От выстрела до выстрела

Когда они остались с Олей вдвоём (в соседней комнате с открытой дверью находилась Мария Александровна с Анютой), Петя набрался смелости и сказал:

— Я оставлял за тобою право расторгнуть помолвку. Если ты хочешь — сейчас подходящий момент, — она впилась в него испуганными глазами, но он продолжил, — выходить замуж за человека, который собой ничего не будет представлять, у которого неопределённое будущее, не нужно. Кем я в лучшем случае стану, если ничего не изменится? Провинциальным помещиком? Не для этого ты покидала двор. Ты заслуживаешь большего, Оля.

— Что же ты говоришь такое? — не выдержав, стукнула она Петю по плечу. — Я переборола свой страх перед замужеством, а ты его подхватил?

— Закон физики, — с грустной иронией заметил Столыпин, — ничто не берётся из ниоткуда и не уходит в никуда.

— И ты позволишь мне выйти за другого? — напомнила она ему конечный итог того, что происходит с девушками, если один молодой человек отказывается на них жениться.

— Что?! Нет!

— А что же я, по-твоему, должна сделать? Уйти в монастырь оттого, что тебе пока что не нашлось служебное место?

— Я не знаю, Оленька, я… Мне неудобно перед тобой, твоими родителями, самим собой…

Она впервые видела его таким — мятущимся, неуверенным. Не сломленным, но ослабевшим. Петя всегда был горой, точнее — тараном, упорно движущимся к цели. Когда впервые его увидела, ещё будучи невестой Михаила, Ольга подумала, что фамилия их подходит младшему куда больше, чем Мише, потому что «Столыпин» у неё ассоциировалось со словом «столп» — высокой несущей опорой, на которой держатся своды. На Пете, казалось, могло держаться всё — хоть шар земной, и то бы выдюжил, но нет ни одного человека с бесконечным запасом сил, и в этот момент Оля поняла, что сейчас должны быть забыты её капризы. Сейчас она должна поддержать его, вернуть ему уверенность. Иногда и опору требуется подпереть.

Взяв его большую ладонь в две свои маленькие, Оля улыбнулась:

— У тебя всё получится, Петенька. Сразу редко что у кого выходит. Я вот ещё даже близко не определилась с платьем, хотя думаю о нём целый месяц. Друг мой нежный, — она осторожно погладила его по волосам, на миг вспомнив, что всё-таки старше, должна быть мудрой, — мы ведь вместе, не ради ли этого ты затевал столь многое? Так неужели средства поменялись местами с целью? Или ты слишком успокоился, решив, что я уже никуда не денусь, и ты можешь играть с этим по своему усмотрению?

— Что ты, Оленька! — приободрившись, Петя поцеловал её руку, прижал к щеке. — Играть с тобою? Никогда! Но заслужить твою любовь…

Она передвинула пальцы со щеки на его губы, заставив замолчать. Посмотрела ему в глаза. Ей, капризной фрейлине, нравилось дёргать ухажёров за нервы, нравилось наблюдать, как они теряются, ища способ заслужить расположение. Но Петя больше не был обычным ухажёром. Это её жених — вскоре муж, а разве престало жене издеваться над мужем и изводить его? Нет, только заботиться.

— Уже заслужил, — тихо и робко произнесла она.

— Оля… — выдохом сорвалось сквозь её пальцы. — Неужели…

Но Столыпин не договорил и, отодвинув руку невесты, коснулся её горячим поцелуем.

* * *

Начался учебный год, лекции, занятия. В сентябре Нейдгарды определились с датой — одиннадцатое ноября. Борис Александрович договорился со священником церкви Николая Чудотворца в Плотниках[5], что стояла почти что напротив их особняка. Столыпин решил уволиться из университета незадолго до свадьбы, чтобы сразу ехать на неё, а до этого — ещё побыть студентом.

Дни то летели, то тянулись. Петя извинился перед Олей в письме, что часто ей пока писать не сможет — хочется взять из лекций всё, что успеет, ведь неизвестно, продолжится ли когда-либо его учёба. Он не стал добавлять успокаивающих фраз «вот когда приеду» или «подожди, и после свадьбы…». Однажды он уже поспешил и остался без разрешения. Теперь Столыпин жил сегодняшним днём и не торопил события.

Придя как-то вечером из Общества естествоиспытателей, куда его позвал Андрей Николаевич для разных знакомств, Петя увидел на своём столе конверт.

— Это от кого? — спросил он у Саши, сидевшего неподалёку и выписывающего из книг какую-то информацию.

— Тебе принесли, я к штемпелю не приглядывался.

Петя поднёс его под свет лампы. Сердце дрогнуло в груди. «Министерство внутренних дел Российской империи». Что это? Ему снится? Раскрыв конверт, Столыпин прочёл короткое извещение о том, что его ждут там, в Департаменте общих дел, к директору, Владимиру Денисовичу Заике.

С тех пор, как он привык к мысли, что Оля — его невеста, и они точно будут вместе, это была самая беспокойная и бессонная ночь. Так что утром он не поехал на Васильевский остров, а пошёл вдоль Фонтанки. Предчувствие говорило ему, что окажется какая-то ошибка, что развернут и скажут — передумали. Или ещё чего случится. Но не может же так быть, что столько времени он бился в разные двери, а когда перестал — открылись самые заветные?

Однако его провели к тому самому Владимиру Денисовичу. Представили и усадили.

— Итак… — директор департамента посмотрел в какой-то лист. Петя напряг зрение. Это же его прошение, его почерк! — Пётр Аркадьевич Столыпин?

— Честь имею!

— Желали служить у нас? — на него почти не смотрели.

— Желал! То есть… и желаю.

— Вот и прекрасно. Можете с понедельника начать?

— С понедельника? — едва не подавился удивлением Столыпин. — Но я…

— Что? — поднялись тяжеловатые, лишённые какого-либо юмора глаза директора.

— Нет, ничего. Смогу, — осипшим голосом заверил Петя.

— Ознакомитесь тут со всем, войдёте в положение, так сказать. Если и вас, и нас всё устроит — зачислим на общем основании.

Столыпин как будто бы продолжал не понимать, что происходит.

— У меня свадьба в ноябре… я должен буду ехать в Москву.

— Возьмёте отпуск.

— Так сразу? Едва взявшись за службу?

Владимир Денисович соизволил бросить второй тяжёлый, но теперь ещё более серьёзный взгляд.

— Так вы желаете служить или нет?

— Да! Простите. Конечно. Виноват. Буду в понедельник.

Директор как будто бы уже и забыл о том, что здесь кто-то присутствует. Увлёкся подписыванием бумаг, предварительно прочитывая каждую. Петя не удержался:

— Разрешите спросить, ваше превосходительство?

— Разрешаю, — перо мерно проскрипело, лист отложили.

— Почему… почему моё прошение принято? Почему именно сейчас? Я его, кажется, в июле подавал…

Владимир Денисович педантично закончил с двумя бумагами, по ходу чтения которых Петя подумал, что ответа не дождётся. Но вдруг о нём вспомнили. Отложили перо и повернули к нему лицо.