Отблеск миражей в твоих глазах

Вопреки здравому смыслу, такси вызываю домой, а не в больницу.

Вырубаюсь, коснувшись подушки.

И снятся мне вовсе не кошмары, а цветные сны.

Много-много ярких… желтых снов.

8. Барс

Утром выгляжу, как штрих[1] после ночной заварушки.

Мое появление в кухне вызывает фурор. Бабушка хватается за сердце, дедушка не стесняется в выражениях. И оба подлетают ко мне, причитая: что это и как произошло. Вещаю легенду о том, что в темноте не сориентировался и грохнулся на арматуру у Марка на даче, где идет ремонт. Вроде бы с пацанами там вчера зависали. С учетом типовых ран в это легко поверить, тем более что отделана у меня только одна сторона лица.

В темпе вальса отправляемся на диагностику — тут уже не отказать, сам знаю, что есть нужда обследоваться, чувствую себя хреново.

К счастью, кости целы, сотряса нет. Ушибы и раны тщательно обрабатывают, а потом всё же накладывают швы на скулу.

С рекомендациями и списком медикаментов выходим из клиники и сразу затариваемся в аптеке.

— Дед, давай я подброшу вас на работу, а сам поеду к Шахназарянам. Тебе же машина до вечера не нужна?

— Куда ты в таком виде? — скептически оглядывает моё живописное табло, грозно щурясь. — Только людей пугать.

— А как же теперь на помолвку? — спохватывается бабушка. — Три недели всего осталось!

Цепляю пальцами пакет из аптеки и машу перед ней:

— Вот это решит вопрос намного раньше. Новое поколение средств имеет быстрозаживляющий эффект. Всё в норме. Давайте без трагедий.

— Без трагедий, — ворчит дедушка. — А с тобой так получается?

Не отвечаю. Не хочу лишних философских лекций.

Завозим бабушку домой, а главу семейства — на работу. В старинный частный санаторий, которым владеет уже лет сорок. Место очень популярное и постоянно расширяющееся. Благодаря целебным источникам минеральных вод.

— Не стоит тебе там сегодня показываться, — настаивает Барсег-старший, сурово сдвигая брови, когда я сажусь за руль. — Подумают, что ты хулиган какой-то, подрался и не смог себя защитить. И зачем Лусинэ такой муж?

Секунду перевариваю полет фантазии деда и улыбаюсь, насколько это физически возможно. Представляю, как благоверная рыдает, напевая «Mama I'm in love with a criminal…», и меня пробивает на ржач. С трудом сдерживаюсь и молча уезжаю.

На этот раз дверь мне открывает бабуля, которая до смешного аналогично повторяет жест моей собственной бабушки. Чтобы не свалилась в обморок, повторяю легенду и ей, заверяя, что всё отлично. Передаю сладости из кондитерской, а сам прохожу в гостиную, швыряя пакет с лекарствами рядом с собой на диван.

Через минуту появляется бабушка Лусинэ, привычно поправляя косынку. Она такая мультяшная, что вызывает сплошное умиление. Если ей рассказать о второй тайной жизни внучки, — а я не сомневаюсь, что эта жизнь тайная, — её точно хватит удар.

Женщина расставляет угощения и садится в кресло напротив.

— Лусинэ сейчас кофе принесет.

Который я не пью.

Но да ладно.

Бабуля успевает задать мне пару-тройку вопросов перед тем, как сбоку раздается грохот бьющейся посуды. И мы оба резко поворачиваемся на шум.

Невестушка в ужасе таращится на меня, приросши к месту. Не моргает даже. А у её ног покоятся останки чашек и расплываются кофейные лужи. Чуть далее этого великолепия — перевернутый металлический поднос, от которого и происходила основная часть дребезжания.

Стоит и молчит. Немая будто.

И смотрит. Неотрывно.

— Ой, испугалась девочка, — цокает бабушка и проворно подлетает к ней. — Сама уберу. Иди сядь, воды выпей.

Испугалась? Типа, моего вида, что ли? Как будто вчера не она мне раны обрабатывала.

Моя впечатлительная чучундра.

Но это просто пиздец, как натурально сыграно. Я даже на секунду допускаю мысль, что Вика — это другой человек. На секунду.

Лус отмирает и медленными шажками приближается, опускаясь на краешек дивана. «Миньон на минималках» выглядит очень участливо, жалостливо обсматривая мою разбитую рожу. Почти слезу пускает в эмоциональном порыве, но, видимо, вовремя вспоминает о желтой шпаклевке, и обходится лишь эффектом влажного взгляда.

Бля-я-я… если бы не знал её, уже бросился бы утешать, чтобы не расстраивалась так. Ну просто божий одуванчик. Печальные глазки, бровки домиком, сложенные на коленях ладошки. Хрупкая и нежная, как цветочек.

Который херакнул мне по ребрам и почти вырубил всего месяц назад.

— Поможешь? — указываю на медикаменты. — Надо намазать. Там внутри антисептик есть, можешь для начала руки обработать.

Настороженно хмурится. Но не возражает. Воспитание такое. Как бы.

Покорно плетется ко мне, и я вручаю ей несколько тюбиков. Дезинфицирует ладони и тянется за лекарствами.

Останавливаю её веселым:

— Хей, привет. У меня всё отлично, ты как?

— Нормально. Ты подрался?

— Не, упал. Очнулся. Красивый.

— Красивый… — повторяет механически и вновь с диким ужасом пялится на поврежденную сторону лица.

Наслаждаюсь актерской игрой, позволяя девчонке после прочтения инструкций с боязливостью наносить мне гель и мазь. Лус соблюдает дистанцию ровно в вытянутую руку, не пытается нагнуться, чтобы быть ближе. Еле дышит, поджимая натужно губы, пока подрагивающие пальцы скользят по моей коже.

— Позвонишь Лиане, чтобы подготовилась? Поедем погуляем.

— Так? — сомневается, стреляя в меня скепсисом.

А что? Стремно? Я тоже не в восторге от твоей компании, но, как говорится, селяви.

По-моему, именно с цветной физиономией я буду выглядеть идеально для неё. Такую гармоничную пару и не стыдно явить миру.

Меня всё равно никто не узнает.

Отдаю дань условностям, просиживая еще двадцать минут в обществе бабули.

Светский этикет, драть твою.

Выдвигаемся с Лусинэ к ее троюродной сестре, которая уже поджидает нас на улице. Как только садится, с долей детской непосредственности заявляет:

— Вот это тебя разукрасили!

— Обижаешь. Я сам постарался: упал и очнулся красивым, — повторяю с ухмылкой и через зеркало заднего обзора считываю реакцию благоверной. Монументально тихая и хмурая.

Гуляем в парке, сегодня я просто в ударе. Разговорчив и горазд на шутки. Лиана заливается смехом и смотрит почти влюбленными глазами. Девочка, что с нее взять. Обаяние — убийственно действенная вещь.

Лусинэ себе не изменяет, глубоко в роли скромницы — так ярко не отзывается на мою болтовню. Шагает рядом в задумчивости и иногда удостаивает меня слегка приподнятых уголков рта.