Отблеск миражей в твоих глазах
Шрифт:
Барс какой-то другой. Не просто голодный до ласк, а агрессивный. По-настоящему грубый, небрежный.
— Барс… — зову тихо.
Не отзывается.
Больно мне делает своей хваткой. Поцелуи — колючие, жалящие. Мурашки — неприятные, кусачие.
Разгорающаяся паника заставляет дергаться в крепких руках.
Кроет истерикой, когда понимаю, что именно Таривердиев сейчас делает.
Он меня клеймит жестко.
— Барс, пожалуйста!.. — призываю остановиться, окрашивая пространство в свой искаженный шепот. — Барс! Не надо!
Сдирает
— Боже, Барс! — не верю в происходящее, захлебываясь солеными мольбами. — Прекрати!
Бью по его грудной клетке, царапаю, отталкиваю со всей дури.
А он не реагирует. Силится развести коленом мои ноги.
Задыхаюсь от унижения.
— Прекрати!
Этого не может быть! Этого просто не может быть с нами!
Барс, сам того не подозревая, словно нацелился подтвердить каждое слово матери. Принуждением. Насилием. Пренебрежением…
Монстр-отец… повадки…
Я не верю, Господи!
Кислота эмоций расщепляет меня на мелкие беспомощные частички, сопротивление бесполезно, это незнакомое существо побеждает…
— Ты не такой! — ору, умирая от едкой боли, и влепляю ему оплеуху.
Отчаяние вырывается из груди воем, когда ощущаю, как член трется о внутреннюю сторону бедра. Я просто не переживу этого… не смогу… Если Таривердиев возьмет меня силой, сдохну тут же…
— Я же тебя так люблю!.. — кровоточащее сердце липнет к ребрам в истощении. — Ты мой самый родной… лучший… Ты не такой!.. Пожалуйста!..
Не сразу соображаю, что Барс застыл. За секунду до вторжения. На волоске от беды.
Но у этой катастрофы в любом случае необратимые последствия.
Я содрогаюсь в воплях и продолжаю ослабевшими толчками отгонять его от себя.
Пугаюсь еще хлеще, услышав гортанное рычание у самого уха.
А потом он утыкается мне в шею губами. Сломленно.
И я замираю.
Следом Таривердиев стремительно сползает, оставляя мое тело в покое. И грузно опускается на ковер рядом с кроватью, поверженно обхватывая поникшую голову.
А я сворачиваюсь в калачик, прижимая трясущиеся руки к животу, и крошусь, скуля навзрыд…
[1] Авторство стишка приписывают Маяковскому, но достоверной информации по данной теме мною найдено не было.
54. Барс
Зависаю в ахуе.
В сознании — коллапс.
Лус рыдает на заднем фоне, и каждый выпущенный всхлип задевает меня осколочными. Пылаю израненный. Дохну в смертельном отравлении реальностью.
Весь кислород сгорел. Легкие жжет в паническом угаре.
Я вбит в какой-то психологический тоннель. Без выхода. Бегу и бегу.
Проблемы с восприятием. Наебнулась катушка.
Гнию в распоротом нарыве. Рев беззучный.
— Барс… — прорывается откуда-то горячечный шепот. — Барс…
Спустя несколько секунд понимаю,
что девчонка перелезла ко мне на пол и теребит руки, привлекая внимание.Таращусь на нее, ну дурочка же. После всего… липнет ко мне, глупая.
Отцепляю от себя, отгоняю.
— Поговори со мной, — дробит молитвенно, — что случилось? Я с тобой… Я тебя очень… очень люблю! Я с тобой, я здесь…
Ломит между ребер, когда встречаюсь с прицельным взглядом. По живому вспарывает.
Мелкая такая, тело трясется от жесткого плача, хрупкие плечи дрожат одурело.
Прячу ее лицо в ладонях. Стираю соль с щек и над верхней губой, где слезы смешались с соплями. Блядь, такой жест естественный, а раньше я бы только поморщился с отвратом.
Но с ней всё иначе. Всегда.
Болезненной нежностью ошпаривает нашпигованное ебучей токсичностью нутро.
Шипучка рвется ко мне, я сдерживаю ее, она беснуется, громче воет.
Не могу я тебя подпустить к себе после того, что творил. Пиздец. Что ж ты душу мне клочишь своими глазами… невозможными…
— Не отталкивай… я не уйду… — бормочет воинственно, захлебываясь, и снова рывок.
— Почему? — тяну устало.
— Я. Тебя. Люблю.
Еще рывок.
И она достигает цели, шарпая через мою оборону. Резко прижимается ко мне всем телом. Оплетает руками, копотливо трогает, гладит. Просачивается в самую мою суть своим светом.
Опускаю веки в бессилии.
Измученная пустота за грудиной пульсирует рвано.
— За что меня любить?
И мгновения не проходит после вопроса, Лус без раздумий тарабанит словами, шлифуя мои застарелые раны:
— А за что тебя не любить? — отводит голову назад, находит мои глаза. — Я в тебя все время влюбляюсь, Таривердиев.
Усмехаюсь этой милоте.
Не ревет больше мелкая. Успокоилась внезапно. Мокрые дорожки поблескивают, но не возобновляются. Мы будто теплом обменялись, коснувшись друг друга.
Убираю мешающую длинную прядку за ухо.
— Ты, блин, не веришь! — возмущается дико.
Не реагирую, просто смотрю на нее, и ощущение, что органы паяльником жгут.
— В первый раз я влюбилась, когда увидела твое фото, — голос приобретает мелодичность. Бля, ну до чего же красивый у нее голос. — Откопала его в интернете, когда дедушка объявил мне, что я выхожу замуж. Думала, что за урод должен быть, чтобы согласиться на слепой договорной брак… А потом…
— Смазливость покорила? — подсказываю.
Суматошно отрицает.
Ладошками ныряет мне за шею, перебирает пальчиками короткие волоски у основания.
Дерет от этой ласки, я замираю в удовольствии.
— В глаза твои посмотрела — и аминь. Упрямство. Гордость. Отголоски боли. Я сначала заметила это, а позже твое смазливое лицо. Когда увидела в караоке летом, узнала моментально. Сразу просекла, конец мне. Ты ведь не входил в мои планы, я даже себе не признавалась, что запала.
Ресницами мокрыми вверх-вниз. Смущается. Охуеть. Чеканушка смущается…