От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое

Около полудня звукоинженеры раскрыли упаковку, вынули диски и проверили третий вариант записи. Его сочли удовлетворительным. В 12.00 прозвучал государственный гимн «Кими га ё», и диктор Вада возвестил, что сейчас к нации обратится император.

Многие стояли на коленях, кланяясь в направлении, откуда исходил голос божественного микадо. А многие не могли понять его архаичный язык.

«– Обращаюсь к вам, нашим добропорядочным и законопослушным гражданам. Тщательно рассмотрев основные направления мировой политики и нынешнее положение нашей империи, мы приняли решение урегулировать все внутренние вопросы страны с помощью чрезвычайных мер. Мы отдали распоряжение нашему правительству официально сообщить правительствам США, Великобритании, Китая и Советского Союза, что наша империя принимает условия их совместной декларации.

Вот уже почти четыре года продолжается война. Несмотря на все усилия каждого из нас положение в войне складывается во многом не в пользу Японии, в то время как основные политические тенденции во всем мире направлены против ее интересов. Более того, противник применил новую и самую разрушительную по мощи бомбу, урон от которой просто не поддается подсчету и которая унесла множество человеческих жизней. Если мы продолжим сражаться, то это приведет не только к окончательному поражению и уничтожению японской нации, но и к гибели всей человеческой цивилизации. Вопрос стоит так: как нам спасти миллионы наших подданных, как нам искупить вину перед священными душами наших императорских предков?

Сама мысль о тех, которые пали на полях сражений, о тех, кто умер на своем посту или кого настигла преждевременная смерть, кто потерял свои семьи, заставляет болеть наши сердца ежедневно и еженощно. Раненые и инвалиды войны предмет нашей особой заботы. Лишения и страдания, которые переносит наша нация, будут только возрастать. Время и судьба требуют от нас, чтобы мы начали действовать решительно, и поэтому мы решили встать на путь, ведущий к установлению прочного мира ради всех будущих поколений, покончив с непереносимыми страданиями.

Мы в состоянии защитить и поддерживать жизнедеятельность нашего имперского государства. Мы всегда вместе с вами, нашими добропорядочными и лояльными подданными, и полагаемся на вашу искренность и сплоченность. Больше всего остерегайтесь любых эмоциональных вспышек, которые могут вызвать ненужные осложнения, и любого противостояния и споров между вами, которые могут вызвать замешательство в ваших рядах и приведут только к потере доверия к вам со стороны всего мира и собьют вас с истинного пути. Будьте уверены в вашей правоте, крепите в себе духовное благородство и поступайте решительно, чтобы и дальше множить прирожденную славу имперского государства и шагать в ногу с развивающимся миром».

Некоторые, в основном женщины, разразились рыданиями. Через несколько минут рыдали уже все. Это была общенациональная истерика, но в приглушенных минорных тонах.

В течение нескольких минут после завершения выступления площадь перед дворцом заполнили сотни горожан. Они встали на колени и устремили свои взоры в направлении дворца. Одни склонились лбом в брусчатку, другие смотрели в пространство. Несколько человек сделали себе харакири прямо на площади, среди взбудораженной толпы. Другие предпочли сделать это в ближайшей роще. Среди них были майор Хатанака и подполковник Сиидзаки. Майор Кога застрелился в штабе генерала Мори. Спустя два дня покончил жизнь самоубийством капитан Уэхара.

«Самовосприятие расы Ямато имело много схожих черт с самовосприятием Herrenvolk – расы господ у нацистов, – замечал Энтони Бивор. – Демонстрируя отношение, напоминающее немецкую армию после Первой мировой войны, многие японские солдаты продолжали убеждать себя, что „Япония проиграла войну, но не проиграла ни одной битвы“». Неудивительно, что военные были готовы сражаться до последнего. Никто из них не желал испытать ту же участь, которую уже испытали завоеванные ими народы.

Многие летчики сели за штурвалы, чтобы отправиться в последний полет и совершить акт «героического самопожертвования». Большинство из них были перехвачены и сбиты американскими истребителями.

В Токио вице-адмирал Ониси, крестный отец камикадзе, прослушав в штабе флота обращение императора, вернулся домой и написал открытое письмо молодежи Японии. Выразил признательность душам погибших пилотов его Специального атакующего корпуса, извинился за свою неспособность достичь победы и призвал молодых людей следовать словам императора и прилагать усилия к достижению мира. После этого Ониси вынул из ножен меч и вспорол свой живот крест-накрест. Умирая, он своей кровью написал на татами, лежавшем на полу, последнее хокку:

«Обновленная и ясная луна сияет После страшной бури».

В это же время в тюрьме Киото слушал императора Каваками Хадзимэ, известный экономист и политик, арестованный еще в 1930-е годы за принадлежность к запрещенной подпольной коммунистической партии и потерявший здоровье в застенках. Он тоже предался поэтическому творчеству:

«Ах, какое счастье, Почему-то прожив достаточно долго, Увидеть этот чудный день, Когда прекращено сраженье. Теперь я тоже Сползу со своего ложа страданий, Чтобы увидеть свет В расчистившемся небе».

В 13.00 возобновилось заседание Тайного совета. Того кратко проинформировал его членов о перипетиях японо-советских отношений, о первоначальном отказе от Потсдамской декларации, о двух атомных бомбардировках, о советском наступлении и об Императорской конференции.

Вслед за этим члены тайного совета зачем-то стали обсуждать условия Потсдамской декларации и ноту Бирнса. Они отвергали требования оккупации страны и голосование о национальной форме правительства, говорили об опасности прихода к власти коммунистов. Возмущались самой возможностью подчинения императора власти Верховного главнокомандующего союзных войск, ужасались масштабов возможных репараций. Но все это были уже разговоры в пользу бедных.

Хиранума свернул дискуссию и предложил Тайному совету поддержать решение императора. Что и было сделано единогласно. Управились за полчаса.

В два часа Судзуки собрал кабинет министров.

– Генерал Анами был человеком трудолюбивым и преданным, настоящим воином, – произнес премьер. – Он был замечательным министром, и я глубоко скорблю о его кончине.

На этой печальной ноте Судзуки предложил своему правительству немедленно подать в отставку. Страна вступала в новую реальность. Возражений не последовало.

Император немедленно принял премьера, который официально подал прошение об отставке.

– Вы прекрасно справились со своими обязанностями, Судзуки, – дважды повторил Хирохито.

И попросил Судзуки остаться премьером, пока не назначат нового.

Это назначение относилось к компетенции хранителя печати маркиза Кидо. Тот попросил и получил у императора разрешение на консультации с председателем Тайного совета.

В 16.30 Кидо и Хиранума встретились и договорились быстро: это будет дядя императрицы принц Хигасикуни, а его правой рукой – принц Коноэ, уже дважды успевший побывать премьер-министром. Почему такой выбор? Правительством в это смутное время должна руководить семья императора, на которую не поднимется рука новых заговорщиков, которые уже вновь угрожали расправиться с Судзуки и другими членами ушедшего правительства.