – ее волос на своей груди, – Долгов почти не мог вынести.

Он всегда сердился, когда не знал, как справиться с эмоциями. Сейчас он тоже рассердился и сказал, чтобы она с него слезла. Ему невыносимо жарко, и вообще он должен принять душ! Немедленно.

– Душ?! – переспросила Алиса. – Ду-уш?!

– Алис, – сказал он твердо. – Дай я встану!

И он на самом деле сделал попытку встать! Он же не знал, что ее Вселенная закрутилась в другую сторону и теперь центр этой Вселенной – он!

Конечно, она не дала ему встать! Хороша бы она была, если бы просто так его отпустила! Пусть у нее нет приворотного зелья, заговоренных розовых свечей и розмарина, но зато она теперь точно знает, что нужно с ним делать, чтобы он не мог дышать! Ей очень нравилось, когда он переставал дышать и прикрывал свои голубые глазищи, будто не в силах справиться с тем, что видел!..

Он уехал от нее только под утро.

– У меня семья, – сказал он так же твердо и негромко, как рассуждал о медицинском дезертирстве. – Спасибо тебе большое, но… больше ничего не будет.

И ушел.

А она осталась. Наедине со своей Вселенной, которая вращалась в другую сторону – и ныне, и присно, и во веки веков!..

Когда на столе под бумагами зазвонил мобильный, Таня читала рейтинги за месяц. По рейтингам выходило, что та самая программа, в которой обсуждали кончину писателя и депутат-почвенник Шарашкин выл не своим голосом, а Таня металась между племянником покойного и этим самым депутатом, заняла первое место, оставив позади с большим отрывом даже футбольную Евролигу!

Вот пойду сейчас, мечтала Таня, и как дам генеральному продюсеру рейтингами по голове! И скажу ему – что ж ты, дорогой мой, делаешь?! Чего тебе неймется?! Ты все нас учишь-учишь, что рейтинги – это все, а оказывается, не все?! Есть еще политическая конъюнктура?! И именно из-за нее ты так распереживался, что решил программу закрыть?!

Впрочем, Тане было отлично известно, что эта самая конъюнктура есть всегда и везде, а уж особенно на Первом канале!..

Телефон на столе просто разрывался. Не отводя глаз от заветных цифр, любуясь ими, она раскопала его среди бумаг:

– Да!

– Хотите, анекдот расскажу? – спросил Абельман доверительно. – Только он приличный, а я приличные анекдоты рассказывать не умею!

Таня оторвалась от рейтинга, с наслаждением потянулась и сказала весело:

– Тогда, может, не надо анекдотов, Эдик?

– Рассказываю, – провозгласил Абельман так торжественно, будто она умоляла его рассказать. – Значит так. Открывает мужик дверь на звонок. А за дверью смерть, в саване, с косой, но маленькая-маленькая! Ну, мужик хватается за сердце и начинает ее упрашивать. «Что ж ты, – говорит, – так рано пришла?! У меня дети еще маленькие, и работа только-только стала налаживаться, и зарплату прибавили! Ну, подождать не могла, что ли?!» Смерть слушала, слушала, а потом говорит: «Да не переживай ты, мужик! Я за хомяком!»

Воцарилось молчание.

– А чего вы не смеетесь? – спросил Абельман.

– А не смешно мне.

– Говорю же, я приличные анекдоты рассказывать не умею!

– Так и не рассказывали бы.

– Логично, – согласился Абельман, и тут Таня засмеялась.

Он все время ее смешил, этот человек с голосом из французского кинематографа пятидесятых – много абсента, сигарет и кофе!

– Ну, я приехал, – объявил голос. – А меня никто не ждет!

– Куда… приехали?

– В «Останкино» приехал я! А меня здесь никто не ждет!

Таня поспешно стряхнула на запястье часы, застрявшие под рукавом эфирной блузки, и застонала – она совершенно позабыла о времени!

– Эдик, я сейчас кого-нибудь пришлю! А вы там никого из наших не видите?

– Вижу какую-то девушку в розовых джинсах и зеленой футболке. Вокруг нее народ. Просто толпа! Это наша?

– Что на ней написано?

– На футболке написано… сейчас, дайте я посмотрю получше…

– Да не на футболке! На девушке что написано?

– Как?! – поразился Абельман. – Прямо на ней самой?!

– Эдик, у нее в руках должна быть табличка с названием программы! Если в зеленой майке, это скорее всего Настя. Подойдите к ней.

Шум толпы в его телефоне усилился, видимо, он пробирался сквозь людей.

– Написано «Ток-шоу «Поговорим!» – громко сказал Абельман.

– Все правильно! Она сейчас вас проводит в мой кабинет!

– А можно сразу в буфет? – жалобно спросил Абельман в трубку и, совершенно изменив тон, мимо трубки: – Здравствуйте, меня зовут Эдуард Абельман, я к Красновой. – И опять в трубку, жалобно: – Есть очень хочется!

– Вам все время хочется! – крикнула Таня. Она была так рада, что он приехал, просто до невозможности! – Будете все время есть, растолстеете!

– Не-ет, – убежденно сказал Абельман. – Я же пластический хирург. Я сам себе сделаю операцию по удалению лишнего жира!

– Пойдите к черту, – велела Таня, поднялась, еще раз немного подивилась на волшебные рейтинги, спрятала их в стол, выбралась из кабинета и пошла в сторону лестницы. Если он голодный, придется его покормить!

Она не любила останкинские буфеты, особенно после того, как новые начальники позакрывали все пресс-бары, где можно было съесть салат и суп, и горячую сардельку, и еще булочку с сыром! Остались всего два – столовая для монтеров и вахтеров, где было невкусно, зато дешево, и некое кафе, где подавали минеральную воду, капучино, «сандвичи с индейкой», а на самом деле с картонкой, – и все за бешеные деньги. Там всегда было не протолкнуться, к потолку поднимались клубы табачного дыма, стулья и кресла стояли вперемежку, утомленные жизнью журналисты, редакторы, операторы и ассистенты, успевшие занять диваны, обитые красным дерматином, сидели и лежали в причудливых позах, а остальные ютились на утлых стульчиках. Здесь обсуждали коллег и осуждали начальников. Здесь придумывали новые грандиозные проекты, от которых должен был закачаться и рухнуть весь старый телевизионный мир, здесь рыдали уволенные и отмечали отъезд уезжающие в дальние командировки, здесь встречались «звезды», которым некогда повидаться в обычной жизни, быстро проглатывали свой кофе, осведомлялись друг у друга, кто на какую программу идет, и разбегались в разные стороны.

– Ужас какой, – сказал Абельман с удовольствием, оглядывая телевизионное царство. – Как вы здесь живете, в этой толчее и давке?

– Я живу на втором этаже, в студии, кабинете и гримерке, – Таня ему улыбнулась.

Он зачем-то поцеловал ей руку, ястребиным взором прошелся по рядам стульев, столов и дерматиновых диванов и потащил ее в угол, где было потише.

– Долгов сейчас приедет, – сообщил он, когда они уселись. – А кофе дадут?

Таня кивнула на толпу у стойки.

– Идти надо. Они не носят, мы сами берем.